Попался

Возможно, когда-нибудь его жизнь наладится, потечет ровно и неспешно, как это, впрочем, ей и положено. Возможно, когда-нибудь — да, но только не сейчас. Наверное, где-нибудь в параллельной вселенной, если таковые существовали, он вполне мог просто сесть на поезд в начале первого курса и доехать до школы. Познакомиться с будущими однокурсниками, ходить по школе, приветливо махая рукой хорошим знакомым, посещать занятия, выделяя любимчиков и ноя каждый раз, как наступало время какой-нибудь скукоты. Получать нормальные штрафные баллы и компенсировать их подвигами правильных ответов на занятиях, играть в квиддич, выигрывая и проигрывая без участия потусторонних сил. Возможно, там в конце года он мог бы спокойно ехать с друзьями на поезде домой, попадать в теплые объятия родителей на перроне, чтобы целыми днями увиливать от родительской опеки, занимаясь полной ерундой. Чтобы с совершенно чистой головой и бравым сердцем в сентябре целовать на прощание мать и забираться в любимый вагон. Наверное, где-нибудь в параллельной вселенной, если она существовала, такое действительно могло происходить. Но только не в этой, только не сейчас и только не с Гарри Поттером. Серьезно, он должен был привыкнуть к этому уже давно! Примерно лет с семи Гарри понял, что неожиданности, случайности, чудеса и прочие неприятности для него — вполне привычное дело. Ведь знаете, как это бывает: когда от тебя ждут чего-то определенного, когда пропиливают тебе весь мозг упреками и претензиями, ты волей-неволей начинаешь действовать так, как тебе говорят, даже если изначально не собирался. Взять хотя бы Дурслей: вот кто был помешан на собственной нормальности и попытках притянуть Гарри в такие же рамки! Они травили его за любые отклонения, они спускали на него всех собак и Дадли, они унижали его там, где вполне можно было договориться по-человечески — и что в итоге? Налысо остриженные волосы отрастали за ночь, отвратительные свитера ужимались до кукольных размеров, волосы учительницы становились ярко-синими, а сам Гарри спешно учился летать, перепрыгивая через высоченные изгороди. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись! Затем профессор Снейп принялся едва ли не с пеной у рта доказывать, что единственное, за чем Гарри приехал в Хогвартс, так это оскорблять учителей одним своим видом и нарушать школьные правила — все, сколько их там ни насчитывалось! А был бы он слегка полюбезнее, быть может, Гарри и не стал бы подбрасывать петарды в чужие котлы, бродить по ночам в мантии-невидимке и называть Снейпа за глаза крючконосым сальноволосым уродом! Лучшие друзья, однокурсники, ненавистные враги, все тот же не к ночи помянутый профессор Снейп и даже директор Дамблдор — все они, как один, утверждали, что самым ярким талантом Гарри Поттера является его умение влипать в неприятности. Вообще-то Гарри не обижался, — кто же станет обижаться на правду, он старался смириться, приспособить свое существование под эти самые неприятности. Но честное слово, как же раздражали все, кто первым делом принимался обвинять Гарри во всех грехах, во лжи и обмане вместо того, чтобы вспомнить ими же сказанную истину: не Гарри Поттер ищет неприятностей, а неприятности повсюду разыскивают Гарри Поттера. Гарри вышел живым и почти невредимым из всех испытаний прошлых трех лет, спас немало людей, совершил немало по-настоящему хороших поступков, смело заглянул в глаза тому злу, которое большая часть магов боится даже назвать по имени, и все для чего? Для того, чтобы в этом году угодить под волну всеобщего презрения, когда Кубок ни с того, ни с сего решил выбросить его имя. И Рон, тот самый Рон, который прекрасно знал, как на самом деле Гарри Поттер относится к собственной славе, тот, который слышал о том, что в Зеркале Еиналеж видел Гарри, и знал о том, что отражалось в этом зеркале для него самого… Тот самый Рон, который видел залежи золота в сейфе Поттеров и одновременно силу, с которой Гарри тянулся к любому проявлению тепла в небогатой, но переполненной счастьем семье Уизли… Тот самый Рон, чью сестру он спас от смерти, чье доброе имя он обелил, ради которой умер на самом деле там, в клыках василиска, лишь немногим больше года тому назад — о да, этот самый Рон посмел сказать ему: «Конечно, каждый хочет стать знаменитым и получить приз в тысячу галлеонов, но мог бы и мне рассказать секрет!» Наверное, Гарри все-таки был святым или блаженным, потому что он справился даже с этим ударом: принял извинения Рона, привык игнорировать оскорбительные значки и всем наскучившие пари Малфоя на то, как скоро Поттер умрет в грядущих испытаниях. Радовался тому, что после того, как Седрик поговорил со своим окружением, насмешек значительно поубавилось и жить стало легче. Вот только бродить по Хогвартсу Поттер в последнее время предпочитал в полном одиночестве и в тот час, когда все остальные сидели в Большом зале или уже разошлись по своим гостиным. За своими мыслями Поттер слегка замечтался, задумался и очнулся лишь в тот момент, когда ровно посреди пустынного коридора возникла огромная пугающая воронка, безжалостно засасывавашая в себя все, что находилось поблизости. Гарри бросился назад, пытаясь спастись от зева огромной бездонной пропасти и не смог удержаться от мысленной пощечины: чувствовал ведь, что не может коридор, ведущий в спальни Гриффиндора, пустовать в это время! Чувствовал и все равно пошел, не желая тратить лишние минуты на поиск другого пути и одновременно наслаждаясь тишиной и полным одиночеством. Пока Гарри предавался ненужному самобичеванию, воронка под его ногами засветилась неярким голубоватым сиянием, пол окончательно растворился, а вокруг светящегося провала тонкими линиями начала вычерчиваться какая-то фигура. Свет в глазах на мгновение померк, Гарри испугался, зажмурился и потряс головой, стараясь избавиться от омерзительного ощущения, что его внезапно решили протащить сквозь длинный садовый шланг. Когда все стихло, а тело вновь принадлежало лишь своему хозяину, Поттер испуганно огляделся, замечая, что оказался в Большом Зале школы. На первый взгляд, ничего такого не произошло, но вокруг было слишком пусто и тихо, флаги факультетов отсутствовали и даже обеденных столов нигде не оказалось. Гарри прищурился, но память послушно дорисовывала ему недостающие детали, подтверждая, что он не ошибся: так действительно мог выглядеть только Большой Зал Хогвартса, самое любимое с момента распределения и самое ненавистное после объявления чемпионов место. Впрочем, покрутившись вокруг своей оси, Гарри подметил также, что изменения коснулись не только обстановки: сами стены Хогвартса выглядели как-то иначе, чем обычно. Не было в них той удивительно притягательной древности, которая всегда манила к себе юного волшебника, исчез запах столетних тайн, что кружил ему голову обычно, и даже едва уловимая мудрость самого воздуха, впитавшего в себя магию многих поколений обучавшихся здесь волшебников, растворилась без следа. Теперь Гарри был уверен наверняка: он больше не в Хогвартсе или, по крайней мере, не в том Хогвартсе, который он знал и очень любил. Пол под ногами внезапно нагрелся. Поттер опустил взгляд и увидел, что стоит в центре светящейся пентаграммы. Попробовав отодвинуться, подросток потерпел сокрушительное поражение, в коленках же появилась предательская дрожь. Гарри трижды обругал себя неучем, поскольку никак не мог понять, плохим или хорошим является этот знак, попробовал вырваться еще раз и замер, услышав за спиной мелодичный смех. — Ну, здравствуй, трусишка, — ласково произнес другой голос, обладатель которого через пару секунд появился у Гарри перед глазами. Сердце подростка подпрыгнуло от неожиданности, замерло, а потом снова застучало, быстро-быстро: даже такой неуч, как он, не мог не узнать легендарного Годрика Гриффиндора.