***
– Друзья мои, срочное включение! Итто влетает в голосовой чат с самого утра. Даже включил вебку, но увидев себя, сразу всё убрал. В дисе по обыкновению сидел Сяо, играя в Геометри Деш. Итто подозревает, что тот даже не ложился. Казуха со вчерашнего дня так и не заходил в сеть. Иконки Венти и Кейи через раз мигали зеленой обводкой – видимо, уже что-то не поделили. – Ну как там, Итто? – Кейя оставляет Венти без внимания. – Списки изменили? – Уже смотрю! – Итто по привычке открывает закрепленную вкладку, про себя уговаривая приёмную комиссию вообще никого не принимать больше. – Пацаны! Пацаны, я щас сдохну! – Че там? – заинтересованно вклинивается Венти. – Ты тридцать третий? – Да!!! – Итто сбивает свой микрофон, вновь подскакивая с кресла-качалки, тем самым отправляя бедолагу в свободное колебание. – Бабуля, я тридцать третий! Кто-то документы забрал! – Молоток! – хвалит Кейя. – Поздравляю! – Ну вот! – подхватывает общую радость Венти. – Если каждый день будет уходить по одному человеку, то через месяц ты будешь на первом месте! Бюджетник! – Там кто-то в чате написал, – оповещает Сяо, включая звук только ради этой фразы. И все смотрят кто. И про что. cry_scaramouche: мона беременна cry_scaramouche: это я документы забрал Ах да. В их дисе есть еще и Скарамуш. – Беременна? – тупо переспрашивает Итто. Венти не до конца понимает, правда это или нет, но не упускает возможности подъебать, истерически хихикая: – Че, Скарамуш, раз в год и палка стреляет, да? – Я впервые слышу, чтобы это фраза так хорошо подходила, – признается Кейя. cry_scaramouche: я вас ненавижу А вот Мону он любил. Любил по-своему, но это не отменяло того факта, что любил страшно. Комплименты дарить так и не научился, зато для тактильного контакта имел длинные руки и цепкие пальцы, что бережно притягивали к себе Мону каждый раз, когда влюбленные оставались наедине. Но началось всё, конечно, не с первого взгляда. Пока одноклассницы сходили с ума, кривляясь на видео и открывая рот под песни, Мона быстро смекнула, на чем можно заработать в новой социальной сети. Расклады. Гадание. Вот она – золотая жила! Наконец-то она может совмещать приятное с полезным! Самое главное – Фишль ее поддерживала. Обеспечивала местом для съемок, настраивала свет, была личным живым штативом. И пусть результат себя оправдал, успех был каким-то подозрительным. Подозрительное количество просмотров, подозрительное число людей, просящих личный расклад, и инкогнито-хейтер без единой аватарки, строчащий комментарии под каждым видео – тоже, несомненно, подозрительный. Путем недолгих вычислений оказалось, что это Скарамуш. Семиклашка из параллели. Он сам себя выдал. Язвительные шутки, раньше принимавшие форму исключительно черного текста на белом фоне, теперь стали озвучиваться недавно сломавшимся голосом. И, признаться честно, Моне даже льстило то, что главный её ненавистник оказался постриженным под горшок ровесником. Но донимал этот мелюзга нехило. У Моны, в силу темперамента, не получалось его игнорировать. Они цапались везде, где только располагала ситуация. Мона покорно защищала себя и свою деятельность, Скарамуш же испытывал её на прочность. Мона росла, а длина её юбки не изменялась. Как и Скарамуш. Он всё такой же. Только шутки стали более колкими, переходящими на личность. Любимое дело уже год приносило Моне нормальные карманные деньги, поэтому Скарамуш решил, что сотрясание воздуха на эту тему останется без внимания. Мона знала себе цену. Что ещё поменялось? С возрастом их перепалки стали напоминать флирт. Скарамуш издевался, Мона подыгрывала – всё было стабильно. Ровно до той новогодней вечеринки, где восьмиклассницы, из одноименной песни Цоя, прыгали под попсу в актовом зале на дешевом конфетти. Скарамуш тогда на Мону пялился, как на свой первый выпавший зуб. На маминых каблуках она казалась такой… высокой. И это, почему-то, Скарамуша оскорбляло. Настолько, что он весь вечер не оставлял девчонку в покое. – Потанцуем? Мона танцевала до упаду. Буквально. Валилась на колени, рвала капроновые колготки, вылетала из громадных туфель и проезжалась носом по полу. Платье, теряя пайетки от такого нижнего брейка, заметно лысело. Благо, школьный диджей врубал музыку так, что Мона сама своих ругательств не слышала. – Танцуй сам! – Не хочу, – в голосе Скарамуша сквозила едкая ирония. Ну и правильно. А кто один-то танцует? Разве что Беннет, но с этим уже давно все понятно. Непонятно, правда, как разбитый телефон Моны перерос в драку. Одностороннюю – но драку же! – Да ты мне все нервы вытрепал! – взгляд Моны требовал пролитой крови. И вот Скарамуш уже несколько подходов подряд отбивает чужие ладони, что так и норовятся беспорядочно тарабанить везде, где только дотянутся. – Что мне дома скажут?! Мона хотела драть его волосы, бить, кричать и душить. И, возможно, всё одновременно. Однако, крепко сжав сдохший телефон в правой руке, Мона стремительно засеменила к выходу, оставив Скарамуша в позорном одиночестве. Обиженная походка в неподходящей обуви выглядела комичной, но Скарамушу не было смешно. Тушь потекла только в туалете. Там же случилось первое извинение, первая пощёчина и первый поцелуй – потому что Скарамуш, которому только что обожгли морду, ничего лучше не придумал. Лобызались подростки так, как будто их не могла увидеть ни одна уборщица, оставшаяся работать во вторую смену. И, скорее, по-звериному: широко открывая рты и причмокивая; преимущественно с чувством злости, мести и других проявлений, из-за которых хочется откусить губы другому человеку. Скарамуш исследовал её талию, лихорадочно поглаживая колючие пайетки, а Мона, босиком стоя на цыпочках, больно впивалась ногтями ему в плечи. – У тебя рот сухой, – разорвав поцелуй, пожаловалась она. – Ты пил? – Давай встречаться. Конфетно-букетный период у них был только на словах, поскольку Скарамуш, откладывая каждую копейку с обеда, несколько месяцев смиренно оплачивал новый телефон для Моны в рассрочку. Их любовь перестала быть платонической в девятом классе, когда за поцелуями руки начали лезть друг другу в трусы, а промятый диван Скарамуша в приглушенном свете казался самым подходящим местом для одного из семи смертных грехов. И Скарамуш, наверное, хотел бы, чтобы прелюдии и легкий петтинг оставались таковыми навсегда, ведь караулить у аптеки доброго дядю для покупки презервативов было немного… не солидно. А он стоял и караулил. Потому что деваться некуда. Покупать презервативы самому стрёмно, а просить у своих пацанов – тем более. Да они бы и не поверили, что Скарамушу резинки только чтобы воду в них набирать и кидать с балкона – он бы обязательно их позвал! По мнению Итто, конечно. Скарамуш стоял непоколебимо, как на советской демонстрации, и изображал максимально непричастный вид, тщательным фейсконтролем отбирая себе жертву. И таки нашел. По всей видимости, жертву героина и ночных бэд-трипов. – Че-то ты не там стоишь, мне кажется, – поделился наблюдением названный Дотторе. Его красные глаза напоминали два флага Японии. – Прикурить в аптеках не продается. – Я знаю, – отвечает Скарамуш, после чего собеседник, наконец, допирает: – Дык так бы сразу и сказал, потрахушник! – Дотторе радостно толкает пацаненка в плечо, отчего тот чуть не падает. – А че, нынче по паспорту? – Нет, – смутился Скарамуш, считая, что оправдываться перед незнакомыми мужиками он не будет. – Купишь? – И частушку спою! – обнадежил Дотторе. – Давай деньги. Скарамуш отдавал смятые купюры на свой страх и риск, уже репетируя для Моны трагичную историю о том, как его на улице нагло обокрали пять наркоманов. – Тебе какие? Обычные, тонкие, с дополнительной смазкой… Или те, что подешевле? – Подороже, – командует Скарамуш, и Дотторе понимающе скрывается за дверями аптеки. Выполнив вселенской важности миссию, Дотторе выходит. Через минут пять, где-то, однако за это время Скарамуш уже успел истеребить изнутри все свои кармашки. – На, я аскорбинку взял, а то у них сдачи не было, – Дотторе вручает коробочку презервативов вместе с гостинцем. – Девушку угостишь. А я пошел. – Спасибо, – благодарит Скарамуш, провожая своего героя взглядом. А потом, неожиданно для самого себя, кричит: – Погоди! А частушка? Дотторе оборачивается с обаятельной улыбкой: – На горе стоит машина, но машина без колёс. Всю резину растащила на гондоны молодёжь! Аскорбинка была вкусной – и на этом хорошее заканчивается. Презервативы оказались проколотыми, дырявыми, и вообще Дотторе сам гондон. Лучше бы Скарамуша тогда реально пять наркоманов обокрали. Когда Мона показала тест с двумя полосками, Скарамуш недоумевал, почему звезды этого не предсказали. В любом случае, взвесив все за и против, пара дружно решила, что дал Бог зайку – даст и лужайку, поэтому надо было забирать документы из педа, искать работу и как-то устраиваться в жизни. Скарамуша, так и не поступившего на учителя младших классов, судьба сразу подвела к практике. Мона боялась реакции своей бабушки. Ещё бы – Барбелот была вредной и придирчивой старухой, которая с первого класса наистрожайшим образом воспитывала внучку как отличницу с неизменным дресскодом: «белый верх, черный низ и два бантика». Мона, будучи совсем ребенком, не жаловалась. А в шестом классе, в самый разгар страданий маминых косметичек, Мона начала показывать характер. Из-за первого макияжа в школу они поссорились, из-за отстриженной без спроса геометрической чёлки была истерика, а сейчас, наверное, Барбелот её из дома выгонит. – Твою мать, Скарамуш! – чертыхается Барбелот, а Скарамушу не нравится, что звучит его имя в конце ругательства. Это скорее «твою мать, Дотторе!», или «твою мать, ебучий наркоман из центра!», – а он считал себя пострадавшим, который печально подвергся текущим обстоятельствам. – Образование еще не получили – уже в постель прыгнули! Молодцы, что сказать! Лицо Барбелот помрачнело, и она еще больше стала напоминать сухую морщинистую ведьму, отчего Скарамуш действительно начал побаиваться, но виду не подавал. – Даже не хочу знать, когда успели… Малолетки совсем, молоко на губах не обсохло, ещё овсянкой столовской пахнут! Дальше-то как? На что ребенка кормить? И где жить будете? – Здесь? – зачем-то спрашивает Скарамуш. – Чего? – возмутилась бабка. – Интересно девки пляшут… Монка, убирай давай от меня своего оплодотворителя куда подальше, а то щас матерью-одиночкой останешься. Да была б моя воля, обоих бы поубивала! Подростки смирно стояли на пороге, не проронив ни слова. Старушка, нервно поглаживая больные колени, обдумывала что-то у себя в голове. – А ты с кем живешь, ребенок? – неучтиво обращается Барбелот к Скарамушу. – С мамой, – просто отвечает Скарамуш, а потом, выдержав паузу, решает дополнить. – В двушке. – Матерёнка-то знает, что у неё сынок сам еле-еле на первой стадии развития эмбриона, а уже других детей делает? – Ещё нет. – Крепче спать будет, – говорит Барбелот, уже представляя, сколько она будет прокапываться валерьянкой. – А отец где? – Нет отца. – Оно и видно… Скарамуш молчал то ли пристыженно, то ли озлобленно, но, несмотря на весь получаемый буллинг, держался стойко. – Мама кем работает? – Продавцом в «Кировском» Каждый в их городе знал, что значит «Кировский». В этой забегаловке курили прямо на рабочем месте, бомжи с бездомными котами считались постоянными посетителями, за что их принято было подкармливать, а грузчик три раза сидел за убийство по неосторожности, но его всегда дожидались. Хороший магазин. А главное – самобытный. – Ясно всё… Старушенция по натуре своей до ужаса скупая была, но раз уж дело касалось троих детей разом, совесть последняя всё-таки заиграла: – Значит так, голубки, пока несовершеннолетние оформляю на себя ипотеку, даже первый взнос сделаю, но с условием, что вы на работу пойдете и потом всё выплачивать будете. Деньги за взнос тоже вернете мне в полном размере, если я там проценты не надумаю. У Моны этот ответ прокатился горячей лавой по горлу, обжёг желудок, а после приятным теплом растёкся по венам. Она впервые лицезрела от Барбелот такой непосильной щедрости жест, поэтому сначала не поверила: – Правда?! – Да чтоб глаза мои вас не видали, – вместо согласия, скорбно произносит Барбелот. – За напрягу с документами не переживайте – все равно не помру. Мне пусть и обидно было, но Мона однажды сказала, что я всех переживу ещё… Справедливости ради, надо добавить, что Мона ценила и уважала свою бабушку. Конечно, жадность и излишняя ворчливость её не красили, но Барбелот обладала и другими отличительными чертами – она умела быстро соображать и моментально решать проблему в любой жизненной ситуации, даже в самой трудной. Старуха будет много говорить, и больше всего не по делу, но в итоге сделает всё как надо, и этим она Моне нравилась. – Расписываться-то будете? – Будем, – уверенно кивает Скарамуш, как на собеседовании. – Значит, ты уже почти муж-объелся груш… Ну хоть на алименты подать можно будет, в случае чего. Мона, помнишь, что я тебе говорила? Мона попыталась угадать: – Нельзя выходить замуж за мужчину, который хоть раз в своей жизни пинал кошку? – Правильно. Ты следи за ним, – наказывает Барбелот. – Всё, устала я от вас. И если где-то повздорите – мне не звони, не пиши! Свои проблемы разгребай сама! Поняла? И доучись потом, нечего без образования болтаться! Пока Мона благодарила бабушку, Скарамуш сурово ждал в подъезде. Улавливая мимолетные отрывки фраз в духе «ой, да не подлизывайся», он серьезно обдумывал то, что никаких кошек не пинал. И это, безусловно, счастье.***
Мона уже была дома у Скарамуша. В первый раз её глаза так и бегали. Каждая мелочь в квартире прямо кричала о том, что порядки здесь наводила Женщина: лифчики висели на каждой батарее, в туалете хранился годовой запас прокладок, а в ванной царил приятный душе беспорядок из десятилетних бритвенных станков, косметики и бесчисленного количества полупустых шампуней, которыми с рождения Скарамуша никто не пользуется – на это скромно намекал многовековой известковый налёт. Несмотря на застоявшийся женский дух, Моне ни разу не удавалось встретить хозяйку квартиры. Сегодня всё поменялось, и Скарамуш, имея в запасе аргументы о своей самостоятельности, пошёл вместе с Моной доказывать мамке, что он вырос. – Я дома, – многозначительно объявил Скарамуш, закрывая входную дверь. Скарамушу никто не ответил – его не услышали. Оно и понятно – с кухни так громко завывали песни про пьяного, по чьей-то вине, мужика, что Скарамуш даже не надеялся на ответ. Если судить по выбранному музыкальному репертуару и женскому смеху, в гостях сидела тётя. – Да какая маракуйя? У меня аж нос пробило. Ты нюхни, – Райден протягивает Яэ каталог с проспиртованными пробниками духов. – Че пиздят-то? У моего деда одеколон так пах. Яэ не успевает распробовать столь животрепещущий аромат, так как на кухню заходит Скарамуш, нарушая женскую идиллию. За его спиной притаилась Мона, стесняясь. – Привет. – О, кого принесло! – Райден повернулась на голос. – Сынулька! – А сзади кто там? – негромко спрашивает тётка, разглядывая девичий силуэт позади своего племянника. – Да невестка поди, – отмахнулась Райден. – Иди сюда давай, че спряталась. – Как зовут? – интересуется Яэ, постукивая по бокалу красивыми ногтями. – Мона, – представляется, а сама мимолетом оценивает представленный взору стол: бутылка красного вина, нарезанный сыр, кисть винограда и шпроты. Одно из двух: либо они всегда так отдыхают, либо у кого-то сегодня зарплата. – На, Монка, понюхай, – Райден и этой пихает под нос ароматизированные странички в журнале. – Если понравится тут что-нибудь, ты скажи. Я вырежу, натираться будешь. Мона, конечно, из вежливости понюхала, но не преисполнилась – кроме стойкого спиртного амбре она ничего не чувствовала. – Вы садитесь, молодые, у меня варенье есть, как раз вас ждало, – Райден поднимается, обвязывая поясом халат. – С какого года? – беззлобно спрашивает Скарамуш со знанием дела. – Да на работе дали. – Когда? – Вчера! – Не вчера, ты врешь. – Ну, да. Не вчера, – сдается Райден, расплываясь в маленько стыдливой улыбке. – А че варенью сделается? Оно, как вино, с годами только вкуснее! – Лучше не стоит, мам, – настаивает Скарамуш, всем видом показывая, что он подготовил речь. – Есть не будете? – нисколько не расстраивается Райден. – Давай я тогда альбом твой детский притащу. – Мама. – Да не бойся, я все твои голые фотки наклейками зацензурила. Всем бы такую мать, как у тебя, блять! Принести? – Мам, – игнорирует её Скарамуш, собравшись духом. – Послушай. Я больше не буду здесь жить. Райден после такого заявления как села, так и не вставала. Яэ даже музыку на телефоне поубавила, чтобы ничего смешного не пропустить. – Это из-за альбома? – испуганно спрашивает Райден полушепотом. – Дык так бы сразу и сказал, что не надо! Вот обязательно мать до белого каления доводить?! – Нет, ты не поняла. У меня теперь… своя квартира… Скарамуш пустым взглядом гипнотизировал местами вздувшиеся от влаги обои, по всей видимости, только сейчас в полной мере осознавая собственное взросление, которое включало в себя отцовство и два квартала ипотеки. – В лотерею выиграл, что ли? – Райден в немом вопросе переводит взгляд на сестру – та лишь загадочно улыбалась, пожимая плечами. – Да нет же! – Мона, не выдерживая, берет ответственность на себя. – Я беременна. Мы со Скарамушем съезжаемся. – От Скарамуша беременна?! – изумляется мать. Все четверо выдерживают непонятную молчаливую паузу, пока Яэ не прыскает со смеху. А вы что думали? Бутылка вина здесь не для натюрморта стоит. Сложно под градусом соображать. – Нет, беременна от другого, а со Скарамушем просто так съезжаются, – по-доброму иронизирует Яэ, вытирая выступившие от смеха слезинки. – И чё теперь, денег тебе подавай? – напрямую спрашивает Райден, отправляя в рот шпротину. – Нет, – заверяет Скарамуш, хоть и не припомнит, чтобы деньги когда-то были лишними. – Я на работу пойду. – Ой да ладно тебе пизду смешить, она и так смешная. Через неделю уже ко мне побежишь, – не верит Райден. – Мона, ты на какой неделе-то? Живота совсем не видать. – На пятой. – А, ну понятно. Это че там было-то, пять недель назад? – В караоке мы с тобой ездили, – подсказывает Яэ, пригубив полусладкого. – Ну ты и хитромордый, Скарамуш. Знаешь, когда девок водить, – Райден стебёт сына, быстро переключаясь на невестку. – Ты не бойся, Монка, с твоими бёдрами легко родишь! Мне так же акушерка говорила. Мону потом уговаривали ночевать у них, и она согласилась, остаток вечера гадая мамке с тёткой на деньги и карьерный рост. На мужиков не гадала – не по своей воле, а по причине «да пошли они нахуй», как выразилась Райден. Скарамуш сидел неудовлетворенный тем, что сам ничего не рассказал, хоть и понимал – сегодня он будет спать спокойно: опекуны с обеих сторон новость узнали, переварили, кенты тоже, ещё и квартира нарисовалась. Парнишка тупил взгляд на балтийскую кильку в масле, килька же беспечно смотрела в пространство. Ей уже ничего хорошего не светило, зато Скарамуш был уверен, что впереди у него всё только самое лучшее.***
Встал вопрос о поиске работы. Стоял он, всем импотентам на зависть, недели две. Пацаны с дискорда без лишнего базара сразу заделались менеджерами по подбору вакансий и буквально за пару морганий превратили общий сервер в спам-рассылку. – Вот, Скарамуш, смотри! – радостно начинает Итто. – Курьер, смена от пятидесяти тысяч рублей. Одуреть! И берут неофициально, с документами возиться не надо! Я че, зря поступал, получается? – Господи, ты где это нашел? – ужаснулся Кейя. – А что? – появляется Венти. – Отработать смену как минимум девять часов, а скинуть закладку – одна минута! – Ещё нам папаши-кладмена не хватало. – Это когда клад искать надо? – искренне интересуется Итто. – Да. Почти. Только наоборот, – отвечает Скарамуш и нисколько не врет, а кто про что подумал – это уже дело каждого. – А вариант уехать на заработки вообще не алё? – «закидывает удочку» Венти, а-ля прокатит-не прокатит. – Тут, вон, в офисы в Омске зовут. – А что там? – спрашивает Скарамуш, как будто собирается ехать. – Да хрен знает! – доходчиво объясняет Венти. – Колл-центр какой-то. – А зарплату там дают, только если выбить из невинной старушки три цифры сзади на банковской карте? – парирует Кейя. – Да иди ты! Сам предложи что-нибудь! – А тут даже думать не надо, – уверенно произносит Кейя. – Скарамуш, брат, а давай со мной в казик, будем вместе слотики открывать, м? Такая перспектива была манящей, но не надежной. Положение Скарамуша требовало стабильной и более приземлённой работы, вот чтоб как у всех! Выдувать стеклянные вазы на заводе, например. Да и Скарамуш в глубине души понимал, что его призвание кроется в чем-то другом. А алкаш, однажды попавшийся ему по дороге домой, это подтвердил. Не намеренно, правда. Он просто рассказывал драматичную историю из своей жизни, наверное, увидев в Скарамуше что-то схожее со знакомым собутыльником. – Я сегодня со стройки уволился, – раскаивается дядька. – Бригадир, тьфу, блять, чёрт бы его и там, и тут! Отвечаю, тот ещё пидорас! Он, значит, грит, куда ты пойдешь? У нас, грит, людей хватать не будет! А мне-то что?! Мне может в этой жизни тоже кого-то не хватает. Любовь моя… Ушла от меня пятнадцать лет назад, когда я хату нашу пропил… Никак не может простить… А я столько раз ходил извиняться! Скарамушу очень понравилась фраза «не хватает людей», ведь это значит, что одна строительная компания сейчас находится в активном поиске рабочей силы. Скарамуш немножко посомневался, но на всякий пожарный спросил: – А где с бригадиром пообщаться можно? – Да щас, найду номер этого ирода. Странно, в контактах он был записан совсем по-другому – в начале стояла буква «у». – Как его зовут? – уточняет Скарамуш для своих контактов. – Да я не помню уже. Он сам тебе скажет. Он тот ещё мастер попиздеть, уж я-то знаю! Пьянчуга по большому счету не соврал – Чайльд и вправду оказался чересчур болтливым. И ещё рыжим. Таким рыжим, что его волосы, вероятно, сливались бы с оранжевой строительной каской, если бы бригадирам не была положена белая. А вот пидорас он или нет – Скарамуш узнать не мог. Такое проверяется годами опыта и личных наблюдений. Во всяком случае, мужик он хороший и даже без какого-либо профессионального образования взял нашего пацана на славного каменщика, заверяя, что даже дурак научится кирпичи друг на друга складывать. То ли действительно всё так легко, то ли настолько здесь плачевная ситуация с рабочим персоналом.***
Жить вместе потихоньку входило в обыденность. Моне было удобно согревать на Скарамуше свои ледяные ноги, Скарамушу нравилось молча любоваться Моной перед сном. А так, как будто ничего и не поменялось. Он всё так же видит розовые бритвы в ванной и трусы на батарее, вот только до прокладок ещё далеко. Очень. На первую зарплату купили гречку и детскую кроватку, остальное убрали в заначку – всё-таки ещё ипотеку выплачивать. Однако, купить кроватку мало. Дотащить её на своём горбу до пятого этажа – тоже. Это чудо надо было собрать и желательно так, чтобы оно не развалилось от веса новорожденной ляльки. Мона сразу предложила вызвать мастера, но Скарамуш, уже месяц гордо работая руками, сказал: – Ну, слушай, я же не зря строитель. Уж с детской-то кроваткой разберусь. Оставь это мне и наблюдай профессионала в деле. Проигнорировав фразу «да уже наблюдали, два месяца назад на твоем диване», Скарамуш приступил к сбору конструктора для взрослых. Казалось всё довольно простым, проще, чем сыграть на губной гармошке. Соединить четыре бортика, чтобы киндер случайно не спикировал вниз, зафиксировать основание, чтобы киндеру было где лежать, и, в конце концов, матрасик. Пункт «матрасик» Скарамушу симпатизировал больше всего, потому что там даже инструменты не понадобятся. Руки делали, глаза не боялись. А зря, учитывая то, какая несусветная хуйня получалась, больше похожая на подвесной настенный турник. И маленькому ребенку вряд ли с первых дней жизни захочется качаться, а не пребывать в горизонтальном положении до первых шагов. Раздосадованный такими несрастухами Скарамуш решил позвать своих верных друзей на помощь. Всё равно пацаны у них дома ещё не были. Заодно оценят микроволновку с комиссионки, которая не кружилась и до состояния раскалённого металла настойчиво грела посуду, но не её содержимое. – С новосельем молодых да расписавшихся! – Венти с Итто общими усилиями затаскивают в квартиру огромную картину, издавая при этом странные звуки на манер тувинских духовых инструментов. – Это вам! – Что это? – Как что? Подарок! Скарамуш равнодушно смотрит на апогей постмодернизма с нарисованной собакой во весь рост. В короне. – Вы полюбуйтесь, какие у нее усы! Ну прямо как у ёбаной лисы! – неподдельно восхищается Венти. – А этот нос... Ох уж этот нос! Вы посмотрите, какой он реалистичный! Я бы его пустил на какой-нибудь кожаный кошелёчек для копеечки… – Вы где её взяли? – Мы шли мимо помойки, а там такое добро выбросили! Жалко стало! Понесли! – с энтузиазмом вещал Итто. – Ничего люди не понимают в живописи! Скарамуш помогает донести картину до первой стены. Пацаны разуваются. – Ну чего там, Итто? – спрашивает Мона, искренне радуясь приходу гостей. – Бюджетник уже? – А то! – хвастается тот, припечатывая здоровый кулак к груди. – Первый с конца! Повезло! – А ты, Мона, как дела у тебя? – любопытничает Венти, одаривая её самой светлой улыбкой. – Не скучаешь дома одна? – Пока Скарамуш работает, я на раскладах зарабатываю. Не хочу, чтоб он подслушивал. – Правильно! Нечего ему уши греть! – вклинивается Итто. – Так, че сёдня собираем? Сушилку? Это я могу! Уже проходили. Кроватку собирали в темпе собачьего вальса. К большому разочарованию Итто, это оказалась не сушилка, поэтому всё, что он мог делать: сортировать болтики по цвету, виду и подобию, подавать нужное, а также морально подбадривать своих товарищей, рассказывая, как его дед в молодости по бабам ходил и какую водку пил. Потом, конечно, без физической помощи Итто не обошлось, но интересные истории от этого обороты не сбавили. – Да давай так оставим! – сказал Венти после того, как получилось соединить решётчатые боковины. – Загончик для игр! – Как тюрьма, – меланхолично отозвался Скарамуш, сидя на коленях. – Ну че как тюрьма-то сразу? – возмутился Венти. – Накидать бы туда медведей плюшевых, одеял мягких и всё! И пусть ползает на здоровье! Не будет пальцами в розетку лезть! – Ребенку надо как минимум три месяца, чтобы научиться ползать. – А мы быстрее научим! – встает Итто на защиту Венти. Чем дальше шла работа, тем больше хотелось оставить загончик. Особенно после того, как Итто нечаянно наступил на ножку кроватки. Ножка, не выдержав покушения на свою личность, хрястнула пополам. – Не разбив яиц, омлет не приготовить. Не сломав кроватку, её не соберешь, – философски произнес Итто, опечаленно смотря на свое творение. – А давайте жвачкой склеим? Жвачки ни у кого не оказалось. Венти начал было скорбеть, но Скарамуш не разрешил, оперативно отправив Итто в строительный магазин за клеем. Вернулся он не один. Слава Богу, без людей и животных, зато с двумя киндер-сюрпризами. Один они с Венти съели напополам, второй – Скарамушу и Моне, а попавшиеся внутри игрушки Итто завещал будущему карапузу. – Почитал бы лучше инструкцию, – советует Скарамуш, увидев, как Итто пялится в маленькие вкладыши от шоколадного яйца. – А я и читаю! – И что пишут? – спрашивает Венти, вытирая пот тыльной стороной ладони. – А я откуда знаю?! – восклицает Итто. – Тут на арабском. – Зачем читаешь тогда? – Вдруг здесь невзначай написано, как легко собрать детскую кроватку. Вы же не знаете. И я не знаю. А вдруг! – Так переведи! Через час добавился Казуха, но никаких изменений не внёс. Внимательно читая нужную инструкцию уже сорок минут, он не проявлял никаких коммуникативных способностей. – Вы бы хоть отдохнули, – заглянула к ним Мона, наблюдая разбросанные детали от кроватки, троих заебанных пацанов и Казуху. – Я поесть поставила. – О! Благодарочка! – оживает Итто. – Пойдемте поедим. Как говорится, потехе – время, делу – час! – Там по-другому, – вставил Казуха свои пять копеек, за что Итто съел и его порцию тоже. Он всё равно поработать не успел, значит не проголодался! После еды, понятное дело, разморило. Прогресс шёл туго и без особого желания. Ребята лениво сидели на полу, опираясь кто на что: кто на диван, кто на стену, кто на неподвижного Казуху. – Давайте хоть музыку включим, чтоб повеселее было, – предложил Итто и, словно попугайчик, закрутил головой, выжидая реакции окружающих. – А я и без неё спою! – встрепенулся Венти, а затем начал доказывать свои слова. – Я встретил тебя бо́сую, худую, безволосую и целый год в порядок приводил! Я зубы тебе вставил, рашпилем поправил, тройным одеколоном подушнил! – Я её знаю! – подхватил Итто, шлепнув себя по ляжкам. – Водил тебя в столовую, в самую дешевую, за тридцать три копеечки обед! А ты мне изменила, другого полюбила, зачем же ты мне шарики крутила? – А вспомни как мы спали, три койки поломали, зачем же я четвертую купил? А ты мне изменила… –…другого полюбила! –…зачем же ты мне шарики крутила? Пацаны пустились в неистовый пляс, выдавая что-то похожее на сиртаки. Когда заиграла флейта, Скарамуш не выдержал: – Блять, откуда флейта?! Все замерли. Музыка остановилась. – Я всегда её с собой ношу, – ровным тоном пояснил Казуха, округлив глаза. Скарамуш устало вздохнул. Кроватка была собрана, когда полумрак в комнате вынудил включить общий свет. «Лишних» деталей оказалось очень много, а вот одного колёсика не досчитались, поэтому пришлось и вовсе от них отказаться. «У Дотторе случился бы инфаркт», – подумал Скарамуш, имея двусмысленное представление о колёсах. – Венти, снимаешь? – уточняет Итто и широко улыбается, подобно Симбе держа над кроваткой игрушечного кролика. – Снимаю! – оператор кивает в знак подтверждения. – Последний штрих! – торжественно произносит Итто, опуская плюшевого в колыбельку. Только зверёныш приземлился на матрас, кроватка, в лучших традициях ситкома, развалились на глазах, подобно карточному домику. Доски грохнулись друг на друга, болты с характерным звуком рассыпались в разные стороны. Вместо закадрового шаблонного смеха пронёсся истерический смешок. Венти страдальчески заныл, со злости пиная оставшиеся руины. – Сука! Фуфло китайское! Скарамуш, из последних сил сохраняя самообладание, сразу же ушел в другую комнату, чтобы вызвать мастера, а Итто так и остался бездействовать на месте, отходя от шока. – А я сразу сказал, что она на ладан дышит, – высказался Казуха, большим пальцем ноги прижимая прикатившийся болтик. – Да всем похуй!!!***
– Мона, покажи девчонку! – Итто орал так, чтобы его было слышно с пятого этажа. – Мужики, глядите! Мужики! На дворе конец февраля. Итто стоял вместе с Венти под окнами роддома и транслировал это в дискорд, чтобы Сяо и Кейя, которые не могли приехать, тоже прочувствовали праздничную атмосферу. И пусть не телом, но душой, оказались вместе с ними. – Смотри, шевелится! – оповещает Венти своего напарника, одной рукой прикрываясь от солнца, другой показывая на ребенка. Мона держала дочку на руках, пока та беззаботно дрыгала конечностями, вообще их не осознавая. – Где Кейя-то, ёмаё? Всё пропускает! – ругается Итто, приближая камеру. – Сяо, тебе видно? – Ну… Относительно, – честно отвечает Сяо, пытаясь разглядеть младенца в тысяче цветных пикселей. – Скажи, что от Скарамуша не отличить! Прямо две капли воды! Сяо, вероятно, хотел подтвердить невообразимое сходство родителя и чада, но его перебил Чжун Ли: – Сяо, иди обедать! – зовет он с кухни. – Деда, пять минут. У меня тут друг родил, – оговорился Сяо. – Кто родил? – Чжун Ли, испугавшись, заходит в комнату и начинает пялиться в экран. – Это что? – Ребенок. – Ты уверен? – Чжун Ли недоверчиво косится на внука. – Тебя обманывают поди… – Нет. – Ну видно, что мужчины еще не в совершенстве умеют… Репродуцировать, – выносят неоспоримый вердикт пикселям. – Возможно, тут что-то наследственное… Ты сфоткай и мадам Пин в вотсапе отправь… Щас я ей позвоню… На роды, разумеется, не пустили никого, кроме Скарамуша, зато на выписку собралась целая орава из родственников, друзей, знакомых и работников бригады Скарамуша. Почему бригаду вдруг перестал возглавлять Чайльд? Он сам так решил, о чём и рассказал однажды нашему пацану, вызвав к себе на ковер: – Родной, у меня бизнес просто вспыхнул! Да и стройка уже не мой уровень, ну, ты сам понимаешь… А вот офисы в Омске! Вот оно – будущее! Так что передаю тебе все свои знания, своих ребят и свою каску! Ты справишься, я в тебя верю! Скарамуш был не уверен, про те ли офисы он подумал, однако, положение дел выпало весьма удачное. Повышение в должности, увеличение зарплаты, новый опыт. А ещё Скарамушу очень шла белая каска. Она делала его на полголовы выше. Через месяц, кстати, бизнес прогорел, и Чайльд вернулся обратно, но уже в качестве обычного рабочего. Из князей в грязи тоже бывает, к сожалению. – Вы уже здесь, – подоспел опоздавший папаша, пытаясь перевести дух. В холле топталась компания свояков, но из самых узнаваемых были Итто, Венти и Казуха. – Где она? – Скарамуш! Ты где был? – спрашивает Итто, пожимая ему руку. – Ты же раньше всех нас пришел, чтобы вещи для выписки передать. – Цветы покупал, – говорит впопыхах, взглядом выискивая жену с дочкой. – Идет! – восклицает Венти, чуть ли не начиная прыгать от радости. Первой с лестницы спускается Яэ – медсестра, несущая на руках ребенка в конверте, который был больше самой девочки в три раза. Если вас не удивил факт того, кем является тётя Скарамуша, то Мону наоборот. Девушка до сих пор помнит, как позитивно пошутила Яэ, когда увидела её в больнице за неделю до родов: «Какая неожиданная встреча! Думаю, лялька для вас тоже неожиданностью была». И посмеялась. – Мона! Она тихонько спускалась следом, придерживаясь за перила. Едва только Мона ступила на пол, к ней подлетел Скарамуш, целуя с таким чувством, что все слышали девичье хихиканье сквозь поцелуй. – Я соскучился, – Скарамуш тычется в шею Моны, обнимая крепко-крепко. От его распахнутой дубленки пахло снегом. – Так, отец, получите-распишитесь, – напомнила Яэ о своем существовании. Мона отстранилась и приняла от Скарамуша букет, тем самым освободив ему руки. Он вздыхает так, будто собирается опрокинуть чекушку и закусить, а затем всё-таки берет дочку на руки. Её лицо было красным, щеки пухлыми, а нос приплюснутым. Она плохо ловила зрительный контакт и хмурилась, наверняка из-за того, что не могла пощупать дядю перед собой за нос. – Ну вся в папку! – произносит Райден за спиной Скарамуша. – Только родилась, уже злючая какая-то. – Мам? – Да я, я. Привет, Яэ, привет, Монка, привет, мои хорошие, – женщина в норковой шубе тяжело дышит, шурша огромными пакетами, что были доверху заполнены продуктами и детскими вещами. – Тут, Монка, и варежки, и носки, и шапочка. Всё вязаное! И пелёнки я там сама выбирала, с погремушками да с овечками всякими, посмотришь потом. – Спасибо Вам, мама! Спасибо большое! – Да брось. Родная кровь! Сколько весит-то? – Три пятьсот, – простодушно ответила Мона. – Богатырша! Наш слон! – присвистнула Райден. – Скарамуш, дай хоть подержать бабке, ты еще надержишься! Барбелот, несмотря на больные колени, тоже приехала, чтобы на правнучку посмотреть. Пока новоиспеченные родители принимали подарки и поздравления, малютка ходила по рукам и разглядывала страшные и незнакомые лица, а Итто с Венти пытались заполучить от неё больше всего симпатии. – Идет коза рогатая за малыми ребятами, – Итто дразнил девчонку, показывая ей рожки, но та особо не реагировала. – Малышня такая, – лупоглазит Венти. – Я слышал, что в первые минуты жизни дети выглядят как сморщенные синие старички с вытянутым черепом, а эта очень даже хорошенькая. – Конечно! Четыре дня уже прошло! Давай мне её сюда! – Нет! Она мне улыбается. А на тебя смотрит и куксится. – Неправда, ты чё говоришь? – протестует Итто. – Правда! – А давай я ей битбокс сделаю. Сразу развеселится! – Какой битбокс? – влезает Казуха. – Вы хотите ребенка до слез довести? – Не надо никого до слез доводить. – Это кто сказал? Знакомый, но непривычный голос заставляет всех прекратить разговоры и обернуться. Кейя. Собственной персоной. – Ёб твою за ногу, Кейя! На высокого пацаненка в облезлом полушубке налетела вся дискордовская стая, одаривая его сдавливанием ребер и хлопками по спине, что в простонародье называли объятиями. Взрослые, Мона и Казуха наблюдали за появлением блудного сына издалека, кто мило улыбаясь, кто озадаченно хлопая глазами. – Ты приехал! – Ты такой смуглый в жизни. – Ты же говорил, что не сможешь! – А вот! Сюрприз вам, господа! – Кейя сиял не сильнее своей бижутерии. – И я не просто смуглый, Венти, это называется элитный загар. – Спасибо, что приехал, – поблагодарил Скарамуш, не веря своим глазам. – Да мне бы совесть не позволила дома остаться. Я ещё и не с пустыми руками! – Ты привез арбузы? У вас же в Москве и зимой арбузы?! – Да какие арбузы, шпингалет? Настоящие духи «Красная Москва»! Для нашей красавицы Моны! Где мать? Дайте вручу! Кейя элегантно подал девушке коробочку с духами и, услышав робкое «спасибо», вернулся к другим презентам: – Магнитики из Москвы вам всем, чтоб на холодильнике у каждого были! – Магнитики, серьезно? – негодует Итто. – Ты вообще подарил холодец и пакет с мелочью! – предъявляет Венти. – Самый лучший подарок! – заступается за себя Итто. – Я специально холодец готовил, потому что он мягкий, его детям можно! А в пакете не просто мелочь, а тыща по рублю! – В твоих пакетах будут задыхаться океанские черепашки! – Да мне просто негде было разменять! – Дайте малявку-то подержать дяде, – прерывает их Кейя. – Столько добирался до вас. – Не дадим, – перечит Венти, прижимая к себе ребенка. – От тебя пасёт по́том и московскими мажорами! – Тварь ты такая, Венти, разве это дружба? А я, между прочим, «Четырку» держу! По двадцать рублей за минуту! Прогретое, с люлькой… – Двадцать рублей за минуту?! Зря Кейя это сказал, ведь Венти быстро сложил в голове простейшее математическое выражение и воспринял это событие, как побуждение к издевательству: – Всё равно таксист ждет, а Кейя платит. Давайте пофоткаемся!***
Ночь, улица, фонарь, аптека. Ничего не напоминает? Вот и Дотторе понять не может, почему он сейчас испытывает дежавю. – Ты, что-ль, Скарамуш? – снизошло на Дотторе. – Вот прям ты? – Привет, – рассеяно говорит Скарамуш. Выглядел он так, будто с минуты на минуту растает. – Как ты? – Да ты ж знаешь, как оно в жизни бывает! Полоса черная, полоса белая… Чередуются! – энергично шпарит Дотторе, из-за чего стало понятно, что белая полоса у него была только под носом. – Ты прикинь, второй раз в жизни встретились и опять на том же месте! Судьба! А ты всё бегаешь за этими, да? За изделиями резиновыми. Ну и изверг девка твоя, таким измученным выглядишь, а ей все мало! Посреди ночи отправила... – Нет, – без всякой злости отрицает Скарамуш. – Я дочке за соской. Уснуть не может. – Дочке… За соской... Дотторе всё понял. Понял даже то, чего не должен был. Он моментально преисполнился мудростью всех буддистов. Осознал, как работает каждая частица, каждый атом в нашем мире, в чем смысл его жизни и какую всё-таки огромную роль играет эффект бабочки, который он запустил тогда, год назад, у этой же аптеки. Надо закурить. – Ну давай я... Не знаю... Куплю ей петушок на палочке, – почувствовав вину, предложил Дотторе. – Любит она такое? – Не надо. Маленькая ещё. Дотторе изучающе рассматривал Скарамуша. Черты его лица огрубели, заострились скулы, кадык выпирал сильнее. Пропали детские щеки и миловидность. Повзрослел? Да не, плохо кормят парнишку, наверное. – Ты сердишься? Скарамуш подбирает слова, втягивая носом холодный воздух. Ветер нещадно колыхал его лохматые волосы. – Скорее не жалею, что всё так произошло. – Грустно, что я не смог стать крестным. А я такое красивое имя знаю: Кодеинослава… – невесело ухмыляется Дотторе. – Ну ладно. Дочке и жене привет передавай. А я пошёл. Скарамуш сонно смотрел ему вслед и не мог догадаться, что не давало отпустить Дотторе с концами. Но мозг всё помнит: – Погоди! – тормозит. – А частушка? Дотторе замирает. Он оборачивается с такой улыбкой, что Скарамуш невольно её подхватывает. – Нет частушки. Могу тост! – Давай тост, – Скарамуш не мог перестать улыбаться. На душе трепетало от переизбытка внутренних эмоций. – Желаю жить в любви и в мире, похоже, было, чтоб на сказку! И чтобы места в ней хватало пелёнкам, соскам и коляскам!