Проклятье Неверленда

      Конечно, у него была мама. Откуда-то же он взялся, этот Питер Пэн. Но он о ней ничего не помнил. Разве что руки у нее были такие теплые и так сладко пахли яблоками, что было приятно уткнуться носом ей в ладони. А потом мама умерла. Питеру тогда было года два, не больше. Его забрали в приют, где жизнь, конечно, совсем не сахар, это все знают, но делают вид, что так и должно быть. «Не повезло же тебе, приятель», — жалостливо постукивал кто-нибудь по плечу Питера. Ему хотелось огрызнуться, хотелось злобно затопать, но он помнил страшные слова воспитательницы: «Если будешь себя плохо вести — придет злой вампир и высосет твою душу». Питер не совсем понимал, что такое душа, но все равно боялся. Наверное, что-то важное, раз ее нельзя ни в коем случае потерять.       Ночью ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Он видел в темноте, как по комнате шарится маленький огонечек. Питер хотел поймать его, но свалился с кровати на пол. Огонечек пропал, вылетел в окно, растворившись в свете перемигивающихся звезд.       Днем, при свете яркого солнца, все ночные страхи казались Питеру глупостью. И похохотав над собственной трусостью, Питер начинал строить индейские хижины из одеял и раскрашивать фломастерами себе лицо, изображая вождя краснокожих. Он улюлюкал, стуча ладонью по открытому в звонком крике рту, он носился по коридорам, шваркая стены подошвами потертых башмаков. В общем, делал ровно то, что воспитательница называла «плохо себя вести». А вампир так и не приходил. Хотя однажды ночью в спальню проникла серая косматая сущность, заполняя сонную тишину свистящим дыханием, она склонилась прямо над кроватью Питера, и его душа, что бы это ни было, ушла в пятки. Правда, он быстро сообразил, что сущность эта — не кто иной, как переодетая в мешок из-под картошки и вымазанная сажей взлохмаченная воспитательница. Она хотела напугать Питера, чтобы тот хоть немного образумился. Но она просчиталась. Разоблачив ее, Питер стал еще более дерзким. Он собрал вокруг себя шайку приютских и назвал ее «Потерянные мальчишки». Дни напролет они играли в индейцев и пиратов, гоняли дворовых кошек, заливисто смеясь над тем, как громко стучат консервные банки, привязанные к хвостам несчастных животных.       Все это было так звеняще и оголтело, что Питер всегда был на взводе, всегда взбудоражен, и ничто не могло его успокоить. Ложась спать, он долго не мог уснуть: его ноги бежали и брыкались будто сами по себе. Соседи по комнате шикали на него и грозились вызвать воспитательницу. Вот такие они. Слюнтяи.       Во сне ребята видели чудесный остров в форме черепа, а проснувшись, рассказывали друг другу о страшных и захватывающих приключениях, соревнуясь, чей сон оказался круче. Выигрывал неизменно Питер. В этом никто никогда не сомневался, но мальчишки не обижались, ведь главное, что им было весело.       Там на острове жили пираты, индейцы, русалки, дикие звери и другие существа, их имен никто не знал, поэтому каждый придумывал что-то свое. Там текли реки из сладкой газировки, берега были сделаны из пастилы, там на деревьях росли разные сладости. На том воображаемом острове из снов было все, кроме одного — там не было мамы.       Иногда пухлый Джеймс, один из товарищей Питера по играм, плакал о маме и рассказывал, как хорошо ему было с ней и что она придет за ним и заберет обратно. Питера так раздражали эти сентиментальные разговоры, что он подходил и бил Джеймса по толстому животу, приговаривая: — Молчи, Джез, твоя мамочка никогда не придет. Она давно забыла о тебе.       Сам-то Питер совсем не нуждался в маме и каждый раз горделиво вскидывал подбородок и обхватывал себя за плечи, когда речь заходила об этом. Зачем ему мама? Он сам по себе. Будет еще его воспитывать, говорить, что нужно, а что не нужно делать. Запретит ему играть, заставит учиться, становиться взрослым мужчиной. Нет. Питеру этого совсем не хотелось. И все же иногда во время прогулки он, сам того не осознавая, тайком поглядывал на детей, идущих за руку с мамой. Идущих свободно, а не как под конвоем строгой воспитательницы. ***       Однажды темной холодной ночью Питер сидел на подоконнике, разглядывая белую луну, в очертаниях которой узнавал лицо мамы, даже разговаривал с ней, хотя, разумеется, он бы никому в этом не признался. Вдруг порывистый ветер распахнул окно, и Питер вывалился наружу. Он бы непременно разбился, но вместо этого воспарил над землей, неуклюже болтая ногами в воздухе. Тут он заметил маленькую девочку-фею с крылышками, которая сыпала на него золотую пыльцу. — Ты кто такая? — спросил Питер, сажая фею себе на палец.       Фея что-то ответила тоненьким, как звон колокольчиков, голоском. — Динь-динь. — Только и расслышал Питер.