ночные этюды.

Никотин приятно обжигал легкие, когда Советы в очередной раз затянулся, облокотившись на перила балкона. Он хмурился, стискивая зубы и выдыхая едкий дым. Раздражение клубком вилось где то там, внутри, скормно царапаясь. Сомнения грызлись, кусались как бешеная собака, заставляя голову гудеть всё сильнее. Морозов фыркнул, с силой ударяя кулаком по перилам и выкидывая только начатую сигарету. Лязг ключей тихим шуршанием послышался из-за двери, предупреждая очередной скандал. Генрих спокойно переступил порог, устало снимая куртку и кидая ее в угол. Глаза сразу зацепились за знакомую фигуру, что до сих пор неподвижно стояла на балконе. – Сова-а, — радостно растянул букву а немец, подходя к партнёру. Всё внутри готовилось либо к удару в нос, либо сальто через перила. Честно, первый вариант радовал Вайнштейна сильнее. — Как дела? — встал он рядом, боясь дотронуться до Советов. – Прекрасно, — расслаблено отозвался русский, от его Генрих еще сильнее напрягся. Знает. Все знает. — Ты опять выпил? — все в таком же тоне обратился мужчина, беря чужую шероховатую ладонь в свои руки. – Может. На этот раз никого не было, — стыдливо отвернулся Третий. Всё внутри сковывал то ли стыд, то ли страх. – Верю, — вздохнул Союз, поправляя ворот рубашки, так некрасиво запачканный чужой помадой. — И буду верить. В другом месте, — резко отстранился Морозов, грубо отталкивая немца. – "Началось", — мысленно закатил глаза нацист, раздражаясь все сильнее с каждым движением партнёра. — Прекрати вести себя как истеричка, Всев, — зло плюнул Генрих. Советский тут же застыл, холодно оборачиваясь. Во взгляде отчетливо читалась злоба, что все яростнее разжигалась с каждой секундой. – Кто? — Александр вскинул брови, сжимая кулаки до побеления костяшек. – Вишняков Всеволод Владиславович, — съязвил Вайнштейн, наклоняясь поближе к русскому. Русский нахмурился, прикусив губу. Третий издевательски усмехнулся. Диссонанс в чувствах распалял так, что хотелось делать больно, больно, больно и обнять сильно-сильно. Сильного удара под рёбра стоило ожидать. Лёгкие быстро опустошило, выбивая весь воздух из мужнины. Немец отшатнулся, скалясь. Голова начала кружиться, будто выпил больше чем есть. По губам пробежалась лёгкая улыбка. Клин клином, верно? Генрих осел на пол, довольствуясь собой. Советы стоял неподвижно, совсем рядом с Рейхом. Рука быстро схватила ноги рядом стоящего, тяня на себя. Русский пошатнулся и свалился на холодный пол, сдавленно охая. Вайнштейн довольно навис над Советами, хватая того за волосы. – Пусти! — крикнул то ли от страха, то ли со злости Саша, цепляясь за руку немца. Голова тяжким грузом ударилась о кафель. И еще раз. И второй, и третий. Рыжие волосы начали пропитываться алой жидкостью, что растекалась по полу, залезая в швы меж плитами. Больно было. Не сильно. Времени на пожалеть себя не было. Пнув под бок Третьего, Советы вцепился в руку мужчины. Хруст и крик смешались, играя симфонию любви. Союз тут же отскочил от Генриха, гордо разварачиваясь и хватая сумку, что он так бережно собирал. Рейх что-то шипел, держась за руку и дрожа. Хотелось биться головой, так сильно, чтоб искры хлынули из глаз. Что-то там, в далеке, тянуло неприятным стыдом и виной. С другой стороны, злоба кипела в душе и на кулаках. Морозов притормозил, останавливаясь в прихожей. А всё таки стыдно. – Неженка, — насмехаясь, заключил Генрих. Он всё еще стоял на коленях, держась за травмированную руку. – Бога ради, — тихо вздохнул Александр, раздраженно оборачиваясь на довольного немца. — Сильно больно? — присел рядом Союз, мягко касаясь чужой руки. – Нет. – Значит плохо сломал, — сжимая место перелома улыбнулся Морозов. Вайнштейн ойкнул, жмурясь. Любят. Вроде как.