ЧИМ-ЭЛЬ АДАБАЛ: Белхарза
7 мая 2024 г. в 20:19
Земля под ногами была бурой и вязкой. С каждым шагом брести вперёд становилось всё тяжелее.
Тайбер вытер с лица пот. В его солдатских ботинках хлюпала тягучая грязь, от которой весь воздух пропах железом, на лезвии его гладия оставила уродливые пятна невычищенная кровь, но он упрямо шёл вперёд, по этим бесконечным золотым (ха!) холмам, шёл, и шёл, и шёл.
Хролу, по крайней мере, составили компанию.
— Послушай, — он остановился перевести дух и окинул взглядом всё те же бурые холмы, не слишком-то изменившиеся за целую вечность, которую он уже на них потратил. — Я просто хочу задать один вопрос. Один вопрос — разве это много? По-моему, я уже отшагал по твоему Сироду предостаточно, чтобы позволить себе один маленький разговор.
Холмы молчали. Как бы он ни старался, они оставались безразличны к любым увещеваниям.
Тайбер беззвучно вздохнул и побрёл вперёд.
Это был уже не первый раз, когда он пытался отыскать в Чим-Эль Адабал дух Алессии, но Первая Императрица людей не желала говорить с ним. На линии Ремана просто был серый шум, хотя Тайбер понятия не имел, как вообще работает связь с кем-то, кто находится в родной земле, Амулете и Внешних Измерениях разом — вся эта жесткая эйдрическая радиация и бесконечные расстояния должны были скверно влиять на пинг.
Но Алессия? Она не отвечала ему, вот и всё.
Как же тяжело было тащиться по этой проклятой грязи. Сколько миль он прошагал по ней в реальности, казалось бы, стоило бы уже привыкнуть, но нет, во сне Чим-Эль Адабал ничуть не становилось легче.
— Хорошо, — отчаяние становилось резонным, когда иного выхода просто не было, — хорошо. Я понял. Тебе плевать, сколько я буду брести по этим холмам, я просто не найду тебя, потому что я не Хрол, или потому что я не пришелся тебе по нраву, поэтому давай просто… обсудим это с деловой стороны. Ответ на нужный мне вопрос знаешь только ты. А я — Император, признанный Акатошем, и я собираюсь править Сиродом ещё очень долго, после чего оставлю его своим наследникам. Так что тебе никуда от меня не деться, и почему бы нам обоим не поступить благоразумно и не сделать будущее Империи немного светлей?
Грязь предательски заскользила под подошвами, и Тайбер, чудом удержавшись на ногах, с огромным трудом сдержал пару слов, которые Первой Императрице слышать не подобало.
Медленно, но неотвратимо принялся накрапывать противный теплый дождь. Тайбер сдержался снова. В терпении — добродетель, как учат Восьмеро, и всё такое.
— Ну, это уже чересчур драматично, Алесс.
— Это ещё почему? — спросил кто-то за его спиной — низким, гулким басом, и Тайбер стремительно обернулся, вскидывая гладий.
Нет, это был всего лишь человек. Высокий и крепко сложенный, темноволосый, походящий скорее на нордского берсерка, чем на нибенейца, но это был человек в нибенейских одеждах знати — Тайбер торопливо воскресил в памяти портреты Императоров, он же специально отыскал их все совсем недавно…
— Милорд Белхарза? — он не был до конца уверен, и всё-таки…
Второй Император Сирода утвердительно склонил голову. Тайбер опустил меч.
— Дозваться до вашей матери, да не иссякнет свет звёздной Королевы, задача не из лёгких.
— Ну, да, — с добродушным смешком ответил Белхарза, — но чего ты ждал, залив кровью весь Сирод? Ты-то резал не айлейдов, а людей её народа.
— Я пришёл по праву Завоевателя, и оно ничем не хуже других. — Тайбер убрал клинок в ножны. Порой сны Амулета становились слишком реальны, чтобы помнить о том, что в них в любой момент можно просто проснуться.
— С этим никто и не спорит. Не Кричи. — Белхарза приглашающе махнул рукой, и Тайбер последовал за ним, хотя не видел с той стороны холмов ничего особенного. Вдвоём тащиться по грязи было всяко лучше, чем одному.
Сын Алессии и Морихауса, непривычно массивный для сиродильца, в самом деле немного напоминал быка, но при этом оставался явно и неоспоримо человеком. Тайбер поглядывал на него украдкой, пока они спускались в долину Санкр Тора: выискивал божественную искру или то, скользяще-знакомое, что пряталось в Вульфхарте, но не мог толком разобрать ни одного, ни другого. О Белхарзе складывали самые разные легенды — что именно он стал первым из рода минотавров, которых так старательно пытались истребить поздние алессианцы, хоть и не преуспели; или что он был человеком, на котором лежало магическое проклятие; или что его попросту оболгали недруги, пытаясь принизить божественное происхождение. Морихаус в Нибенейской долине почитался за бога, а имя Ал-Эш уже давно стало святым для народов людей.
— Алессия не откликается мне, потому что я — завоеватель её земель? — спросил Тайбер, осторожно ступая по тропе. Путь всё ещё лежал по размытой грязи, но идти становилось проще с каждым шагом: сон Чим-Эль Адабал преображался вокруг, холмы из мутно-бурого возвращались к своему привычному светло-золотистому цвету спелых предгорных трав.
Белхарза задумчиво пробасил нечто вроде «хм-м-м».
— Марукх вроде уже всё тебе сказал.
Тайбер поморщился, но переспрашивать было ни к чему. Странно было бы думать, что Алессии придётся по душе завоеватель Сирода, продававший пленников в рабство — пусть даже это были солдаты бретонской армии, Ал-Эш всё же была Королевой Людей, а не Королевой Нибена.
— Я могу как-то принести свои извинения?
Белхарза, не сбавляя шага, взглянул на него с искренним удивлением.
— Ты — Император, — ответил он, словно это не требовало никаких других объяснений. — О, слава небесным ветрам, наконец это болото кончилось. Вот о чём ты хотел спросить, да?
Прямо посреди золотых холмов северных предгорий возвышался знакомый круглый храм. Тайбер кивнул.
Его ещё не отстроили до конца — только разобрали завалы, архитекторам оставалось восстановить фасад и внутреннее убранство. Но здесь, в Чим-Эль Адабал, Храм Единого был в точности таким, каким представлялся ему по чертежам строителей: обрамлённый колоннадой и отделанный белым камнем в тон Башни, как её продолжение.
Только внутри храм был пустым. На алтаре не было ни единого символа; ни имён богов, ни их изображений не было рядом.
— Я был уверен, что это святилище Акатоша, — сказал Тайбер, — и мой Советник предположил его же. Но здесь нет никакой символики. Если это не Акатош, то кто — Реман? Но где тогда его священные имена?
Культ Единого пережил тысячелетия. Буквально — тысячелетия; всю Первую Империю, Вторую и два Междуцарствия. Кому бы ни был посвящен этот храм, Тайберу следовало знать его имя.
Белхарза шумно фыркнул.
— Эта загадка тебе по плечу. Взгляни на меня как следует, человек.
Тайбер послушался. Вгляделся в собеседника — остро, внимательно, как всматривался бы портретист, выискивая первые черты для будущей картины, подмечая и непривычно коротко стриженые волосы, и непривычный для нибенейца разрез глаз, непохожий толком ни на человечий, ни на эльфийский, и…
Ах да. Рога.
Тайбер моргнул.
Огромный минотавр возвышался перед ним — гора из сплетенных полузвериных мускулов, которые даже церемониальные одежды были не в силах скрыть. Пожалуй, при желании Белхарза мог бы, поднатужившись, разорвать его на части голыми руками. Бычью голову Второго Императора, уже не совсем животную, но ещё и отдалённо не напоминающую человеческую, венчали громадные, вытянутые назад рога.
Белхарза наклонил голову, глядя ему в глаза, и смешливо фыркнул. Маленькое золотое кольцо у него в носу слегка качнулось.
— Так это, — слегка потерянно сказал Тайбер, — всё правда? Морихаус в самом деле был крылатым быком? Я думал, он… принимал человеческий облик, когда… — когда возлежал с вашей достопочтимой матерью. Наверное, ему не стоило говорить это в лицо Белхарзе, даже с гладием в ножнах и во сне Чим-Эль Адабал. Тайбер деликатно кашлянул. — По необходимости?
— Да нет, — добродушно сказал Белхарза, — он же ада-эйдрот, а не падомаик. Дыхание Кин, все дела.
Итак, Первая Императрица переспала с быком и породила на свет род минотавров. Всё ещё не Реман, овладевший полубожественными жёнами-дибеллитками в непристойно юном возрасте, но ничего удивительного, что на человеческих Императоров после великих деяний предшественников смотрели с некоторым предубеждением.
Тайбер постарался удержать лицо. Он приложил к этому немало усилий, но Белхарза только фыркнул снова.
— Ничего. Все первым делом об этом спрашивают.
— Но ты выглядел как человек. Клянусь кровью, пока я не посмотрел на тебя внимательно, ты выглядел как человек.
— Скажи спасибо Алессианскому ордену, — ответил Белхарза. — От моих старых статуй ничего не осталось, а взамен них поставили новые, с человеческими лицами. Портреты и гобелены, роспись на винных амфорах, алессианцы уничтожили всё, до чего дотянулись, чтобы переписать меня человеком. Не будь мы в Чим-Эль Адабал, ты едва ли сумел бы увидеть меня другим.
Тайбер нахмурился. Он помнил уроки Зурина; так проявляла свою силу вера людей. Алессианцы переписали прошлое Второго Императора многие годы спустя после его смерти, и Белхарза в самом деле изменился, или Изменился, или как там это правильно называлось в миф-магических терминах.
— Зачем им это?
Белхарза рассмеялся своим глубоким, нечеловеческим басом.
— Хороший вопрос. Но ты пришёл сюда за другим ответом.
Тайбер подошёл к пустому алтарю и оперся ладонями о постамент. Пламя Соглашения, едва ощутив воспоминание о себе, вспыхнуло на белом камне светло и ярко.
Единый бог, у которого нет имени в мире, где у любой мелочи есть своё священное Имя. Храм без символики в Нибенейской долине, где на шелках рисуют знаки до тех пор, пока находится место. Культ, который пережил тысячелетия, и даже во время Междуцарствия ни один правитель так и не посмел вышвырнуть его из своей столицы…
Он что-то упускал из виду.
Мир строился на дуализме, так учил Зурин, так учил Вульфхарт: священное противостояние, Ану и Падомай, Ануиэль и Ситис, Ауриэль и Лорхан, эльфийское и людское, вечное и преходящее.
Белхарза, человек и бык. Реман, божественный и смертный. Император, Человек и Дракон.
Тайбер низко опустил голову.
— Это не бог.
Коловианцы поклонялись богам и демонам. В Нибенейской долине никому никогда не было дела, в честь чего возвести новый культ: они верили в шепчущих шелкопрядов и духов предков, в письмена на воде, в богов, которые никогда не были богами. Зурин, наверное, назвал бы это концепцией единства — в том, что никогда не могло соединиться само по себе.
Раскол между востоком и западом разорвал Алессии грудь. Такой видел её Хрол там, на холмах Санкр Тора, ставших бурыми от пролившейся на Сирод крови; такой она явилась ему, когда-то давшему ей своё Обещание наравне с золотым Драконом. Целительница Народов — должно быть, ей невыносимо было смотреть, как едва излеченная рана снова расползается по швам, а ведь это был один только Сирод.
— Она хотела исцелить весь мир, — тихо сказал Тайбер. — Боги. Она в самом деле хотела исцелить весь мир.
И не её вина, что такие раны не зарастают за один человеческий век. Она пришла к Марукху, золотой призрак из прошлых лет, и нашептала ему движения нового Танца — а за Марукхом поднялась огромная волна, стирающая любые различия и обращающая всё на своём пути, от быка до дракона, в один-единственный образ…
А потом Алессианский орден рухнул. Словно бы сам по себе, надломившись изнутри в своей собственной Первой Империи.
Тайбер распрямился. Белый камень Храма трескался у него на глазах, обнажая уродливые сколы, медленно, но неуклонно — ещё минута, и рассыпется пылью веков, слишком чуждый в изменчивых хищных джунглях. Становилось жарко — непривычно жарко. Залитые водой мангры сменились мхами, прошитыми незнакомой магией и незнакомыми песнями.
Он стоял в южных джунглях. Один — Белхарзы больше не было рядом. Нет, нет, он не был один, он брёл в отряде таких же проклятых богами невезучих северян, сбросивших свои меховые доспехи задолго до границы с землями лесных эльфов. Под ногами мягко пружинили мхи, но лес был тих, слишком тих, чтобы…
Тайбер заставил себя остановиться. Норды шли вперёд, не оглядываясь на него — едва ли они вообще замечали рядом случайного свидетеля из далёкой Второй Эры, это всего лишь Чим-Эль Адабал вспоминал чужие сны.
Он хотел спросить — «где я», или, на крайний случай, «когда я», но опоздал. В пронзительной, невозможной тишине омертвевших джунглей протрубил тревогу северный рог. Король Боргас звал на помощь.
Тайбер бросился вперёд по прорубленной воинами тропе, привычно подныривая под хлещущие по лицу и рукам лианы. У него же был гладий, проклятье, у него ведь должно быть хоть какое-то оружие — нет, ничего нет, даже ножны с пояса куда-то делись, а ведь королю нордов в самом деле нужна помощь, потому что за Дикой Охотой придёт другой мёртвый король, и тогда им не поздоровится.
Тропа выскользнула из-под ног, и Тайбер едва успел ухватиться за ствол случайного дерева, чтобы не упасть. Он замер на самом краю поляны — поля битвы, которая ещё толком не началась, но уже давным-давно успела закончиться.
Бесчисленные твари мчались из глубин джунглей на неслышный зов, полузвери и полуэльфы, которым не было названий ни на каком языке; их плоть клубилась, как дым, застывая причудливыми образами лихорадочных снов. У нордов было много стрел и острая сталь, но лесные сенчи отращивали себе толстые хитиновые пластины на перепончатых крыльях, и их пасти росли и множились, раздирая формирующиеся тела на части, вырастающие в новые тела, чтобы жрать, рвать и терзать клочья потрохов до тех пор, пока весь Нирн не умоется кровью.
Грянул Ту’ум, и пятнистый рой тварей дрогнул. Невидимый молот отбросил их назад.
Король Боргас сипло вдохнул солёный воздух, собирая силы для следующего Крика. Ему в ответ зазвучали Голоса других Языков: то с одной, то с другой стороны джунглей.
Дикая Охота отступила ещё, и ещё. Стрелы нордов вонзались в гибкую плоть, и та врастала в землю, обращаясь багряным мхом. Крик за Криком Языки вбивали тварей обратно в джунгли.
Тогда джунгли Закричали в ответ.
Первые воины отряда рухнули замертво. Языки, маги, берсерки и лучники, кровавые мхи забирали их себе, потому что этот Голос не знал преград. Боргас выкрикнул свои приказы: выжившие сплотились вокруг него, ощерились ледяными лезвиями северных топоров, магическими барьерами и заготовленными Криками. Клубящаяся тьма выступила им навстречу: тёмный ветер из крови и пепла сожжённой земли, запертый в темнице лесных крон, мёртвый и возвращающийся в каждой своей Охоте.
Тайбер до боли вцепился в древесную кору под пальцами.
Король Волк-Олень выдохнул на Боргаса свой Ту’ум, и джунгли рухнули, погребая под собой нордскую армию и их короля в древней Зубчатой Короне Харальда, втаптывая тела в пепел, а пепел в снег, в скайримский прозрачный лёд у порога Собрания во Дворце Королей.
Волчий король сбросил свои оленьи рога и поднялся по древним ступеням, перешагивая разом десятки лет, из пепельного ветра обращаясь человеком. Он носил чужое лицо, но каждое его движение отзывалось у Тайбера внутри: знакомое, точно он видел его когда-то в полузабытых снах.
— Властью Шора и властью Кин, клянешься ли ты стать нашим мечом в час войны и нашим словом в час мира?
— Клянусь, — сказал Вульфхарт. Тайбер вжал голову в плечи: противоположная стена Дворца треснула, и несколько камней рассыпались мелкой крошкой. Из ушей младшего из ярлов Собрания текла кровь: он умер, не дослушав королевскую присягу.
Писарь торопливо пододвинул Вульфхарту пергамент с письменной версией клятвы. Тайбер едва разбирал древненордские руны, но всё-таки он заглянул писарю через плечо, пока Вульфхарт размашисто расписывался под своей присягой нордскому народу Именами, которые страшно было даже произносить на языке людей. В конце концов, между словом и мечом в Довазуле не было никакой разницы.
— То, чего они пытаются добиться, невозможно, — вдруг Сказал Вульфхарт, и все вокруг умерли, потому что он не стал больше сдерживать свой Голос. Тайбер поднял глаза от пергамента. Старый друг смотрел прямо на него — и Тайбер готов был поклясться, Чим-Эль Адабал вспоминал его безупречно; за каким бы лицом ни прятался Исмир воплощённый, он оставался собой, безошибочно и бескрайне собой. — Исцелить мир попросту невозможно, старик. Таков уж путь Шора. Пока наследники алессианцев не взялись марать священные Имена, это ещё можно было стерпеть, но теперь я убью их всех.
— Почему невозможно? — спросил Тайбер. — У Паравант это получалось очень даже неплохо. Может, алессианцы в итоге свернули не туда, но когда Первая Империя пала, пришёл Реман, Соглашение-во-плоти — или ты заявишь мне, что его Имя недостаточно священно?
Вульфхарт пожал плечами.
— Не многого ли ты хочешь добиться от случайного обрывка собственного сна в Амулете Королей? — он усмехнулся, и за его спиной задрожали тени старой Охоты. — Ты получил свои ответы, Император. Делай что пожелаешь.