В библиотеке было светло и ничуть не тихо. Поющий шелест шелковой паутины, которую не спряли даже в нити, звенел из каждого угла — на самой грани слуха, как в тех уголках джунглей, где селились целые тучи шелкопрядов. Нибенейцы почитали такие места священными. Тайбер считал, что где мертвецы, там и шелкопряды, но в магии мотыльков он не разбирался и мудро держал своё мнение при себе.
Библиотека Древних Свитков занимала один из этажей Башни, чуть ниже этажей с покоями знати — символ статуса древнего нибенейского культа. Вдоль стен выстроились огромные, высокие стеллажи с манускриптами и самими Свитками; уголки полок были укрыты шелковой паутиной, чутко колеблющейся и меняющей свой звенящий тон даже от случайного дыхания. Несколько огромных мотыльков дремали на ближайшей к Тайберу полке — один уснул прямо на Свитке, от которого разило защитными чарами такой сложности, что только мастер магических искусств сумел бы снять их без вреда для себя. Культ Шелкопряда состязался с Университетом в своём влиянии на правящую власть Нибена, но только здесь, на этом этаже Башни Белого-Золота, их могущество открывалось в полной мере.
Тайбер осторожно протянул руку к ближайшему шелкопряду, чутко вслушиваясь в эманации магии — ещё не хватало ненароком задеть защитные чары; пушистый белый мотылёк лениво пощекотал усиками его пальцы и сменил узоры на своих крыльях на большие тёмные ромбы. Сочтя вежливое приветствие исполненным, Тайбер так же осторожно убрал руку.
Служительница библиотеки, длинноволосая нибенейка в разноцветных шелках, вышла к нему из глубин библиотеки и уважительно, но с достоинством поклонилась. Мотылёк, спавший на её светлой накидке, сонно взлетел, потревоженный поклоном, и закружился рядом.
— Ваше величество. Простите мою медлительность. Вы не предупредили о своём визите, и я не слышала, как вы вошли.
Она щурилась подслеповато, как старуха, хотя на вид ей было не больше сорока лет. Её тёмные волосы ещё даже не начали терять блеск.
— Нет нужды в извинениях, — мягко ответил Тайбер. В Библиотеке Древних Свитков как нигде нужно было следить за голосом; он не взял с собой ни единого клочка шелка, чтобы не выдать себя поющим шепотом. — Я хотел узнать больше о вашей работе без нужды в назначении официальных встреч. Как мне следует обращаться к вам?
Лорд Арши-Нимрис, глава культа Мотылька и коренной нибенеец с долгим акавирским наследием, не мог отказать Императору в визите, но ясно дал понять, что правителю следует заниматься государственными делами, а не расспрашивать о таинствах священной магии. Свои секреты культ хранил тщательно: единственные во всём Тамриэле после исчезновения двемеров, чтецы Мотылька Предка умели выцеживать из Древних Свитков пророчества о будущем и настоящем, собирать из теней на стене пещеры подлинную суть вещей. Такие тайны стоили дорого, и лорд Арши-Нимрис не собирался отдавать их новому Императору Сирода — даже за предложенную плату.
Договориться с Университетом было куда проще. Университетским магам достался редкий и лакомый кусочек — щедрый грант на исследования двемерских городов в Скайриме и спонсорство экспедиций; заведовал инициативой, конечно же, личный боевой маг Императора лорд Арктус, но заведовал очень лёгкой рукой. Зурин искренне любил свою науку и считал, что перспективы, которые несёт в себе забытая двемерская магия, куда ценней обыденного золота из имперской казны. Тайбер тихо надеялся, что не разорится хотя бы до конца северной кампании.
Но лорд Арши-Нимрис не соглашался на компромиссы. Сложность исследований Свитков, сопряженная с секретностью культа Мотылька, позволяла ему диктовать свои условия прежним правителям Нибена — кроме них, никто не мог выудить из священных артефактов ни единой внятной строки. Глава культа собирался сохранить статус-кво и считал, что это ему по силам.
— Младшая чтица Линнелия к вашим услугам, господин. — Служительница ещё раз почтительно склонила голову.
— Мастер Линнелия, — сказал Тайбер, — я хотел бы узнать больше о природе Свитков.
Лорд Арши-Нимрис мог думать о новой власти что угодно, но законы джунглей всегда забирали своё. Тайбер просто собирался пройти лёгкой дорогой.
Из старших чтецов в тот день в библиотеке присутствовали только двое, один седой как лунь, полуслепой и напрочь позабывший, в каком мире находится его бренное тело, и женщина, носившая на своей ритуальной мантии целый плащ из живых шелкопрядов. Мотыльки спали даже в её спутанных волосах, и когда Тайбер проходил мимо, чтица строго поднесла палец к губам: видимо, его шаги расстраивали мотыльковую гармонию. Появление Императора не заинтересовало её решительно никаким иным образом, и Тайбер, понимающе кивнув, постарался ступать тише.
Спасибо Зурину — долгое общение с нибенейским провидцем научило его ясному пониманию, что мистикам и учёным глубоко до третьей луны всё, что не касается их избранного искусства. Весь Мундус существовал только для этого и ни для чего больше.
Младшая чтица Линнелия аккуратно сняла с одного из Свитков защитные чары, прежде чем передать его Императору. Тайбер осторожно принял Свиток в руки и вслушался в магию артефакта, стараясь сдержать странное чувство, отчасти знакомое: как будто лёг спать, допившись до кружащих драконов. Только вот сейчас он был трезвей монаха, это Мундус ушёл у него из-под ног и кружился вокруг, само Время кружилось вокруг, замкнутое в пергаменте, как будто вовсе не имевшем веса вопреки искусно выделанному из двемерита утяжелителю — какой бы цели он ни служил в артефакте самого мироздания.
— Свитки пришли в этот мир одновременно с Ака, — пробормотал Тайбер. Его начинало подташнивать от близости вещи, вместившей в себя всё Серое — не ограниченное линейностью, скорее, напоминающее туманные облака возможностей во всю вечность Дракона и всю бескрайность Змея. Он бережно положил Древний Свиток на стол, с искренним облегчением вспоминая собственный момент времени и положение в пространстве. Ничего удивительного, что старшие чтецы уже на полпути к Шеогорату — постоянная работа с вневременными артефактами кого угодно сведёт с ума. — Вы сказали — «точка»?
— Обычный смертный ежемоментно воспринимает пространство и время, зафиксированное в одном неподвижном миге, — терпеливо повторила Линнелия. — Составляя эти моменты в единую цепь, мы наблюдаем пространство, изменяющееся по единственной линии времени. Но если бы мы могли наблюдать все линии времени и пространство, изменяющееся по каждой из них, все вероятности, всю Серость Мундуса — и сжать её в точку, мы получили бы Древний Свиток.
— Ясно, — вежливо сказал Тайбер.
— Конечно, это упрощение, — тут же добавила младшая чтица, — на самом деле никакой точки не существует. И возможточки, и невозможточки — только термины, призванные облегчить беседы о вещах, выходящих за грань обычного понимания смертных.
Ну конечно же.
— Почему-то я так и думал. — Тайбер осторожно прикоснулся к Свитку ещё раз, ещё раз исправно испытал «кружащих драконов» и убрал руку. Мотылёк предка, тот самый, с ромбовидным узором — или другой с точно таким же ромбовидным узором — ленясь даже развернуть крылья лишний раз, заполз на Свиток и с любопытством зашевелил усиками. — Но относительно нашего мира, линейного — пока кто-нибудь опять не решит Станцевать на Башне — события прошлого становятся зафиксированы в Свитках?
Линнелия кивнула.
— Так и есть, господин. Но если вы спросите, фиксирует ли мир Свитки или Свитки фиксируют мир, никто не сможет дать вам точного ответа.
Поскольку рассинхронизировать мир и Свитки, чтобы установить это, невозможно. Тайбер задумчиво вгляделся в крохотные рубцы символов, покрывавших навершие двемеритового цилиндра. Двемерит, снова — может, в самом деле прав был Зурин, отправляясь в Скайрим?..
— И если бы кто-то изменил написанное в Свитках… то, что касается прошлого… изменился бы мир?
— Такая магия запрещена, господин. Хор Мотыльков никогда не даст согласие на подобное вмешательство.
— Представьте, что у вас есть согласие Хора Мотыльков, — вкрадчиво сказал Тайбер. — Это возможно?
— Нет, господин. Зафиксированное в Свитках не под силу исправить смертным.
— Надо же. — Тайбер с интересом наклонил голову. — Чим-Эль Адабал сказал мне немного другое.
Младшая жрица мешкала с ответом. Её взгляд неуверенно скользнул от Свитка до Красного Алмаза на груди Императора и обратно; Тайбер не сомневался, что она и так преступила приказы главы культа, отвечая на его вопросы слегка честнее и подробней положенного. Но что поделать — Амулет Королей прощал многие прегрешения.
— Прошу прощения, мой господин… я не вправе…
— Считайте, что у вас есть это право, — мягко добавил Тайбер. — Воспользуйтесь моим, если хотите.
Два года назад он залил кровью всю Бело-Золотую, пробиваясь к вершине Башни. Культ Шелкопряда хорошо запомнил его права.
Линнелия посмотрела на него снова. Когда она заговорила, её голос был едва ли громче шелеста вездесущих шелков.
— Даже если бы подобный ритуал был возможен и кто-то бы осмелился провести его, это было бы крохотное вмешательство, мой господин… крохотное и очень осторожное, поскольку любой из чтецов всегда балансирует у самого нуля, и Ака не любит, когда его заставляют забывать то, чему он уже провёл счёт… ваше величество, я прошу вас прислушаться, Свитки не предназначены для таких воздействий. Это…
— Наглая попытка взлома, — закончил за неё Тайбер.
Да, Хор Мотыльков не обрадовался бы таким известиям. Даже с Правами Императора у него не было доступа к основам мироздания, не говоря уже о том, чтобы менять эти основы как ему вздумается.
Но если проделать всё чисто, никто ничего не заметит — и кого тогда обвинять?
Взгляд Тайбера задумчиво соскользнул к мохнатому мотыльку, сидящему на свернутом Свитке.
— Чем вы их кормите, что они такие здоровые?
— Шелкопряды предка питаются Памятью мира. Всё, что существует в Мундусе, несёт её в себе.
— Этим досталось особенно много, — заметил Тайбер. — Мастер Линнелия, к кому мне стоило бы обратиться, если бы я желал в самом деле исследовать возможность проведения такого ритуала?
— Я не знаю, ваше величество. Простите меня. Я всего лишь младшая чтица и всего один раз мне было дозволено коснуться знания Свитка; ещё долгое время мне надлежит размышлять о сути тайн, которые мне открылись, прежде чем я смогу зафиксировать их слова и перейти к следующему Чтению.
— Насколько долгое?
— Годы, — ответила Линнелия, — может быть, десяток лет. Тайны Мотылька Предка достаются дорогой ценой, мой господин.
Тайбер вежливо кивнул и поднялся из-за стола.
— Благодарю вас за помощь, мастер Линнелия. Когда вы будете докладывать лорду Арши-Нимрису о нашей беседе, прошу вас, передайте ещё кое-что от меня: держа у горла мира клинок, странно уговаривать его броситься вперёд самостоятельно.
***
Скайримские травы пели совершенно так же, как и три сотни лет назад — терпкими голосами вереска, покорившего все юго-восточные предгорья от гряды Джерол до северных границ Рифтенского холда. По осени их песни звучали тише, но он узнал бы их даже под зимними снегами.
На самом деле, он здорово соскучился по снегам.
Озеро Хонрик осталось к югу, как и голубая лента Тревы — Рифтен стоял на дальнем озерном берегу, окруженный горами с трех сторон, так что ярлу приходилось оборонять только четвертую — выход на север, в золотые равнины. При хорошем раскладе и толково расположенных потайных хранилищах он мог бы держать город до прибытия войск союзных ярлов.
Рифтен выдержал натиск акавирцев, в конце концов. Разве не об этом шептал вереск?
(Сомкнуть ряды! Держите строй, тролльи дети, или я сожру ваши души ещё на пути в Совнгард; Голос мешался с пеплом, слишком недавно обретшим плоть, слишком недавно ушедшим обратно в пепел, но люди стояли с ним, стояли всё равно) там, где кровь уходила в травы — здешняя и другая, с будущих берегов. Вульфхарт тяжело встряхнулся. Он надеялся, что к северу от Рифтена миф-эхо сбавит обороты, но нет, земля слишком хорошо помнила его шаги. И песни, которые складывали о том дне, были только о славной смерти, потому что Дир-Камаль смёл их войско в сторону и перешёл горы, взяв пограничный форт — им пришлось нагонять его в Морровинде.
Так близко. Так близко — рукой подать.
Пёстрая армия молодой Империи, кое-как сбитая в легион под драконьим знаменем, стояла за ним — или, скорее, угрюмо топталась у города, к которому он их привёл. Солдаты шептались о своём новом генерале и о своём Императоре, и никто из них не понимал, зачем их послали на смерть в бесплодных северных краях. Осаждать Рифтен без Голоса Бури можно было всю зиму напролёт.
— Вульф, — окликнула его Беатия, — на стенах уйма стрелков. Зачем ты отослал своих магов?
Без магического барьера к воротам было и близко не подойти. Наверное, можно было велеть нибенейцам поднять задницы и наколдовать что-нибудь полезное, чем непременно занялся бы Тайбер с его великолепными планами, надёжными, как двемерские часы, но…
— Представляешь, — сказал Вульфхарт, — он доверил мне армию и попросил меня «вести себя тихо». До сих пор не знаю, как он себе это воображал.
Штормовой ветер взметнулся вокруг него плотным, как сталь, невидимым вихрем; вереск испуганно прижался к земле — сквозь неё шла глубокая дрожь, далёкое эхо от недр Красной горы, зовущее за собой три тысячи лет подряд. Высоко в небе блеснула яркая первая молния пробуждающейся грозы.
Крылатый шлем немного напоминал о Пелинале и славной смерти. Берсерки рисовали на коже ритуальные знаки пеплом мертвецов, а он носил обличье богов, сыгравших в ящик. Опять. Вульфхарт глубоко вздохнул — так, как вздыхал ветер перед грозой; примятые травы зашептались в ответ. Они помнили его Голос. Земля Скайрима хранила его в своих ветрах все три тысячи лет.
Когда он обернулся, Беатия смотрела на него, как на кого-то другого, или наоборот: на того, кем он был всегда. Может быть, так, как смотрел на него Тайбер: узнавая и не узнавая свои шаги, свой голос, свою войну — одну и ту же в каждой эпохе с самого начала времён.
— Когда он говорил об этом, я не верила, — просто сказала легат.
— Ага, — ответил Вульфхарт, — я сам до сих пор толком не уверен.
Затея с Именами всё ещё была чертовски рискованной, он никогда не проделывал ничего такого с Исмиром, хотя бы и потому, что для этого прежде не было нужды — и уж конечно, не по слову манмера, который срать хотел на всё, что только считалось священным в земле людей. Но Вульфхарт готов был поклясться собственной атморской кровью, ещё пару лет назад ему не хватило бы сил обратить в неё Серый Ветер. Новое воплощение напоминало забытую песнь, память о которой возвращалась, стоило только повторить вслух первые строки.
— Думаю, — добавил он, — всё дело в том, что…
В небе блеснула ещё одна молния, и следом ещё, и ещё: старая Буря просыпалась ото сна. Беатия, отвернувшись, торопливо махала трибунам, выстраивающим солдат в боевой порядок.
— Что я всегда был его Голосом, — наконец закончил Вульфхарт. — Правда, он об этом ещё не вспомнил. Честное слово, он в самом деле заигрался со Временем.
Он обернулся к своей армии. Тёмное небо, налитое грозой, как сталью, улыбнулось красным драконам на высоких штандартах.
— Эта земля просит крови, — провозгласила Корона Бурь, — как и ваш Император. Воздайте им честь, как полагается воинам Шора и драконьему стягу. Этот город будет вашим! Научите его цветам Империи!
И, когда легион подошёл к городским воротам на расстояние Крика, Голос Императора напомнил рифтенским защитникам, почему не стоило стоять на его пути.
***
Прохладные солнечные лучи окрашивали вино в бокале в королевский алый, безупречный до полутона. Бретонские виноделы знали толк в роскоши.
Тайбер задумчиво повернул бокал в пальцах. Лорд Арши-Нимрис едва прикоснулся к предложенному вину, исполнив самый малый долг вежливости приглашенного во Дворец гостя: теперь глава культа Мотылька Предка был здесь всего лишь гостем, на каждом этаже Башни Белого Золота, кроме библиотеки Древних Свитков, где по-прежнему безраздельно властвовали чтецы. И даже сейчас, множество визитов и бесед спустя, он всё ещё не желал идти на компромиссы.
— Вы не желаете слышать моих слов, ваше величество. То, о чём вы просите, невозможно.
Тайбер улыбнулся и поднёс бокал к губам. Он не собирался отказывать себе в удовольствии вспомнить вкус алькаирских вин только из вежливости к собеседнику; изумрудно-лазурные ленты на его руках тихо зашептались, придя в движение.
Это был шёлк мёртвых родов Нибена, тех, что не пожелали склониться перед коловианскими захватчиками. Тайбер почти не разбирал шёпота шелков, но эти ленты говорили на его языке: языке Завоевателя, и его невозможно было спутать ни с чем другим.
Сопровождающие Арши-Нимриса мотыльки хранили молчание.
— Я уверен, что вы проявите должную осторожность. Культ Шелкопряда нужен Империи — как её Советник, вы знаете об этом не меньше меня; ваш вклад бесценен, и никто не посмеет умалить его достоинство.
— И потому я повторяю: вмешательство в Древние Свитки недопустимо. Подобное воздействие на протомундический артефакт привело бы к катастрофическим последствиям, и даже Право Чим-Эль Адабал не в силах это оспорить.
Арши-Нимрис не желал принимать ни богатства, ни славу, ни любую иную плату, что мог бы позволить себе Император Сирода. Если и существовала цена, на которую согласился бы глава культа Мотылька, чтобы выполнить ритуал в обход существующих правил, Тайберу она была не по силам.
Но его мягкая полуулыбка не изменилась ни на мгновение. Этикет переговорщиков соблюдался неукоснительно.
— Боги любят нас за дерзания — будь иначе, я бы не носил Чим-Эль Адабал. Он никогда бы не появился на свет.
— Боги Коловии, — коротко сказал Арши-Нимрис, — почитают за добродетель смирение. А боги Нибена давно мертвы.
Его взгляд упал на морскую зелень шелковых лент на руках Императора и, задержавшись всего на миг, скользнул дальше.
Гордый восток; не так уж и сильно он отличался от Коловии — в уроженцах этой земли текла та же славная кровь, та же сладкая кровь людей, однажды завоевавших себе свободу. Тысячу раз проклят и счастлив тот, кому выпадет жребий покорить их.
— Вы стыдите виноделов моей родины, — негромко произнёс Тайбер, с сожалением отставляя бокал в сторону. — Гордость Нибена пьянит слаще бретонских вин. Будь по-вашему — я не посмею оскорблять её торгом.
Нибенейский лорд поклонился. Говорить больше было не о чем; сделка не совершилась, и заинтересованные стороны вновь расходились ни с чем.
— Тогда я не смею больше отнимать ваше время, Император.
Тайбер склонил голову в ответ.
— Оно не ждёт никого. Да хранят вас боги, Советник.
Оставшись в одиночестве, он задумчиво забросил руку за голову, вытянувшись в кресле и задумчиво скользя взглядом по бессчетным настенным гобеленам. Переговоры опять окончились ничем, но в этот раз уже насовсем: каждый из них сказал своё последнее слово, и отступать было больше некуда.
Едва ли Арши-Нимрис лгал, заверяя его в исключительной опасности ритуалов, воздействующих на Древние Свитки — но он не собирался менять ничего серьёзного. Что дурного было в подмене пары имён? Свитки её и не заметят. Хотел бы он посоветоваться с Зурином, но лорд Арктус никогда не был допущен к тайнам культа Шелкопряда, как и маги Университета — единственные, кто был посвящен в магию Свитков, были сами чтецы. Лорд Арши-Нимрис, как и каждый из служителей Мотылька Предка, коснулся редкой для смертных мудрости, и всё-таки даже ему случалось порой ошибаться.
Боги Коловии никогда не учили смирению. К началу пятьдесят шестого это стоило бы помнить каждому.
Вздохнув, Тайбер осторожно расплёл шёлковые ленты на руках и сложил их на столе рядом с бокалом. Они уже сказали всё, что должны были, и не стоило оскорблять других нибенейцев Дворца лентами мертвецов.
Он окликнул слугу, ожидавшего за дверьми.
— Передай Ренальду, что я хочу поговорить с ним, — сказал Тайбер, когда тот остановился рядом, почтительно склонив голову. — И позови ко мне Драма.
