(...)
За ужином его тошнит. Кусочек в рот не лезет. Ради приличия он старается съесть хотя бы рис, но после нескольких кусочков чувствует подходящую к горлу желчь. Он выбегает из кухни. Перед глазами плывет, черные пятна наступают. У него нет сил, он не успевает добежать до ванной. Устоять на ногах не получается. Он падает, выблевывая, кажется, свои лёгкие. Смесь из желчи, черной слизи и крови пачкают пол. Глаза закатываются.(...)
Он успевает поймать Изуку до того, как он упал. В тошноте и бледности нет ничего смертельного. Шота — как и любой родитель — заволновался, но не паниковал. Изуку, наверное, просто подхватил что-то или съел что-то не то. Обычная ситуация для подростка с проблемами со здоровьем. Он не паниковал, пока не увидел кровь и неизвестную чёрную жидкость. Неясной субстанции так много, что, кажется, желчи вовсе нет. Они даже не разговаривали, пока собирались в больницу. Шота бежит к машине с ребенком на руках. Хизаши хватает все необходимое и идёт следом. Слаженная работа, как у профессионалов, которыми они и являются. Но сейчас они напуганные профессионалы и параноидальные родители. Изуку не двигается. Он без сознания. Тихий и еле дышащий. Самое худшее, что может испытать родитель — замедляющееся сердцебиение собственного ребёнка.(...)
У Изуку нетипичный гидроторакс и пневмония, повреждение глотки, дыхательных путей и пищевода. Неизвестная слизь была как в желудке, так и в лёгких. После того, как им удалось выяснить у малыша причину, все встало на свои места. Повреждения появились после того, как злодей попытался завладеть (это слово настолько омерзительно, что по телу Шоты бегут мурашки) телом ребенка. Их ребенка кто-то спас. И этот кто-то, видимо, не знаком с геройскими протоколами от слова вообще. Первостепенная задача героя — позаботиться о пострадавшем. Особенно о несовершеннолетнем. В крайнем случае, можно просто вызывать скорую помощь или полицию, которая сделает тоже, черт возьми, самое, но вместо героя. Да и разве он не должен был сопроводить злодея и пострадавшего в полицейский участок? Или, опять же, вызывать полицию. Для чёртового допроса, например. Если бы ребенку оказали помощь сразу же после нападения — до пневмонии не дошло бы. Ребёнок не столкнулся бы с осложнениями, всё это можно было предотвратить. Шота не злопамятный человек. Эту привилегию он оставляет Незу. Но сегодня, сидя перед кроватью сына, он жаждет ударить кого-нибудь. Желательно того, кто бросил их сына после блядского покушения в пустом безлюдном переулке. Изуку отказался называть его имя, все ещё до боли любящий героев и боящийся доставить неприятности. Это уже как часть характера, а не что-то, что можно изменить терапией. Шота тяжело вздыхает. Сонные зелёные глаза смотрят на него, сжимая руку героя слабыми холодными пальчиками. Когда он узнает имя этого героя — натравит на него крысу. Если сам не придушит шарфом.(...)
Возможно, если бы он был ещё в Альдере, это было бы ударом. Возможно, если бы у него не было родителей, он бы задумался о самоубийстве. Это была бы последняя капля. Соломинка, сломавшая спину верблюду. Но на самом деле, он воспринял это лучше, чем сам ожидал. Это больно, слезы наворачиваются на глаза, когда он вспоминает об этом. Но он не верит словам Всемогущего. Или просто не хочет верить. Родители уверяют его, что он сможет стать героем. Па постоянно называет его таковым, когда гладит по голове или целует в лоб на ночь. Папа тренирует его. Подбадривает стараться усердней. Они верят в Изуку с того дня, как забрали из приюта. Поэтому слова Всемогущего не дали эффекта. В них нет веса. И это восхитительно. Не отказ героя, нет, ему все ещё обидно. А тот факт, что его слова настолько незначительны. — Я вижу, что ты не спишь, — промурлыкал тихий голос. Изуку сморщился и фыркнул, но глаза все же открыл. Папа спал на неудобном больничном стуле, па сел на край кровати. Подросток попытался прильнуть к родителю, но капельница и огромное количество лекарств в крови сделали его неуклюжим и медленным. Отец положил руку на его щеку, Изуку с готовностью к ней прижался. Вторая рука гладила его по голове. Длинные пальцы с кольцами зарывались в кудри. — Хм, не хочешь подстричься? — все так же тихо спросил он. — Твои кудри уже в косу собрать можно. — Не хочу, — Изуку сморщил нос. — Ты же знаешь. Отец посмеялся. Волосы Изуку всегда были одной длины — ниже подбородка, достаточно длинные, чтобы их можно было собрать в хвостик. Всю жизнь в парикмахерскую он ходил только для равнения кончиков и чёлки, но никогда не для полноценной стрижки. Сейчас ничего не изменилось. Разве что идея отрастить волосы подлиней стала навязчивой. — Хочешь отрастить? Изуку согласно промычал. — Мои родители подают плохой пример... Послышался обиженный вздох, отец выглядел оскорбленным. Они говорили о уходе за волосами до тех пор, пока Изуку не уснул. И даже сквозь дрёму, он чувствовал успокаивающее присутствие родителей.(...)
Они забрали малыша домой сразу, как тому стало лучше. Больше всего на свете Изуку ненавидит больницы. Ему все ещё нужна забота и присмотр. Температура не спадала, он плохо ел и много кашлял. Они не могут просто уйти на больничный, как это было когда Изуку был ребенком. В результате, они решили оставаться дома по очереди с заменой друг друга на уроках. Ямада просто передавал своему мужу материал для самостоятельного обучения, который Айзава раздавал студентам. У Хизаши, в свою очередь, нет проблем с чтением лекций по предмету Сотриголовы, особенно с его материалами и записями. Незу это одобрил, хоть и одарил их странным взглядом. От допроса его останавливал лишь потрёпанный вид героев. Как только Изуку станет лучше — крыса их достанет. Сегодня очередь Айзавы работать. Мик остался дома с их больным и немного скучающим ребенком.(...)
Он вошёл в гостиную с ноутбуком. Изуку лежал на диване под одеялом в одном из свитеров Хизаши. Ну, ему не хватит смелости его забрать, так что теперь это собственность его сына. — Эй, слушатель. Я вижу, ты сегодня бодрствуешь? Изуку глянул на него с недовольным прищуром. У него не получалось повторять злой взгляд Сотриголовы из-за пышных ресниц и пухлых щек, но он пытается. Мужчина посмеялся, занимая место на полу. Он пододвинул столик поближе и сел, оперившись спиной о диван. Изуку попытался обнять Хизаши за шею лёжа. У него не вышло, поэтому он просто лежал рядом, касаясь плеча или волос рукой. Изуку уснул уже через десять минут и даже почти не кашлял во сне.(...)
Шота признает, он реагирует на ситуацию хуже, чем его муж. Его нельзя в этом винить. Он всегда был параноиком. Подросток проскулил, когда Шота щёлкнул ножницами, но не вырывался, только ближе прижался к мужчине. Изуку хотел подстричь ногти, но его руки так сильно дрожали, что он успешно порезался. Если честно, Шота не до конца понимает причину недовольства Изуку. Но, наверное, он чувствует себя маленьким ребенком или что-то вроде того. Последний раз он помогал Изуку стричь ногти, когда тот был ещё в первых классах младшей школы. Изуку снова пискнул, уткнувшись лицом в плечо мужчины. — Прекрати драматизировать, это просто ногти, — Шота закатил глаза. — Вот именно, что просто ногти... Я мог сделать это сам... Герой ткнул в перевязанный пластырем палец ребенка. — Ты уже попробовал и закончилось это — этим. Так что прости, но меня пока волнует состояние твоих конечностей. Малыш фыркнул, но, кажется, угомонился. Почему-то Айзава был уверен, что Изуку закатил глаза. Эх, эту черту он полностью позаимствовал у Сотриголовы. Они слишком похожи для тех, кто не связан кровью.(...)
Ребенок приложил все возможные усилия, чтобы выглядеть максимально раздражённо. Ему стало достаточно хорошо, чтобы вернуться в школу. Симптомов болезни не осталось, но вялость осталась. Но даже с повышенной сонливостью он умудрился нагнать материал за все пропущенные дни. Изуку трудолюбивей чем Хизаши и Шота когда либо были. Хотя ребёнку следовало бы отдыхать. — Почему я не могу тренироваться? Изуку дулся. — Потому что ты только неделю назад вышел с двухнедельного больничного и все ещё на ходу спишь? Изуку выглядел оскорбленным. — Ну, хотя бы растяжка и бег! — Малыш почти ударил по столу, когда опустил руки. — Я не хочу отставать! До вступительных осталось меньше десяти месяцев. — Твое здоровье намного важней вступительных, — Хизаши нахмурился, скрестив руки. Возмущение на лице ребёнка сменилось смущением. Прошло столько лет, а их забота иногда всё ещё обескураживает Изуку. — Хорошо, вы оба правы и неправы одновременно, поэтому предлагаю компромисс. Ты начнёшь с растяжки и лёгких упражнений, и постепенно мы поднимем твою нагрузку до того уровня, что был до болезни. Но я хочу, чтобы ты уделял время дневному сну. — Изуку открыл рот, чтобы возразить. — Ничего страшного если твой средний балл немного упадёт. Шота глянул на мужа и сына. Они оба кивнули. — И тебе так же нужно вернуться к прежнему режиму питания. Как и с тренировками, начнём с малого и постепенно вернёмся к тому, что было. — Я буду готовить чуть больше, чем раньше, — Влез Хизаши. — Но ты не ешь, если чувствуешь тошноту. Просто делай то, что можешь. — Звучит неплохо, спасибо... — Ребенок улыбнулся, заламывая пальцы. — Все для тебя, малыш.