Пропасть

      В ночь на десятое марта никто из них не спит.       Джаст смотрит в пустоту и ворошит угли. Металлический прут в его руках с одной стороны оплавляется, а с другой покрывается не то инеем, не то другим признаком поступающего мороза — разбираться, честно, уже не хочется вовсе, — и он отряхивает от налипших снежинок мех воротника и кожаные перчатки. Алфёдов, склонившийся на его плечо, тревожно выдыхает и вжимается лицом в пальто.       Парой этажей ниже тоскливо скрипят палатки. Джасту отчего-то думается, что в одной из них Ники заботливо укутывает Кэтрин каким-то подобием пледа, Хайди сидит подле Нео, представляя собой воплощение надежды и конца света, а Заквиель вчитывается в рунический фолиант, пытаясь верить, что это как-то поможет, и от этих мыслей ему становится как-то печально и неуютно.       Рефлекторно приобнимая Алфёдова забинтованной рукой, Джаст старается не думать о том, что Диамкей говорит, что топлива у них осталось на несколько часов.       У Диамкея непривычно тихий голос, усталые глаза и волосы вместо красивой прически уложены в простой хвост — возможно, потому что Диамкей над генератором возился больше всех их, а теперь этого просто перестало хватать, — и свой приступ ужаса Диамкей маскирует широкой улыбкой и обещанием непременно после этого всего устроить пикник. Отшучивается и сбегает вниз торопливо по лестнице скорее в попытках унять беспокойство, а не что-то исправить (потому что исправить, — криво улыбается Джаст, — уже невозможно).       Алфёдов смеётся звонко и говорит, что приглашать Секби на пикник не собирается. Джаст вдумчиво кивает и отправляет в ядро стопку сушёной ламинарии.       У их ног тлеет треснувшая масляная лампа.       Алфёдов плотнее прислоняется к его спине.       — Твой ремонт на базе не был так уж плох.       Он глядит потерянно в мрак чернита, медных труб и кипящих рдяных ледников, водит по пальто Джаста пальцем (почти так, словно больше не за что зацепиться) и вздыхает в печальной попытке изобразить, что это всё шутка.       Джаст смеётся. Пепел смешивается с углем.       Секби кашляет.       У Секби на плечах меховая накидка МоддиЧата — тот отдаёт её сначала Пугоду, а он уже их ящера укрывает, насмешливо утверждая, что в Аду успел перегреться; а ещё — ороговевшие чешуйки на щеках, ушах и ладонях, превратившие кожу в россыпь маленьких ранок и шрамов. Секби улыбается уверенно — вот вообще прямо без тени сомнений — показывает язык и говорит, что будет жаловаться Альцесту.       Алфёдов сжимает губы, когда Секби в знак поддержки кладёт руку на его плечо.       Холодная. Всё холодное.       Вместо ответа Алфёдов хихикает снова, роль на себя принимая привычную, стукает легко Джаста в плечо — посмотри, всё по-прежнему, видишь — и Джаст скалится беззлобно, ударив пару раз его локтем под ребра. Секби отворачивается.       Алфёдов закрывает глаза, не в силах сказать, что хотел бы попрощаться не так; но они не прощаются и не будут, поэтому он трёт фаланги пальцев Джаста и цепляется за его руки так, словно в ином случае потухнет мир.       — Не беспокойся, — светло звучит Секби, и Алфёдов втягивает воздух, не зная как сказать, что вовсе не волнуется.       Это другое.       Алфёдов кашляет, когда мороз опаляет его лёгкие.       У них ещё пять с половиной часов, чтобы не умереть, и Алфёдов постарается попробовать.