Спаси и сохрани

Антон лежит уткнувшись в подушку. Вдох. Выдох. Дышать тяжелее и тяжелее. От этого клонит в сон. Совсем немного… Оля тычет и тычет в него пальцем. Сейчас она хотя бы спокойная. Не надо мгновенно подрываться, утешать… Но одновременно это так странно, почему, как, Оля ведь ребёнок, но так быстро успокоилась? Сама? Антон заставляет себя сесть и утомлённо улыбнуться. — Ну-ну, Оль, что нужно? — он зевает, жмурясь. Жарко и душно. Надо окно открыть. — Тош, — она поджимает губы и стыдливо отводит глазки. — я там пыталась кашу сделать, как ты, в чашке Геркулес кипятком заварить, а у меня.. Получилось.. Ну, несъедобно. Нежевабельно. Антон слабо посмеивается от нового слова. Треплет её по голове. Подходит к двери, на которой висит листок с разнообразными словами и записывает «нежевабельно». — Эй!! — вскрикивает она. Он же в ответ лишь смеётся. Гениальная идея была сделать список придуманный Олей слов. — Так приготовить тебе покушать? — Да!! — Ну и зачем оправдываться, Оль? — он спокойно улыбается, трепя её по голове. — Но ты смотри и учись. Ты скорее всего просто не ту упаковку взяла. — Хорошо!! Смотрю в оба глаза!! — она растопыривает пальцы у глаз. Антон посмеивается. Все-таки Оля, как котёнок, позволяет переключиться. Да, ей нужна забота. И это позволяет на пару минут отключиться от звенящей пустоты внутри. Пугающей пустоты. На кухне оказывается сидит мама. Подмешивает в кружке чай. Звенит ложечкой. Взгляд у неё пустой и безразличный. Это немного выбивает из колеи, но Антон треплет по голове и её, проходя к полкам. — Мам, тебе кашу сделать? — он старается говорить хоть немного жизнерадостно, но голос в моменте дрожит. — Маааам, — тянет Оля. – а я сегодня пять получила!! По математике!! — Умница, — она отворачивается, утыкается невидящими глазами в окно. — думать можешь… славно. — Ну, да? — она изумлённо моргает. — Так, мам, кашу… — Нет, — перебивает она Антона. Напряжённая атмосфера, но что уж тут поделать? А Антон знает. Поставить чайник на плиту, включить слегка крехчащее радио и искать нужную пачку геркулеса. Он немного мычит под нос. Напевает. Слушает, как пол поскрипывает под ним. Оля пытается что-то жужжать маме, рассказывая о дне. Но её лицо.. С каждой минутой своего говорения в глазах появлялись слезы, а язык начинал заплетаться. Мама и головы не повернула. Безразличие. Холодное. Жестокое. Антон ставит чашку с готовой кашей слишком поздно. Оля уже отчаянно опустила голову, прижав подбородок к ключице. С щёк скатываются слезы. Такие большие… а глаза снова, блять, снова такие красные… Вот она счастливая семья. Мир и вправду разрушился. Она подрывается, сбегая из комнаты, хлопая своей дверью. — Мам, — мучительно стонет Антон, кидая на неё взгляд. Сжимает чашку крепче. Пустой взгляд её глаз находит его. Он хмурится. — Что? — Ничего, — бурчит он, выбегая из кухни. Надо Олю успокоить. Надо что-то делать. Надо. Но Антон хочет только лежать уткнувшись лицом в подушку, перебирая воспоминания, как те самые ненужные вещицы в коробке под кроватью. Страшно. Хочется и не хочется. Он ставит чашку рядом с дверью Оли, стучит в дверь, а сам ложится в кровать. И правда слабак. *** Бяша и Рома ржут, обсуждая что-то, а Антон только и может рассматривать их разбитые костяшки. В груди что-то колит. Скоро должен начаться урок. В горле словно ком. Ощущение, что Антон должен что-то сказать. Вот только он сам не допускает мысль что именно. А может и не должен. Может ему просто хочется. Сбежать. Остаться одному. Обрезать от себя всё, что может хоть каплю тратить силы. И никто не будет мешать ему грустить… Щелчок. Прямо перед глазами. Карие глаза упираются в Антона так, что сердечко неловко пропускает ударчик. Трепыхается. — Даже не думай, — немного щурясь, рявкает Рома. — Что? — Антон дёргается. — Ты о чем, на? — Бяша жуёт соломенную палочку. Его глаза бегают от одного к другому. — Хер знает, — он неожиданно кладёт ладонь на шею Антона, притягивая его немного к себе. — но от него ебать несёт идеями, которые принесут одни ебанные проблемы. — Ну, и что? — Антон резко хмурится. — Ром, нахуй завались, ты мне никто, чтобы я слушался твоих приказов. Хочу – делаю хуйню. То как он помрачнел надо видеть, чтобы понять. Но, в принципе, морщина меж бровей всё говорит. Он просто на просто в ярости. — Высказался? — Нет… Но Рома решает спор кратко, поднимает руку чуть выше шеи, на его затылок и… Нажимает так, что только быстрая реакция Антона уберегает от удара о парту. Даже Бяша перестаёт живать, разевая рот. — Бляха, Ром, ты что, на… — голос аж дрогнул. — Я что? — он убирает руки за голову, холодно улыбаясь. — Воспитываю щеночка. Три года называть «ты мне никто»? Вот это истинно по-пидарски, лучше бы с мужиком замутил, чем такое высирать. Бяша открывает рот ещё шире от таких высказываний, а Антон просто опускает голову на карту. Испугался. Он вдыхает, обдумывая произошедшее. Сердце даже не дёрнулось от слов Ромы. Слишком уж привык к вечным подозрением по поводу ориентации. Сильно же то беспокоит Рому. А вот мысль серьёзно ли он собирался ударить Антона лицом об стол… интересно. — Ром, ты совсем ахуел? — Бяша наконец-то просыпается, трясёт головой. — И так у Антона не мало проблем так ты ещё и ёбнуть его собирался? Тот же молча благодарен, что хоть кто-то озвучил этот вопрос. Но вот хочет ли он слышать… Антон кладёт руки на голову, прячась. Резко тетрадь из-под него выдирают. Взгляд натыкается на Рому. Чертового Рому. — Че? — Че-че через плечо, на, — бурчит он. Рома недовольно фыркает. Морщится. Закатывает глаза. — Не въебал бы я ему, я же нежно, кто, как не ты, Бяш, должен это понимать. — Нежно, — отворачиваясь, ворчит Антон. — Да, Тошенька, — проговаривает он, хватая его за щеки и разворачивая лицо. — Кажется, ты не понял… Звонок на урок, слава богам, прерывает все последующие высказывания. Да. Антон со спокойной душой выдыхает. Вот только планы провести 45 минут занимаясь самокопанием заканчиваются, когда Рома перекидывает свой рюкзак к парте Антона и садится с ним. Наваливается на него, а потом выдыхает в ухо. — Не будь такой хуйней-неженкой, — шепчет он, пока учитель размашистым подчерком пишет «Классная работа». — я ругаю тебя, а не вышвыриваю из нашей компашки, как дранную шавку. Антон, пойми, блять, рррр, — он правда рычит ему прямо на ухо. — я забочусь о тебе. После этого он стыдливо отстраняется. От вот этого сердечко и может побыстрее застучать. У Антона кажется даже щеки покраснели. Мило. Рома ворчит, потому что заботиться? Это же до жути мило. У ж а с н о м и л о. Антон тихонько улыбается. Так счастливо и спокойно. Грубый и мерзотный характер Ромы все-таки легко перекрывается одним милым поступком. Если бы Антон мог хоть капельку быть похожим на него…