США, штат Вест-Элизабет, Толл Триз, 1915 год
Ливень размывает дороги, лестные тропки и старые дороги в степях штата становятся похожи на холодную, но все еще жидкую кашу, сваренную на воде, оставленную по чьей-то милости на кухне. По дорогам чавкают лошадиные копыта, с хрустом пещинок вдавливая подковы в вязкую жижу, размытую ливнем. Некогда эти дороги были пыльными и упругими, но теперь на них легко поскользнуться. Среди ночи грохнул взрыв в Толл Триз. Хилая хижинка посреди леса разлетелась как торт, в который кто-то засунул петарду. Заржали испугано чьи-то кони, закричали люди, загремели выстрелы. В сторону Блекуотер испугано несется изабелловый ахалтекинец под седлом юноши. Лошадь бьют мокрым, тяжелым пиджаком по крупу, подгоняя, кричат на нее, в бока впиваются каблуки сапог всадника. Жеребец испугано задирает голову, взвизгивает от выстрелов сзади, закладывает уши и таращит глаза. Ахалтекинец скачет не галопом, но карьером, так быстро, что кажется, будто он летит над землей, не успевая даже коснуться земли ни одним копытом. Ливень такой, что ничерта и на милю вперед не углядишь. Вода хлестко бьет по лицу будто кнутом, заливает глаза, вымачивает одежду до нижнего белья, затекает в сапоги противно. Сзади звучат крики, топот чужих копыт и выстрелы. — Пошел, пошел! Быстрее! — Снова звонкий хлопок мокрого и тяжелого пиджака о переливающийся в свете луны жемчужный круп жеребца. Противно щелкает по влажной шерсти. Лошадь пускает слюни, отжевывая трензель во рту, разивает рот испугано и скачет изо всех сил, как только может. Но и лошадь ведь живое существо. Он уже на исходе. Ноздри широко раздуваются, храп покраснел, от разгоряченной лошади идет пар, как от паровоза, что несется по путям, невзирая на ливень и скользь дорог. А его все гонят и гонят вперед, пиная по бокам безрассудно. И все же, лошадь — не паровоз. Он начинает брыкаться под хозяином, дергает головой и хрюкает носом, в попытке выдрать из руки хозяина повод, взвизгивает и подпрыгивает всеми ногами вместе, в попытке сбросить. Не выходит, но эта заминка в движении на руку преследователям. Очередной выстрел оглушающе грохочет в общем шуме ливня и шелесте крон деревьев. Кровь окрашивает седло и кремовую влажную шею жеребца. Лошадь вздрагивает, не останавливаясь. Кровь течет по шее лошади вниз, смываемая стенами воды с неба, течет на грудь, на ноги и капает на дорогу, впитывается в потник под седлом. В один момент жеребцу становится легче скакать — тело выскальзывает из седла и валится на землю, скатываясь вниз с дороги по склону и оказывается в канаве. Сзади все еще гремят выстрелы, но жеребцу удалось вырваться из этого хаоса, он мчится дальше и дальше, забыв про усталость, что накрывала его мгновение назад.Часом ранее
В подпольном баре играет музыка, люди танцуют и громко смеются, звенят стаканы, бармен без устали разливает свежий самогон по рюмкам, очаровательная черная официантка разносит людям напитки и вежливо смеется над пьяными шутками гостей, отмахиваясь игриво от невнятного флирта и снова возвращается к барной стойке, чтобы взять еще порцию самогона или тарелки с едой. В своем кабинете сидит хозяин заведения. Здесь он заправляет всеми делами, наконец не волнуясь об одобрении своего отца. Сейчас он занят не столько делом, сколько своим хобби. Обмакивает перо в чернильницу, царапая донышко кончиком перьевой ручки, затем легкими движениями руки выводит элегантные и идельные каллиграфические буквы, складывающиеся в слова, а слова складываются в строки, а эти строки — в четверостишия стихотворения. В кабинет управителя кто-то стучится. Юноша поднимает глаза и приподнимается со стула, отодвигая ручку и лист бумаги в сторону, смущаясь своего страстного увлечения стихотворениями. В кабинет заходят трое мужчин в черных плащах, промокших под ливнем. Чавкают влажными и грязными ботинками по чистому и сухому полу. — Могу я вам помочь, милостивые господа? — С улыбкой спрашивает парень. Несмотря на его вежливую улыбку и спокойную речь, глаза его напряжено скользят по стоящим перед ним мужчинам. — Кто тут главный? — Чтож, вы как раз по адресу. Это я, — Аристократ взмахивает руками в радушном жесте, обходит свой стол и опирается на него бедрами, складывая руки на груди, — Чем могу быть полезен? — Он старается звучать как можно спокойнее и веселее. Но в груди начинает шевелиться что-то. Что-то внутри него ворочается. Будто что-то не так. Что-то сейчас произойдет. — Наш босс, — Заговорил мужчина посредине, подходя ближе к юноше. Остальные двое отодвинули полы плащей, укладывая руки на револьверы в кобурах, — Сказал, что ты не собираешься сворачиваться. Он приказал нам проучить тебя раз и навсегда. А еще он приказал нам не убивать тебя, а привезти как раз к нему в гости. Поедешь сам или заставить? — Прошу прощения, я, должно быть, не вполне понимаю, что вы имеете ввиду. Могу я попросить вас изъясняться несколько проще? — Парень делает шаг вбок, дабы избежать участи быть зажатым у собственного стола и забитым насмерть об его же углы. Но его резко хватают за загривок, заламывают руку за спину и прикладывают лбом о стол. Стоящая на столе чернильница переворачивается и падает, разбиваясь. Чернила разлетаются вязкими брызгами по деревянному полу. Парень вскрикивает, хватаясь свободной рукой за разбитый нос. — А теперь послушай сюда, сукин сын, — Мужчина сжимает волосы на затылке парня и грозится снова приложить его лицом об стол, — Время вышло. Больше просить не будем. Но ты нужен нам живым, поэтому ты идешь с нами. Наш босс горит желанием поговорить с тобой с глазу на глаз, уродец, — Его швыряют на пол и пинают по лицу грязным ботинком. Парень перекатывается на бок, зажимая лицо руками. Знал, что они придут. Знал, но все равно думал, что избежит этого всего. Не получилось. Теперь придется что-то придумывать, чтобы избежать разорения его бизнеса. — Нет, нет, постойте! Мы всегда можем договориться! — Юноша сплевывает кровь на пол, — Мы можем договориться, мы в Америке! — Нет, не можем, чтоб меня, — Мужчина хватает управителя за ворот его накрахмаленной рубашки и дорогого пиджака, тянет за собой вверх по лестнице, грубо толкая его вверх по порогам и пиная под зад, чтобы быстрее поднимался вверх. Как только дверь хижины распахивается, парня вышвыривают в грязь, размытую ливнем до чавкающей противной субстанции, тут же впитывающейся в рубашку, брюки и пиджак. — Постойте-постойте, давайте решим все цивилизованно! Хватит! — Кричит юноша, когда его толкают в сторону лошадей и пытается подняться на ноги, скользя по грязи сапогами и ладонями. — Решать уже нечего, заткни свою пасть и полезай в телегу. Если не сядешь сам — посадим, но перед этим свяжем, как хряка. — Выслушайте меня, — Парень пятится назад, выставив руки вперед в мирном жесте, — Все можно решить разговором или… Ох! Я понял, что вы хотите. Вы хотите денег? Я заплачу вам, сколько нужно? Сколько вы хотите? — Ты не понял, идиот? Уже поздно, мать твою! — Рассерженный мужчина выхватывает револьвер и наставляет на свою жертву, — Взорви дистилляртор. — Холодно говорит он, повернувшись к одному из своих сообщников. — Взор… Нет! Стойте! Не надо, пожалуйста! — Юноша делает шаг вперед, но слышит щелчок отведенного курка револьвера. Он встает как вкопанный, глядит на обидчика так, как глядит на охотника олень, — Прошу вас… Джентльмены, мы можем еще все решить. К чему так радикально? Там ведь ни в чем неповинные люди, не стоит этого делать… Он не успевает добавить ничего, когда хижина взрывается. Некоторые лошади разбегаются, некоторые начинают брыкаться и визжать в страхе, оставаясь на местах. Пользуясь некоторым замешательством противников из-за внезапного взрыва, парень вскакивает в седло и срывает с себя пиджак, пинает жеребца по бокам и бьет его по крупу пиджаком. — Пошел, йа! ЙА! — Прикрикивает он на лошадь. И жеребец повинуется, срываясь с места в карьер. По ушам бьет ветер, ливень заливает лицо, смывая с него кровь из разбитого носа. Плохая погода — меньшее из зол сейчас.