Верить или нет?

— Ты не понимаешь! Если ты не расскажешь, где Скрипториум, то я сам его найду. И если со мной что-то случится, ты будешь знать, что ничего не сделал, чтобы мне помочь, — у Себастьяна случился очередной всплеск агрессии после последнего визита в Фелдкрофт. Его опекун — дядя Соломон — явно не одобрял интерес племянника к Скрипториуму и в целом переживал, что потеряет обоих детей из-за темной магии, просто разными способами. Его пугала такая напористость Себастьяна в вопросе поиска лекарства для сестры, когда он сам прекрасно понимал, что все возможные и… разрешенные способы уже перепробовали. Безрезультатно. При последнем визите домой, на почве лекарства и подхода к лечению случился очередной скандал между племянником и дядей, который закончился слезами Анны и ее усилившимися приступами боли. — Перестань пытаться манипулировать мною, пожалуйста, — говорю спокойно, но на самом деле вся эта история начинает порядком действовать на нервы, — Мне тоже жаль, что все сложилось так, как оно сложилось, но ничего хорошего ты в Скрипториуме для Анны не найдешь… — Мне не нужно хорошее, мне нужно действенное! Себастьян торопливо нашагивает круги по Крипте в попытке совладать с эмоциями и успокоиться, но на этот раз у него не получается: — Ты такой лицемер, Оминис! Ты говоришь, что я делаю все не то и все не так, но я хоть что-то делаю! В отличие от тебя и дяди, ведь вы двое не делаете абсолютно ничего! Ты даже ни разу не навестил ее с тех пор! Зачем говорил, что вы с Анной друзья? Зачем говорил, что заботишься о ней? Она же любит тебя, черт возьми! Тебе абсолютно наплевать на все это? Самым неприятным было то, что частично Себастьян был прав. — Мне не плевать. Но я хочу, чтобы ты понимал две вещи. Первая — ее чувства невзаимны и я не хочу делать еще хуже, напоминая о себе, навещая… — Уже и так хуже некуда, Оминис, — выплюнул, словно яд, Себастьян. — Дослушай меня. Вторая вещь: я понимаю Соломона. То, как он себя ведет, как реагирует — это полный провал, он только отталкивает тебя, и я это не поддерживаю. Но! Я понимаю его мотивы, Себастьян — он просто боится. Боится потерять и Анну, и тебя. Потому что знает, куда это все ведет, потому что своими глазами видел, как знакомые волшебники выбирали не ту тропинку и в конце концов становились настоящим злом. Он не хочет такой судьбы для тебя, Себастьян. И я не хочу. — И что я, по-вашему, должен делать? Просто сидеть и ждать, пока сестра чахнет на глазах? Она похудела еще сильнее с позапрошлого моего визита, я могу увидеть все ее сосуды сквозь прозрачную тонкую кожу, Оминис, она словно медуза! Она не должна выглядеть так, она совсем другая! Моя Анна — сильная и смелая, она полна энергии и жизни, она всегда поддержит любую шалость, любое баловство, она всегда рядом! — Этой Анны больше нет, Себастьян. Чем раньше ты примешь это, тем раньше ты сможешь прожить боль утраты, — я физически ощущал, как режу своими словами глубоко сквозь кожу, запуская клинки прямо в душу друга. Но так было нужно, это была правда. — Твой главный порок — не слепота, Оминис. Твой главный порок — трусость. С этими словами Себастьян пулей вылетел из Крипты, заставляя вдохнуть поднявшееся облако пыли. Черт, а ведь он прав. Может быть не так, как он себе это представляет, но… Страх сковывает меня во многих сферах, во многих вопросах. Я боюсь пойти в Скрипториум и раскопать потенциально полезные знания, которым лучше оставаться в тени. Я боюсь окончания школы и самостоятельной жизни, боюсь не реализовать себя, остаться зависимым и слабым перед своим отцом и всей своей мерзкой семейкой Мраксов. Я боюсь близости, я боюсь доверять, я боюсь открыться. Мерлин, как много вещей я боюсь! Я не заметил, как успел спуститься в подземелья, поглощенный всеми этими мыслями… Ее запах. Ваниль вторглась в легкие, сметая все на своем пути, вскрывая спрятанные глубоко страхи и сомнения, мгновенно делая их несущественными, незначимыми. Замираю на месте, проваливаясь в ощущения, как тут: — Где-то в этом подземелье должен быть вход в Скрипториум Салазара Слезирина, представляешь! Оминис рассказывал, что это должно быть где-то здесь, в этом коридоре, — Себастьян почему-то тут вместе с ней и от этого осознания в животе завязался неприятный узел. — Ты уверен, что Оминис не против, что мы пойдем туда без него? — в голосе сладкая смесь взволнованности и… заботы? — Конечно! Он просто не хочет тратить свое время на все эти приключенческие глупости. Но это ведь так интересно, правда? — Себастьян лжет без зазрений совести, отчего узел в животе завязывается еще туже. — Не правда, — выступаю из-за поворота и устремляю невидящий взгляд прямо в их сторону, — С каких это пор я стал не против того, чтобы ты пошел в Скрипториум, Себастьян? Ты еще и втянул в это Ханну? Пока тянется неловкая пауза, использую возможность, чтобы просканировать открывшуюся мне сцену. Палочка считывает ссутулившегося Себастьяна, застигнутого врасплох и с палочкой в руке, несколько канделябров с потухшими факелами позади и ее — никогда не перестану удивляться, какая же она миниатюрная. Сразу почему-то захотелось схватить ее на руки и закружить, чтобы ванильный аромат окутал нас обоих как Протего Максима, и никто не мог разрушить этот момент. Растрепанные волосы и что-то похожее на пижаму — Себастьян выдернул ее каким-то образом прямиком и постели! Дьявол, зачем-то сознание мгновенно начало рисовать фантазии на комбинацию слов «Ханна-Себастьян-постель». — Я просто сказал, что ты не хочешь туда идти, вот и все. Или это не так? — голос заносчивого друга выдернул из пелены отвратительных фантазий о том, чего лучше бы никогда и не происходило. — Не так. Если уж вы настроены найти эту дыру, то лучше бы вам иметь потомка Слизерина в своей команде, — тяжело вздыхаю, а мысль только одна. Во что ты нас втягиваешь, Себастьян? И зачем ты приплел ее в свои опасные игры? — Зажгите вот те два канделябра и откроется проход, — показываю на потухшие факелы за их спинами. Себастьян быстро зажигает их любимым Конфринго и завороженно смотрит на то, как отъезжает каменная плита, открывая проход в тайную комнату, из которой повеяло ледяным сквозняком и запахом гнили. Он делает несколько шагов вглубь, и я слышу, что она тоже делает несколько шагов, не дождавшись меня. — Тебе совсем не нравится эта идея, да? — но оказалось, она наоборот подошла ко мне. От этого тугой узел в животе стал мягким, как пушишка. — Абсолютно. Но у нас нет выбора, мы не может бросить его одного, этот тупица может застрять там навсегда, а я не готов потерять еще одного друга. Даже такого эгоистичного и самонадеянного, как Себастьян. Я уже потерял Анну однажды, — говорить ей эти важные, личные вещи оказалось совсем не сложно. — Анна? Это сестра Себастьяна? — держась недалеко друг от друга, мы последовали за товарищем, который уже убежал вперед, забыв про всякую осторожность. — Да, — больше говорить ничего не хотелось. Спустя пару часов решения головоломок, десятков фраз на парселтанге и чтения записок, что остались от тети Ноктуа, мы достигли комнаты, пути назад из которой не было. Не обязательно было иметь зрение, чтобы понять, комната — само воплощение зла. Начиная от влажного запаха плесени и заканчивая хрустом косточек грызунов под школьными туфлями. Волосы на руках и загривке стали дыбом, захотелось мгновенно выйти оттуда. Один вопрос — как? — Тут все просто, есть подсказка на полу! — радостно сообщил Себастьян. — И что говорится в подсказке? — неуверенно спрашивает Ханна, подходя ближе к Себастьяну в другом конце комнаты. — Открыть эту дверь мы можем только применив заклинание Круциатус, — говорит это так, словно это ничем не примечательное событие, словно тост вишневым джемом намазать. — Нет, — подхожу к ним, пытаясь сохранять спокойствие, — мы не будем этого делать, должен быть другой выход. — Его просто нет, Оминис! Ой, у него просто есть некоторые детские травмы на этот счет, Ханна, так что давай быстро решим кто на ком будет использовать заклинание и пошли дальше, — повседневность его интонации выворачивает меня наружу. Как он может так легко говорить об этом? — Хорошо, я готова, — несколько сомневаясь говорит Ханна и делает пару шагов назад, создавая пространство между собой и Себастьяном. — Я сказал, нет! — решительным броском разрываю дистанцию между ними, становясь посередине, только вот Себастьян не сомневался ни секунды, когда он услышал согласие Ханны. Палочка уже была наготове, а с губ слетело: — Круцио! Голова раскололась пополам, глаза грозили выскочить из орбит. Острая, словно молния, боль пробралась в каждую клеточку тела, заполнила все пространство в легких, стерла связь между мозгом и конечностями, превращая тело в тряпичную куклу. Темнота перед глазами словно стала еще более непроницаемой, еще более… пустой. Хотелось вдохнуть, но не было сил, никакой власти над собственным телом. Снова. — Стой! Остановись, Себастьян! Оминис! ОМИНИС! Ты в порядке? — наконец-то появляется возможность втянуть кислород, который разрезает пересохшее горло словно кинжалом. Чувствую теплые маленькие ладони на щеках. — Оминис, как ты там оказался? Я… черт, прости, — слышу, как Себастьян склонился с другой стороны, могу почувствовать, что его трусит. И чувствую, как по полу засквозил сквозняк. — Я в норме. Дверь открылась, ты можешь идти, — холоднее моего тона может быть разве что вода в Черном Озере посреди зимы. — Да плевать на дверь, я не хотел, я… — Уйди, Себастьян. Я не хочу сейчас тебя… слышать, — отворачиваю голову от него, едва сдерживая горячую жидкость в уголках глаз. Слезы. Не сколько от физической боли, сколько от заново пережитого унижения, бессилия, предательства — по ощущениям мне снова 7, вместо меня просто груда одежды на ковре нашей гостиной, отец стоит с вскинутой вперед палочкой, а в ушах звенит смех старшего брата. Одно не совпадает — запах. Вместо древесно-травяного аромата поместья Мраксов, легкие будто оттаивают под ласковым напором ванили. Слышу, как после секундной задержки Себастьян решает все же уйти и его шаги удаляются куда-то в проход за злосчастной дверью. — Оминис, ты как? Мне так жаль… Зачем ты это сделал? Я была готова! — Нет, не была, — прерываю на полуслове, вздыхаю, — Ты не представляешь, что с тобой делает это заклинание. И надеюсь, что никогда и не узнаешь. — Спасибо, — мягкие подушечки пальцев продолжают поглаживать лицо, изучая его, словно она тоже не может увидеть меня, только почувствовать. Пальцы скользят по щекам, вверх ко лбу и густым бровям, спускаются по ровному идеально слепленному носу к тонким, но чувственным губам. Хочется наложить на это мгновение Аресто Моментум, ровно так же сильно, как пару минут назад хотелось забыть все произошедшее навсегда. Впереди слышится восторженный возглас Себастьяна: — Она здесь! Здесь! Книга заклинания Салазара Слизерина! — Черт… — усилием воли отрываю себя от этих ласковых пальцев и встаю, чтобы быстрее пройти в комнату и проконтролировать, что Себастьян будет дальше делать. Очень уж не понравился мне его тон, будто бы он в одно мгновение забыл, какой ценой зашел в этот кабинет. То, что это был кабинет, я понял мгновенно — палочка показала множественные стеллажи с книгами, письменный стол и тяжелый стул в центре комнаты, по обе стороны от которого поднимались две лестницы на второй этаж, где и был Себастьян. Взбежав к нему так быстро, как мог, я мгновенно осознал, что фолиант у него в руках надо оставить в этой комнате и никогда к нему не притрагиваться. Я мог почувствовать, как книга влияет на друга, будто оплетает его черными липкими щупальцами, подчиняя своей власти. — Если я попрошу оставить книгу тут, что ты мне скажешь? — почти шепчу, сам не зная, почему. — Скажу, что я не могу так поступить. Я благодарен, что ты пошел с нами и без тебя бы мы никогда не справились, но бросить эту находку здесь — это непростительная трата ресурсов, которые могут помочь Анне! — ответ настолько ожидаемый, что я, казалось бы, мог предугадать каждое сказанное слово. — Я предупрежу тебя лишь один раз — не повторяй того, что уже успело случиться сегодня. Ты станешь для меня таким же незнакомым Себастьяном, как Анна стала незнакомой сестрой для тебя. Я быстрым шагом удаляюсь из кабинета через маленькую дверь в конце комнаты и оказываюсь снова в Слизеринском подземелье, за поворотом скрылся Кровавый Барон, а мне отчаянно хотелось вдохнуть свежий воздух после этой какофонии запаха смерти и жизнеутверждающей ванильной дымки. Недолго думая, я разворачиваюсь на каблуках и стремительно поднимаюсь в фойе, не сразу замечая, что за мной кто-то идет. Приоткрываю тяжелую дубовую дверь на улицу и выскальзываю из замка, наслаждаясь все еще теплой осенней ночью. Вдыхаю полной грудью, стараясь переварить произошедшее. — Я хотела сказать «спасибо», — вздрагиваю от осознания, что Ханна рядом. Видно, меня все-таки здоровски подкосил этот поход в Скрипториум, раз все мой чуткий слух меня подвел. Вздрагиваю еще раз, сильнее, от легкого, почти невесомого ощущения ее мягких губ на своей скуле. Сердце готово выпрыгнуть через горло наружу в ту же секунду, чтобы поселиться у нее в кармане мантии. — Я рада, что ты в порядке. Спокойной ночи, Оминис, — она медленно разворачивается и делает маленький шаг ко входу в замок. Следуя неведомой силе, что взяла контроль надо мной, ловлю ее пальцы своими и притягиваю к себе: — Я думал, ты за физический контакт по согласию, — выдыхаю ей куда-то в волосы. — А ты был против? — тихо хихикает и прижимается щекой к моей груди, прожигая рубашку, кожу, ребра, доставая до самого сердца. — Ханна… — запускаю пальцы в ее вьющиеся мягкие волосы, мягко перебираю и, не сдержавшись, слегка сжимаю в кулаке. Ничего не могу с собой поделать, хочется ее впитать в себя, вобрать до последней капли. Она словно какая-то чистая жизненная сила, такая безупречная — я никогда не ощущал подобной энергии ни от кого из знакомых. Я чувствую, как она упирается ладонями в мою грудь, помогая себе держать равновесие, встает на носочки, поднимает голову и целует меня. Совсем не так, как пару секунд назад — горячо, настойчиво, почти требовательно. Приоткрывает губы и проводит кончиком языка по моим губам, очерчивая их контур. Дышать внезапно становится совсем тяжело, в одежде становится тесно и жарко. Подхватываю ее на руки и прижимаю к себе, не смея разорвать поцелуй. Она сплетает руки вокруг моей шеи и бедрами плотно сжимает торс — в голове не укладывается, какая она миниатюрная, Мерлин! Кажется, что мои руки могут ее просто сломать, раздавить, как пушинку. Не могу выбрать, что мне важнее — кислород в легких или неразрывность наших губ, но, когда голова начинает порядочно кружиться от кислородного голодания, все же разрываю поцелуй и жадно вдыхаю. — Ханна… — это максимум, на что способен мой перегретый мозг в этот момент. Покрываю поцелуями ее лицо, прикусываю бархатные теплые щеки, подбородок, одной рукой убираю волосы за ухо и оставляю влажную дорожку поцелуев от шеи вверх к чувствительной точке за ухом. Словно в благодарность за это, с ее губ слетает полустон-полувсхлип, намного громче чем все остальные до этого. Повторяю, в этот раз нежно прикусывая тонкую девичью шею после каждого поцелуя. — Оминис… — она впивается маленькими коготками в мои волосы на затылке, прижимая ближе к себе, требуя большего, снося мою голову напрочь. Я мягко толкаюсь в нее бедрами, не в силах сдержать желание почувствовать ее прикосновение к давно набухшему члену. Она, черт, она начинает тереться об меня, двигая бедрами, словно танцуя. Чувствую жар между ее ног и бесконечно хочется проверить, насколько влажная она сейчас… Я думал, что сойти с ума от удовольствия невозможно. И был не прав. Кусаю ее губы, утробно рыча, забыв обо всем на свете. Повторяю ее имя в беспамятстве, забираюсь одной рукой под рубашку и от ощущения бархатного упругого живота в пальцы бьет током. — Ты нужна мне, — шепчу, подтверждая слова мягким сжиманием твердого, словно маленькая вишенка, соска. — Оминис, — она так тяжело дышит, такая горячая и податливая в моих руках. — Хо-о-огвартс-Хогвартс, наш любимый Хо-о-огвартс, научи нас хоть чему-нибудь… — из-за угла доносится пьяное пение Глэдвина Муна и, пьяный или нет, но еще пара шагов, и он точно заметит нас. Ханна тихо ойкает, спрыгивает на землю и убегает за дубовые двери, коснувшись моих пальцев на прощание. Я же просто стою на месте, пытаясь восстановить дыхание. Эта ночь не была полным провалом, она была открытием. — Я просто слепой парень, который бродил во сне и случайно вышел во двор. Ничего более, Мистер Мун, ничего более.