Поздний рейс

      То и дело теряясь на фоне снежного ночного пейзажа, две фигуры уже долгие пять минут преодолевали сильную вьюгу и сугробы. Но, по ощущениям столичного гостя, все два часа. Каждый из них был обременен двумя увесистыми чемоданами. В сумме несли четыре груза в четыре руки. – До твоего приезда такой метели не было, ойнон. – Прекрасный момент я подгадал, получается, – с явным сарказмом фыркнул Бакалавр. Сквозь пургу сложно было расслышать чужую спокойную речь, поэтому они скорее перекрикивались, чем просто разговаривали. – Рад, что ты додумался приехать в зимней одежде, а не в своем тонком плаще пижонском. Я уж думал, ты в нём круглый год ходить будешь. Бурах шёл чуть впереди, но наверняка ощутил спиной, какой напряжённый, раздраженный взгляд кинул на него Данковский. Ноги, словно деревянные, отказывались нормально сгибаться в суставах. Пальцы перестали чувствоваться. Ряды зубов мелко стукались друг об друга. Брови и ресницы покрылись толстым слоем инея. Веки слипались, сужая без того не широкий обзор. Ноздри раздирал морозный запах. – Клятый ночной рейс. Почему единственный поезд ездит в этот городишко раз в вечность именно ночью! – Мог бы раньше приехать. Толку теперь жаловаться. – У меня дела были. Разбирался с сотрудниками и лабораторией, – с тем, что от неё осталось, – квартиру продавал. – Ты продал квартиру? – спросил Гаруспик. В вопросе сквозь строк читалась озадаченность и ... воодушевление? Наверное, последнее просто показалось из-за искажения потоками ветра. – Она была ужасно тесной, да и мне без надобности больше. Легче продать. – Пропади он пропадом. Кто знал, что у вас здесь так адски холодно, – зарываясь носом в шарф возмущался Бакалавр. – В аду жарко, ойнон. – Да, знаю я! И если мы нигде не укроемся, непременно там окажемся. – Есть одно место на примете.       Берлога встретила поздних гостей протяжным скрипом железных ангарных дверей. Путь, к которым врачи откапывали через снежные баррикады. – Хорошо, что петли с замком не успели промерзнуть. А то давно не приходил, – с наступлением холодов Артемий реже стал сюда наведываться. Нужды особой пока не было. Кожу покалывало после короткой прогулки от станции до заводов. Щёки горели. Перчатки почти примерзли к пальцам. Бакалавр старательно пытался их растереть, разогнать медлительный кровоток. – Если остаёмся здесь, надо запустить бойлер. Только проверю, работает ли он. – То есть он может не работать? – Здесь давно никого не было, – пожал плечами Бурах, перед тем как удалится. Чёрт, всё шло наперекосяк. Мысль о хорошем упущенном решении отложить переезд на весну не успела толком разогнаться в голове, прерванная благой вестью. – Работает, – раздалось из глубин цеха. – Слава науке. Думал мы уже обречены превратится в ледяные глыбы. Вернувшись, Гаруспик начал стягивать ушанку с головы, варежки с рук, расстёгивать ватник. – Снимай пальто, – ловя недоуменный взгляд Данковского, сказал Артемий. – Ты из ума выжил, Бурах? Смерти нашей хочешь? – дрожа и растирая ладонями плечи через одежду, возмутился Бакалавр. – Вещи все мокрые. Надо просушить. Укутайся пока, – Бурах протянул бордовое шерстяное одеяло. На вид очень старое и колючее. Данковский с сомнением смотрел на протянутую вещь, но за неимением альтернатив принял её. Сняв и повесив сушиться верхнюю одежду, Бакалавр, обмотавшись пледом, уселся на кушетку, которую язык не поворачивался назвать полноценной кроватью. От покрывала пахло затхлостью и пылью. – Будешь чай? – Твириновый? – с прищуром спросил Бакалавр. – Нет, – издал лёгкий смешок Бурах, – с ромашкой. – Согласен на все горячее и согревающее. Бурах усмехнулся от вида укутанного дрожащего Бакалавра и принялся заваривать обещанный чай. – А что вон в той сумке? Какая-то она слишком тяжёлая, – в ожидании кипения воды поинтересовался Бурах вопросом, появившимся у него ещё с дороги от станции. – Подарки, – пожал плечами Данковский, будто говорил о совершенно очевиднейшей, само собой разумеющейся вещи. – Подарки? – глаза Артемия удивлено раскрылись. – Да, из Столицы. Мишке, Спичке и, – секундная заминка, – тебе. Можешь посмотреть свой, он самый верхний. Артемий подошёл к нужной сумке, открыл и достал темный чехол. Развернул его. Внутри оказался хирургический набор. Совсем новый, не раскрывший ещё не одно тело. По взгляду было заметно, как вечно хмурый Гаруспик слегка растерялся от... удивления? Неожиданности? Он просто неверяще разглядывал каждый, начищенный до блеска, инструмент. Повисшая тишина давила, Бакалавр поспешил её заполнить. – Здесь такого не достать. Ну ты и сам знаешь. Поэтому решил взять. Non erit superfluum. – Я очень признателен, – пытаясь скрыть неловкость, начал благодарить Артемий, поняв, что слишком долго молчал, – Спасибо, ойнон. Его губы тронула мягкая улыбка. Редко явление на этом лице от того такое завораживающее. Гаруспик был скуп на эмоции, особенно позитивные. В целом Бакалавр просто давно не видел Бураха в живую. Потому он забылся, разглядывая, выступившие на щеках, ямочки. Левая менее ярко выраженная, правая более явная и глубокая. Захотелось обвести их пальцем. – Учебник латинского языка? – насмешливый тон в голосе Бураха выдернул из зачарованного оцепенения. Даниил и не заметил, как Артемий дошёл до главного сюрприза. – Будете вместе со Спичкой учить. У вас как раз примерно один уровень владения. – А ему ты что подаришь? – проигнорировал колкость мужчина. – Энциклопедию по естественным наукам. Он говорил тоже врачом стать хочет. Там ещё стетоскоп и кое-что по мелочи. А Мишке матроску, сейчас в Столице мода на них. Коллекцию бабочек и ботиночки с носками. Пора её к обуви приучать. – Честно, не ожидал от тебя. Приятно удивил, – вернулся к оставленному делу Гаруспик. Закипевшая вода верно ждала его. Я тоже от себя не ожидал.       И вот дымящаяся керамическая кружка, явно ручной работы, оказалась в его руке. На её стенке с внешней стороны было изображено какое-то степняческое тавро. Если пару степных терминов Даниил знал благодаря Бураху, то иероглифы были для него дремучим неизведанным лесом. Он помнил значение только одного такого рисунка ещё со времён чумы. Это точно был не он. Начертание на кружке было похоже на латинскую k, объединенную с цифрой семь. Впрочем желание узнать про этот знак не так сильно его волновало, как травянистый запах, ударивший по обонянию. Кажется, действительно ромашка. Хотя Даниил не силен в тонкостях различия видов трав. Он сделал глоток, и согревающее тепло разлилось во рту, затем горле, спускаясь по пищеводу ниже в желудок. Какая-то горечь твири всё равно чувствовалась на языке. Не удивительно. Её вкус видимо въелся, проник, впитался во всё, что находилось в городе. Его собственные вещи успели пропахнуть ею, что Данковский обнаружил будучи в Столице. Мужчина отставил напиток на деревянный ящик, имитирующий тумбочку, чтобы дать остыть кипятку. Рядом слева на койку приземлился Бурах. Как намагниченный Бакалавр придвинулся к нему ближе, соприкасаясь плечами. – Так теплее, – ответил Даниил на немой вопрос, который повис в воздухе, и отвёл нахмуренный смущённый взгляд в сторону, ища возможность перевести тему разговора. – Не помню, чтобы здесь были флажки раньше, – причудливая эклектика детской непосредственности и заводской суровости зацепила взгляд. Помимо флажков на стенах висели несколько детских рисунков. Мишкины. Данковский узнал её подчерк. Она сама ему перед отъездом подарила похожий. Портретный. Толстые темные росчерки бровей, растрёпанные вороньи волосы, красное пятно галстука и забавная змейка в левом углу. И карикатурно большой нос, Данковский уверен, что Бурах посоветовал ей его таким сделать. "Держи. На память". Искренний порыв ребенка оставить напоминание о себе, грел душу. Бакалавр до сих пор бережно хранил его в любимом саквояже. – Это дети ещё в октябре притащили. До того, как мы перестали сюда приходить, – пояснил Гаруспик, будто не обратив внимания на странные перемены в настроении собеседника. – Спичка с Мишкой? Сами её сделали? – Скорее всего на складе двоедушников взяли, – как бы Артемий не скрывался за отрешенным тоном, чувствовалось с каким отцовским трепетом он стал относиться к этим двум сиротам. – Интересно смотрится. Добавляет уюта. – Они так и хотели. Разбавить мрачную обстановку. Бакалавр прекрасно помнил, когда был здесь в первый и последний раз. Помнил ту атмосферу. Хотя некоторое время вообще не вспоминал об этом. Будто ничего и не произошло. Тогда у них двоих выдался тяжёлый день. Хотя все дни тех двух сентябрьских недель нельзя назвать лёгкими. Но тот был особенно тяжким. Ещё и, накопившиеся с предыдущих дней, стресс сыграл свою роль в том, что случилось. Когда они разделяли один горячий вздох на двоих, когда мозолистые пальцы касались тел друг друга там, где никогда не должны были. Тот инцидент они никогда не обсуждали. Он просто будто забылся ими обоими. Было и было. Да и времени на обсуждение изменения их взаимоотношений не было. Ждали дела поважнее. Например, спасение города от смертоносной чумы. Но когда всё закончилось и наступило более-менее спокойное время, появилась возможность проанализировать и отрефлексировать всё что произошло за эти двенадцать дней. И этот случай, конечно, всплыл в памяти. Рассуждая прагматично, это просто то, что им было нужно в тот момент. И они это друг другу дали. Чисто деловая сделка. Но почему выбор пал именно на Бураха? Просто под руку подвернулся? Нет. Даниил не из таких людей. Он разборчив в своих вкусах. Тогда с каких пор этот травник попадал в сферу его интересов? Потому что он был рядом. Потому что помогал. Даже когда понимал, что в конечном счёте они окажутся по разные стороны баррикад. Потому что... Эти мысли он уже сотни раз прокручивал в сознании. Если раньше он мог от них убежать, спрятаться за другими, то теперь это не представлялось возможным. Потому что их катализатор сейчас сидел совсем рядом. Кстати, о нём. Из раздумий вывела внезапная теплая тяжесть на плече. Голова Артемия теперь покоилась на нём. – Так теплее, – почувствовав вопросительный взгляд, передразнил Гаруспик. Даниил лишь фыркнул, совершив глазами поворот в сто восемьдесят градусов. Они вновь замолчали. Стало настолько тихо, что до ушей доносились звуки метели, бушующей за толстыми стенами бывшего завода. Это напомнило о том, что Даниил собирался сказать ещё на станции. – Спасибо, что пришел встретить. – Не за что, – не задумываясь, просто ответил Бурах. Нет. Есть за что. – Откуда ты узнал, что я приеду сегодня? – вопрос крутился в голове с того момента, как Бакалавр покинул вагон и увидел ждущего его мужчину. – Я приходил встречать каждый прибывающий поезд. Ждал тебя. Бывало слышал гудок, а самого поезда не видел. Хорошо сегодня не обманул, правда причалил. Фраза эхом отдалась в голове несколько раз. "Ждал тебя." По рукам и спине пробежал табун мурашек. Щемящая благодарность наполнила сердце. Бакалавр не думал, что этот разговор случится так рано и может зайти ещё дальше, до последующих слов. – Я часто стал вспоминать тот день, когда ты был здесь последний раз, – Гаруспик немного запнулся, но затем продолжил, – Долго думал над тем, что случилось между нами. – Если ты про тот случай, он произошел на эмоциях. Как способ снять напряжение и не более, – Бакалавр ответил на автомате. Это не то, что он на самом деле хотел сказать. Будто мешал какой то барьер. - А сейчас? - Что «сейчас»? Нога Бураха слегка толкнула чужую, напоминая в каком положении они находятся. Их колени и бедра соприкасались уже продолжительное время. По инициативе Данковского. – Так просто теплее, – на вздохе обречено пробормотал Бакалавр, уже не пытаясь оправдаться. Становилось смешно от абсурдности. Но никто не смеялся. – Теплее было бы прижаться к бойлеру, если так нужно. Не хотелось признавать, но Бурах был прав. Это всё были просто отговорки. Тело уже не трясло от пронизывающего холода. Воздух в помещении достаточно прогрелся, шерстяной плед, вправду, оказался очень согревающим, как и душистый чай. Данковскому необходимо было почувствовать именно его тепло, по которому он скучал. Но это звучало так иррационально и глупо. Их сближение произошло на фоне экстремальных опасных условий. И должно было сойти на нет после их окончания и такой продолжительной разлуки. Два месяца всё-таки прошло. Однако почти каждый день, проведённый за пределами этого чудо-города, Даниил не мог выкинуть из головы его мрачные пейзажи, невозможные строения, странных горожан, уклад и чертового главу этого самого уклада. Последнего особенно. Даже так трепетно любимый Многогранник не тревожил больше его душу как раньше. Именно слова Бураха, сказанные тогда в Разбитом Сердце, вселили уже в сердце Данковского надежду, что не всё ещё потеряно. Finis unius diet est principium alterius. Он в первый же месяц разобрался почти со всеми делами, а последующие недели мучительно долго ждал нужный рейс, чтобы взять на него билет в один конец. Поздними вечерами перед сном зачеркивал очередное число в календаре. И вот свершилось. На рубеже осени и зимы он снова оказался здесь. Рядом с человеком, которого так хотел увидеть и так многое хотел сказать. Но слова будто кончились в мгновение. Он долго продумывал ночами их возможные разговор. Как расскажет, всё что не успел до отъезда. И сейчас был самый подходящий момент, чтобы это сделать. Так зачем он оттягивал его? Чего боялся? Безответности? Посмотрев на Артемия, до Даниила вдруг дошло, что все его переживания глупы и безосновательны. И Бураху даже не было необходимости проговаривать и опровергать опасения Данковского вслух. Всё было понятно и без слов. Всё читалось в движениях, прикосновениях и взглядах. Оставалось только это всё более точно выразить, придать конкретную форму. Если в эпидемию времени на это совершено не было, то теперь за время разлуки в спокойствии они оба пришли к осознанию и пониманию. Их общая линия была заложена, осталось дать ей, не спеша, окрепнуть. Теперь они могли не спешить. – Он так не согреет, – рука ещё слегка прохладная легла на горячую щетинистую щеку. Этого контраста ему не хватало. Им обоим не хватало. Большой палец, нежно поглаживая кожу, коснулся выступающей ямочки, а затем уголка губ, растянутых в умиротворённой полуулыбке. Взгляд плавно скользнул к ним. Небесно-голубые глаза напротив давно сделали тоже самое. Не совсем было понятно кто подался вперед первым, но, когда их лица разделяли считанные миллиметры, а кожу опаляло обжигающее дыхание, это было так важно? Даниил думал, что и вовсе забыл вкус этих губ, но все воспоминания нахлынули на него стоило им снова слиться в поцелуе. Обветренные, но такие же мягкие. Запах трав и степи, не стало только везде сущего тогда душка крови, но без него было даже лучше. В прошлый раз он придавал их поцелую отчаяния и боли. Сейчас не было того напора и той вынужденности. Но то был просто порыв для снятие огромного кома стресса. Сейчас всё ощущалось совершенно не так. Движения губ такие плавные, они смаковали момент. Изучали. Открывали с новой стороны. Без агрессии, без резкости, без укусов. Вместо этого язык трепетно проходился по устам зализывая каждую царапинку и трещину. Зарываясь рукой в мягкие пшеничные волосы, Данковский притянул голову Бураха ближе, углубляя поцелуй. Горьковатый привкус недавно выпитого чая раскрылся еще ярче, проникая в рот с чужим прерывистым выдохом. Слабо, почти безболезненно столкнулись зубами. Языки переплетались в томном влажном танце. Событие стало набирать обороты. Сердце забилось быстрее, норовя вырваться из грудной клетки. Внизу живота начал завязываться горячий узел возбуждения. Свободная рука Бакалавр опустилась и призывно сжала твердое колено, обтянутое темно-зелеными плотными штанами. Судя по хриплому, переходящему в мычание, полустону оставленном прямо в поцелуй, Артемий чувствовал тоже самое. От переизбытка чувств Даниил прикусил его нижнюю губу и поднялся пальцами чуть выше по бедру. Рука Гаруспика упёрлась в грудь, останавливая сильный напор. – Думаю, на сегодня хватит. Ты ещё устал с дороги. Нужно отдохнуть, – тяжело дыша, не хотя отстранился Бурах. – Ты всегда рушишь мои планы и оказываешься прав. Так бесит, – беззлобно пробормотал Данковский, с любовью глядя на партнера. – Да ты что? - бархатисто посмеиваясь, сказал Гаруспик, - Я, честно, не специально, если тебя это успокоит. – Ничего, я уже привык, - Даниил провел ладонью по коротким русым завиткам и напоследок чмокнул мужчину в губы. – Ты с краю или у стены ляжешь? – С краю. А то задавишь меня ещё своей тушей. – Ну как знаешь, ойнон, – с наигранной обидой ответил Гаруспик, приподняв брови для пущего эффекта. Ему не хватало этих перебранок. Им обоим их не хватало.       Кушетка, как и ожидалось, была довольно узкой для двух взрослых людей. Спины мужчин плотно прижимались друг к другу, разделяемые лишь одеялом. Шерсть неприятно колола кожу через тонкую ткань рубашки. Так и норовило желание расчесать раздраженный эпидермис. Навязчивый ощущения не давали погрузиться в сон, держа в полудреме. В мыслях всплывали одинокие бессонные ночи в столичной квартире. В попытке отвлечься от раздумий перевернулся на другой бок. взгляд уперся в мерно вздымающиеся широкие плечи. Больше всего в то время бакалавру хотелось ощутить присутствие другого человека. Близкого человека. Губы вновь тронула улыбка. Отныне те дни были в прошлом. Поправив одеяло так, чтобы барьер между их телами исчез, Даниил прижимается грудью к спине Артемия, обхватывая того рукой поперек живота. – Спокойной ночи, Дань, – шероховатые теплые ладони накрыли его пальцы. – Спокойной ночи, Тём. Чувство душевного родства и осязаемой близости окутали с макушки до пят, что сработало лучше любого снотворного. В сознание проносились последние осмысленные мысли перед сонным забвением. Его приезду были рады. Его здесь ждали. По нему скучали. Данковский чувствовал, что вернулся не в странный необычный всеми забытый городок. Он сам стал частью этого затерянного уголка мира. Как часть большого пазла. И он как влитой встал на своё отведенное ему место. Он вернулся домой.