Лиха не ведала, глаз от беды не прятала. Быть тебе, девица, нашей — сама виноватая! Над поляною хмарь – Там змеиный ждет царь, За него ты просватана. Мельница, Невеста Полоза
Уже как-то запоздало Иван подумал, что вчера-то они и пообщаться толком не успели прежде, чем он водой как дурак облился, а после его собеседник огорошил неожиданным поцелуем и свалил в чертополох. Такое себе общение. — Сказки, говоришь? — игнорируя всё ещё распахнутые, как для объятий, руки, Иван плюхнул вёдра возле колодезного сруба. — Ты мне зубы-то не заговаривай. Сказочник. Он не понимал, откуда взялась внезапная злость. Просто что-то внутри противилось вот этому непонятному, какому-то животному притяжению. И ведь чуть не шагнул, чтобы и впрямь обняться. Хотелось, очень хотелось. Но свои желания Иван привык в узде держать. Сначала надо было понять, что происходит, а после… а после посмотрим. Чернявый отступил, отчего-то явно довольный. Склонил голову, взглянул с прищуром. — Вот ты какой, сокол ясный. Ну что ж, твоя правда. Нехорошо вот так, даже не представившись. Не по-людски. Хотя, для меня это и не так важно. Вот как сделаем: ты спрашивай, а я отвечать буду. Иван постарался вспомнить все те вопросы, что разрывали его голову ещё совсем недавно. Вот только в той самой голове сейчас шумел ветер, как в далёких соснах, и настойчиво хотелось сделать хотя бы шажок вперёд. Ближе оказаться. А ещё лучше — совсем близко. Обвить руками за талию, притянуть к себе и… он зло выдохнул через нос. Что ж за пропасть. — Ты можешь это… прекратить? — сделал попытку сформулировать свою претензию. Можно было ожидать непонимания и удивления — его собеседник ничего вообще не делал, всё так же стоял на расстоянии, даже руки убрал за спину. — Понял-таки? — покачал головой и улыбнулся. — Я хоть и Иван, но не дурак же, — не то, чтобы он действительно что-то понял, скорее чувствовал, что вся происходящая с ним последние дни чертовщина — неспроста и как-то связана с тем, кто стоял перед ним. Вот только связи никак не улавливал. — И что ты уже знаешь? — продолжал допытываться. А сам-то говорил вопросы задавать и ни на один не отвечает, поганец. — Да ничего я не знаю! — взорвался Иван. Всё это начинало бесить. Невесть откуда припёрся, говорит загадками. Глазами своими колдовскими сверкает. Колдовскими… Тут и правда поверишь в какую-нибудь ересь. — Говори, что с Алёной сделал. И со мной теперь. Кто ты вообще и что здесь делаешь? — Сколько вопросов-то сразу, — парень отвёл глаза, потирая подбородок и словно раздумывая. — Даже не знаю, с чего и начать, чтобы ты не развернулся и не ушёл сейчас. Впрочем, далеко уйти ты не сможешь. Прозвучало как-то нехорошо. Устало и грустно прозвучало. Так, что сомневаться не приходилось — он знает, о чём говорит. У Ивана от этих слов прошлись по телу мурашки, и он повёл плечами, стряхивая с них напряжение. — Опять загадками говоришь. Не тяни уже. Я готов слушать, — он и в самом деле взял себя в руки, твердо решив, что выслушает до конца, что бы ему не решились поведать. — Ну, слушай, коли так. На земле день ночь сменяет, и только глубоко под землёй вечная тьма царит. Много под солнцем зверей и птиц, рыб и прочих тварей. Но не все из них простые. Есть такие, чей век дольше, а разума в них больше. Зовутся они у каждого народа по-разному, но предназначение у них одно и то же. Хранить землю, на которой живут. Не пускать на неё зло из иного мира. А чтобы порядок был — над такими существами старшие поставлены. Дан им долгий срок, такой, что для людей и вовсе бесконечным кажется. Знаешь ли, кто в этих краях хранители? Его слова как будто обладали гипнотическим эффектом, Иван слушал, как завороженный, этот низкий, но очень приятный голос. Словно ему действительно сказку рассказывали. Погружаясь всё глубже и глубже, едва не убаюканный этими бархатными обертонами, Иван немного выплыл на поверхность, только когда к нему обратились. Покачал было головой отрицательно — мало ли какая тут живность водится. Хотя… он припомнил, что в окрестностях всегда было много змей. Иван не раз и не два видел их в лесах, полях и возле колодцев в детстве. Одна такая встреча вдруг припомнилась ему, как наяву. Ивану было в ту пору едва ли лет семь-восемь. В то лето в деревню больше никто из детей не приехал, только Алёнкина подружка, Женька, и они везде носились вдвоём, а Ивану было скучно с девчонками, которые играли в куклы и визжали от вида жуков. Зато он знал один лесок, где раньше всех начинали расти красивые, крепкие подосиновики, и никому про него не говорил, потом удивляя бабушку и сестрёнку, когда притаскивал корзинку грибов, которых ещё нигде больше не было. Вот и сейчас он взял в сарае пахнущую мокрым ивняком и пылью корзину и потихоньку огородами, позади домов побежал с утра проверить заветное место. Сапоги были великоваты, и он громко шлепал ими по земле, заодно распугивая из-под ног бабочек, кузнечиков, а то и куропатку, которая с шумом взлетела из травы, но вскоре села обратно, стоило ему пробежать мимо. Лес был красивый, чистый, вверх тянулись красноватые ровные стволы сосен, и Ивану казалось, что они достают до самого неба, чуть покачиваясь от шумящего в высоких игольчатых кронах ветра. Солнце ласково пригревало, и в лесу сладко пахло хвоей. Посреди поляны лежал большущий камень, который иногда нагревался под пробивающимися сквозь деревья лучами, и на нём было хорошо стащить сапоги вместе с вечно сползающими носками и посидеть, грея босые ноги о серую ноздреватую поверхность, представляя себя на острове среди бушующего океана или ещё в каком интересном месте. Но на этот раз камень оказался занят: на нём свернулась змея, показавшаяся Ване просто огромной. Чёрная, антрацитовая чешуя поблескивала на солнце, плавными извивами покрывая камень, а по телу вился жёлтыми ломаными молниями яркий узор. Мальчишка застыл, глядя на неожиданное препятствие. О том, что со змеями надо быть осторожным, часто говорила бабуля, как и о том, что в лесу всякие звери — дома, а люди — в гостях, и вести себя нужно соответственно. На мгновение стало обидно, он так спешил сюда, а тут — вот. Но Иван тут же укорил себя. Если он пришёл в гости, то сгонять змея с его места было бы совсем плохим поступком. Он не боялся — свернувшееся длинное тело было красивым и неподвижным, напоминая изваяние из драгоценного камня. Ваня приблизился, чтобы рассмотреть получше. Видимо, лесной житель услышал шаги, потому что зашевелился, и показалась массивная чешуйчатая голова. Тёмные глаза с широким круглым зрачком, окруженным золотистой радужкой, смотрели, как и у всех змей, не мигая. Из щели на морде появился и исчез тонкий раздвоенный язык, пробуя воздух. Иван понимал, что змея вряд ли его услышит и уж тем более поймёт, но почему-то решил, что должен что-то сказать. — Извини, что разбудил тебя. Просто я часто тут сижу, на этом месте. Но сегодня ты первый сюда приполз, так что ты лежи. Я сейчас грибы поищу и уйду. Ладно? Некоторое время золотистые глаза всё так же изучали его, прежде, чем голова вновь опустилась, словно рептилия поняла его. Иван всё оглядывался назад, чтобы убедиться, что она всё ещё остаётся на том же камне. Всё же размеры внушали, помимо любопытства, лёгкое опасение. Но постепенно он отвлёкся на азартный поиск грибов, тем более что ему почти сразу попалась в тонкой траве пара ярко-рыжих шляпок. А когда он некоторое время спустя возвращался той же дорогой — на камне уже никого не было. Тогда он об этой встрече сразу же и думать забыл. Почему это вспомнилось именно сейчас? Казалось, прошло много времени с момента, как ему задали вопрос, но на самом деле едва ли больше нескольких секунд — так быстро промелькнуло воспоминание. — Змеи? — И тут угадал, — радостно сообщил рассказчик. — А если уж совсем точным быть, то полозы. — А ты, выходит… — А я, выходит, змеиный царь. И зовут меня так же, Полозом. На этом моменте Ивану пришлось сделать над собой усилие, чтобы не издать нервный смешок. Какие, к чёрту, змеиные цари? Двадцать первый век на дворе. Но сейчас, под опускающимся вечерним туманом, у древнего колодца начинало казаться, что и не такое может быть. Он оглядел того, кто назвался Полозом, ещё раз. Две руки, две ноги, хвост не болтается. Может, всё же с головой не в порядке? Или обмануть хочет? Но если бы пытался втереться в доверие, так не говорил бы сейчас такой, как ни посмотри, бред кобылы сивой. — Ты сейчас прикидываешь, какова вероятность, что я тебе голову морочу, а какая — что я сумасшедший? — в точности озвучил его мысли Полоз. — Не надо. Сам подумай. Почему ты сюда пришёл? Что ты с утра в зеркале увидел? Думай, Ваня. Должен понять, раз уж не дурак. Размышления заняли не одну минуту, пока он не задал самый главный вопрос. — Что тебе от нас нужно? От меня и от Алёны. Имей в виду, будь ты хоть змеиный царь, хоть генерал-губернатор, надумаешь ей навредить — шею сверну в момент. — Вот что мне в тебе нравится, а мне в тебе почти всё нравится, так это прямота и догадливость, — разулыбался было, но сразу следом помрачнел. — Ты меня пойми, будь моя воля, я бы вовек с людьми дел не имел. От вас шум один да моим угодьям разор и бедствия. Но есть одна штука, которую я без человека сделать не способен. Подозреваю, это мне от богов проклятие, не знаю вот только, за какую провинность. И спросить-то больше не у кого — ушли древние боги. А нас вот здесь оставили век доживать. Иван ждал продолжения, и как-то ему это всё нравилось меньше и меньше. Отторжения или страха Полоз, а он уже смирился с тем, чтобы называть нового знакомого именно так, не вызывал. Но, может быть, только потому, что пока и не показывал агрессии. О своём к нему притяжении Иван вспоминать не хотел, хотя оно не оставляло ни на минуту, так и упрашивая протянуть руку и хотя бы коснуться… Тем временем, «змей», чуть помолчав, продолжил: — С тех пор, как боги ушли, волшебство тоже понемногу уходит, растворяется. Вот сейчас ты стоишь передо мной, ерепенишься, вопросы задаешь. Лет пятьсот назад я бы даже и спрашивать тебя не стал. Поманил пальцем — и ты бы за мной пошёл. И в царстве моём сейчас тишь и запустение. Я, знаешь ли, девяносто восемь лет уже один, словом перемолвиться не с кем. Потому что вы, люди, врать умеете и свои обещания не выполняете. Вот же, — заворчал, словно устыдившись, — уже и душу тебе изливаю, совсем одичал. Как будто тебе интересны мои беды. В общем, слушай. Я тебе предлагаю, считай, контракт. Договорной брак на три года. Поможешь вернуть жизнь в моё царство. После вернёшься домой и сможешь жить оставшуюся жизнь безбедно. Уж чего-чего, а камней драгоценных и золота у меня хватает. А чтобы тебе таким ужасным всё не казалось — забудешь всё, что было. Как тебе моё предложение? Как ему? Ощущение, что происходит какой-то сюр, усилилось. Какой договорной брак, какие драгоценные камни? Понимание, что ему сейчас таким витиеватым образом предлагают то ли жениться, то ли замуж выйти, догоняло медленно, но когда догнало… Ему, который уже точно решил, что жениться никогда не будет! И… на ком же это? На змеиной царевне? Вот будет отлично! Только ему не змея тогда нужна, а… змей. Точно! П…полоз же! Не даром он к нему целоваться лез, проверял небось, подойдёт ли избранник… как знал! Больше сдерживаться Иван уже не мог и заржал в голос. Он смеялся, вытирая слёзы под ошарашенным взглядом. Видимо, до этого на его предложения таким образом никто не реагировал. — Пхаха, я не могу! … жениться?! На ком, на тебе? Да легко! Давай, фигня вопрос! Димка будет шафером! У тебя родни-то много? А то банкет в копеечку влетит… хотя ты ж богатый, дворец отгрохаем! И трёшку можно не разменивать — так Алёнке отойдёт. Кто тут в царевны крайний?! Никого, так я… буду! Пока он, сгибаясь, пытался отдышаться от накрывающей его истерики, Полоз, не долго думая, зачерпнул колодезной воды и разом окатил, заставив задохнуться. — Остыл, Ваня? — тот стоял, хлопая глазами и отфыркиваясь. — Не понимаю, что ты такого смешного услышал. Я знаю, что многого прошу. Торопить тебя не буду с решением. Сказать по правде, у меня тут и выбора нет особого. Далеко уходить отсюда я не могу больше. А в округе с молодыми девицами, да и не девицами, негусто, сам понимаешь. Иван понимал. В Журавлях из невест была только Агафья Петровна, которой намедни стукнуло восемьдесят… ну и Кузьма Палыч. Он снова фыркнул. — Так это ты Алёну сперва позвать замуж удумал? — стуча зубами от холодной воды отозвался Иван. Как-то уже традицией становится, что он от колодца возвращается домой мокрым, как курица. — И что, отказала она тебе? Ты потому её мучал? Полоз отвернулся, кривясь. — Ну прости уж, я как увидел, что ко мне сама идёт девица-красавица, на радостях и не спросил её даже… поставил Знак. Боялся, что не увижу её больше. Только ей та метка не ко двору пришлась. Я почти сразу почувствовал, что она противится. Стало быть, сердце её занято, и ничего хорошего из моего сватовства не выйдет. Но она больше не приходила, и я ничего поделать не мог, только если самому в гости заявиться. А потом уже ты пришёл. И всё, что мне оставалось — попробовать ещё раз. — И как, удачно? — Иван обнял себя руками, продолжая выбивать зубами чечетку и переступая на месте в натёкшей луже. — А это не знаю пока. Но ты, по крайней мере, не сопротивляешься Знаку. У тебя же нет тревоги, сердце не болит? И тогда… ты не оттолкнул меня. Хотя мог. Во мне сейчас силы чуть побольше, чем в человеке осталось. Значит, твоё сердце свободно. И то, что я мужского пола — для тебя не беда. Услышать это вот так просто было до крайности непривычным. Полоз говорил это без насмешки и осуждения, словно это в порядке вещей. Никогда Иван не подумал бы доверить кому-то свою тайну. А тут и говорить ничего не пришлось, всё за него сказали. И не в упрёк, а вроде даже с радостью. — Ты иди сейчас, я бы согрел тебя, да боюсь, ты не готов пока, — опять лукавая улыбка. — А то заболеешь. Люди хрупкие. Подумай, а как решишь ответ мне дать или просто поговорить захочешь, знаешь, где меня найти. Если придёшь, а меня не будет — кинь пару камешков в колодец. И ещё. Не пытайся уехать, иначе покою тебе не будет. Знак свой я пока, прости, не сниму. Но и заставлять тебя не буду, если уж вовсе не мил окажусь — отпущу через седмицу. После, уже знакомым порядком, набрали воды, и Иван потопал домой, силясь как-то привести в равновесие мысли и чувства. Полоз проводил его до поворота к дому, только там отдав вёдра в побелевшие от холода руки, на секунду задержав в своих. Иван только мельком удивился, что они тёплые. При этом парень так и не носил ничего поверх тонкой белой рубахи. Только сейчас Иван разглядел, что вышиты там были красными нитями сплетающиеся змеи, над головами которых — схематично изображенные короны. Змеиный Царь. Вот ведь… Хмыкнув, он завернул за угол дома и по одному занёс вёдра в сени, где стояла широкая кадушка под тяжелой крышкой с эмалированным ковшиком. Алёнка отругала его, выдала сухую одежду, раскинув мокрую на веревке над печкой, и всё сокрушалась, как можно ухитриться неведомо где шляться целый час и прийти мокрым до нитки. Иван прихлёбывал горячий чай, а в голове звучал голос: «Значит, твоё сердце свободно». Так что в итоге нужно Полозу? Три года его времени? Что вообще означает этот «договорной брак»? Даже если принять сумасшедшую гипотезу, что всё это происходит в реальности. Как он может вернуть жизнь в Подземное Царство? Иван достал круглое зеркальце на подставке и взглянул на своё отражение. Глаза всё больше наполнялись золотистым цветом. Не противится Знаку… — Свет мой зеркальце, скажи? — Алёнка облокотилась на его плечо. — Я тебе и так скажу, Ваня, что ты — красавец. Ох и повезёт той девчонке, которая тебе понравится. Будет жаль тебя ей отдавать, но так уж и быть. Я не жадная. Она чмокнула брата в щёку. — Давай уже ложиться, — зевнула, прикрывая рот ладошкой. — Как же здесь спится хорошо! Вот что значит свежий воздух. Той ночью Ивану не спалось. Задремал он только перед рассветом, и ему снились тёмные, мрачные своды, тяжело нависающие над головой, и тихий, свистящий шёпот: «знаешь, где меня найти». И внутри сжималось то ли жутью, то ли сладкой дрожью, тела тут и там касалась шуршащая скользящая чешуя, но будила не отвращение, а тяжёлую, липкую истому. Проснулся он во вполне обычном для молодого организма поутру состоянии. Глянул вниз — постель сестры была уже застелена, в горнице — тихо. Никого. Пошарил по карманам — в одном обнаружился свёрнутый чистый носовой платок. И с облегчением поспешил решить проблему до того, как сестра вернётся, терпеть это всё сил уже не было.***
Весь следующий день Иван не мог найти себе места. Похоже, что не только если сбежать — ему и здесь покою мало, несмотря на пасторальный пейзаж и выглянувшее наконец-то солнышко. Чтобы немного отвлечься, он вытащил из сарая косу, как смог отбил её и принялся расчищать двор, потом сгребая сорняки в пахучую зелёную кучу у практически упавшего забора, подпёртого жердями в пятнах лишайников. Как только во дворе образовалась выкошенная площадка, Алёнка тут же стащила с чердака старую раскладушку, выволокла одеяло и, облачившись в купальник, удобно разлеглась с очередной книжкой, надеясь ухватить немного стойкого северного загара. Когда набегали редкие облачка, она накрывалась углом одеяла, но потом они продолжали свой путь по небу, и солнечные ванны возобновлялись. Монотонная работа хоть и успокаивала, но никак не мешала думать. И Иван думал. По мере того, как в голове потихоньку укладывалась мысль, что, помимо известного ему понятного и привычного мира, возможно, есть ещё один, рождалось всё больше и больше вопросов. И первый, самый настойчивый: какого хрена всё это происходит именно с ним? Иван любил сказки. Признаваться в таком взрослому мужику было странно, но он нет-нет, да и брал дома с застеклённой полки вкусно пахнущую типографской краской, старой бумагой и клеем толстую книгу в потёртой обложке. Там были собраны его любимые сказки: от классических, про Конька-Горбунка и Лукоморье, до сказаний коренных народностей, населявших их необъятную родину. Многие, особенно в стихах, он мог цитировать едва ли не наизусть. Может быть, именно поэтому постучалась к нему в жизнь эта небывальщина, в которую он до сих пор не мог до конца поверить? Хотелось поговорить с кем-то, хотя словоохотливым его было не назвать. Вечером у них намечался поход к дядьке, чем не возможность? Разумеется, вываливать на него всю правду было бы неразумным, но отчего бы не узнать, может быть, он что-то и расскажет? Всё-таки, Кузьма Палыч прожил в Журавлях большую часть жизни и иногда рассказывал им с Алёнкой разные истории. Сейчас Иван не мог вспомнить ни одной, в памяти осталось только общее ощущение их родства с теми самыми сказками, которые он любил в детстве, и к которым сохранил эту любовь до сих пор. Помня, как была подавлена и почти больна Алёнка, её он лишними расспросами волновать не хотел — пусть отдыхает. Смотреть, как она поворачивается, подставляя солнечным лучам ладную фигурку, было одно удовольствие. Под вечер, окончательно вымотавшись от работы, которую придумывал себе по хозяйству, Иван собирался в гости. Из рюкзака была извлечена купленная загодя в городе наливка, консервы и прочие полезные дары, которые дядька не забрал сразу. Всё сложили в авоську, и, не запирая избу, отправились. Всё равно в этих краях чужих никого не ходило. Они шли пешком по засыпанной песком ухабистой дороге «на тот край». Дом Кузьмы Палыча был тщательно выкрашен в кислотно-зелёный, наличники белели гораздо ярче, чем у их домика. Было видно, что хозяин ухаживает за своим жилищем, как и за садом, в котором уже склонялись увешанные тяжелыми плодами яблони. В горнице бубнил стоящий на полке чёрно-белый телевизор, а дядя суетился вокруг покрытого цветастой клеёнкой стола, собирая ужин. Там уже исходила паром миска с варёной картошкой, посыпанной крупно нарубленным зелёным укропом. Сверху дотаивал кусочек сливочного масла, стекая по жёлтым картофельным бокам. Щедро нарезанное домашнее сало, чёрный хлеб, луковые перья — всё выглядело донельзя аппетитно, и даже не чувствовавший до этого голода Иван сглотнул набежавшие слюнки. Мутная трёхлитровая банка с солёными огурцами, кружочки краковской. Дядя расстарался на славу. — Ну проходите, гости дорогие! — Кузьма был явно в приподнятом настроении, чему наверняка способствовала бутылочка столичной, скромно притулившаяся в углу в компании гранёных рюмок. — Давненько у нас тут в нашем медвежьем углу молодёжи не было! Алёнка принялась хлопотать, протирая и расставляя тарелки и приборы, а у Ивана и дел особых не было, поэтому он разглядывал комнату, отмечая, что они очень похожи — даже занавески были из той же ткани, что у них, только ещё более вылинявшие, видимо, от частых стирок. Разговоры тянулись неторопливо, поднимали рюмки за здоровье, за успешную учёбу. Ребята рассказывали об универе, Иван жаловался на заводские дрязги и проблемы. Кузьма Палыч вспомнил своё комсомольское прошлое, время, когда тоже жил в городе, непременно делая акцент на том, что лучше, чем в Журавлях, места не сыскать. Уж так тут спокойно, красиво, душа радуется. На плите поспевал чайник, Алёнка достала привезённые конфеты «Мишка на севере» и вафельный тортик, который крошился под ножом. Сестра шутливо угрожала Ивану всё же что-то ему оттяпать, если он будет вот так пальцы совать, воруя крошки. Водка ушла незаметно и под такую закуску да длинные посиделки совсем не создавала критичной нагрузки. Иван спохватился, что так и не узнал ничего для себя важного. За вечер он почти и забыл, что где-то там, на другом краю деревни, маячит старый колодец, а вместе с ним и нелёгкий выбор… — Дядь Кузьма, а расскажи что-нибудь про здешние легенды. Наверняка же есть тут что-нибудь такое. Ты, может, уже и рассказывал, да я запамятовал. — И правда, интересно! — оживилась Алёнка. — Только не страшное, а то нам ещё одним домой идти по темноте. Хотя чего мне бояться, если Ваня со мной. Давайте всё, что знаете. — Легенды, говорите? — Кузьма Палыч почесал подстриженную, но всё равно придававшую ему сходство с домовым бороду. — Ну, слушайте, племяннички. Место тут у нас, конечно, тихое, спокойное. Но бывали и времена, когда тут кого только не водилось. В дальнее болото за рекой, куда мы клюкву собирать сейчас ходим — соваться было нельзя. Там в какой-то год не один десяток людей сгинуло. Мне об этом ещё дед мой сказывал, а откуда он знал — того не ведаю. Было это лет сто назад, а, может, и двести, кто теперь разберёт. Ни с того, ни с сего появились здесь лиха разные. Жил возле речки рыбак — да и пропал одним вечером. Сказывали, его мавка утопила. В болоте, по всему, кикимора завелась. Даже лес наш, уж на что он всегда чистый да красивый, зарастать стал, хуже чащи, и всё чаще в нём местные, кто каждый куст до этого знали, по нескольку дней блуждали. Хорошо, если выходили, измождённые, и рассказывали, что водил их кругами леший, смеялся да зверей посылал, которые гоняли несчастных по кругу, пока те с ног не падали от усталости. Волки стали к околице подходить. Выли чуть не под окнами. Дед говаривал, что и не волки это были вовсе, а неведомы твари. А ещё в тот год повсюду змеи пропали. Словно ушли куда. Всегда были, а тут — исчезли, как провалились. Некоторые, кто самый робкий, собрали манатки и подались кто куда. Ну а кто остался — не знал, где избавления ждать. Уж и священника приглашали, он ходил, святой водой везде брызгал, молитвы читал. Только не помогло это никак. Той же ночью пропал сельский староста — просто вышел со двора, и больше его не видел никто никогда. Даже костей не нашли. Алёнка поёжилась, прижавшись к брату, но глаза горели. — Ух ты… рассказывай, дядь, рассказывай. Очень складно у тебя выходит! — Ну так вот. Стали сельчане судить-рядить, что делать. Да и вспомнила одна старушка, что издревле в этом месте сказывали о гигантском змее — Полозе. Дескать, видали его здесь. И всегда он людям был помощник и защитник. А все змеи, что здесь водятся — слуги его верные. Сколько ни думали, не могли придумать, как вернуть благосклонность древнего змея. Прогневался он, видать, раз житья от нечистой силы не стало. Другой надежды у людей уже не было. Вот только никто не знал, где искать его. Вроде как живёт он в Подземном Царстве, но как попасть туда, никто не ведал. Да и боязно — а ну как сожрёт змей или оставит под землёй жить во тьме со своими поданными? Никто не хотел такой судьбы. На этом месте Иван вздрогнул. Настолько было неожиданно услышать всё это. А дядька продолжал. — Но нашлась одна девушка, что не побоялась. Никаких пещер или чего-то такого у нас тут на многие километры нет. Думала-думала девушка и не придумала другого, как в колодец прыгнуть. Решила упросить змея-Полоза защитить их землю от лиха. Никому не сказала, только меньшой своей сестрёнке. Та сперва плакала да молчала, как сестра наказывала. И только потом призналась во всём. Стали искать, в тот колодец мужики ныряли, весь с шестами прошли, да только тела так и не обнаружили. Пропала девица. Решили, что подземные воды унесли тело девушки, погоревали да и забыли. Он перевёл дух, допивая остывающий чай и закусывая конфетой. — А дальше, дальше что было? — нетерпеливо заёрзала Алёна, словно ей не двадцать лет было, а десять. — Неужто так и сгинула девица? — Дальше? — Кузьма прищурился. — А дальше нашли её возле того колодца, через три года. Только не помнила она ничего. И выглядела точь-в-точь как тогда, когда пропала. Не изменилась совсем. Только бледная вся, как будто белого света не видела. А на груди её ожерелье чёрного жемчуга, на руках — браслеты золотые, каких у княжны-то не сыщешь. С той поры пропали все лиха окаянные, и снова стало вокруг покойно да благостно. И змеи вернулись, они и сейчас по округе ползают. Так что вы их не обижайте, не гневите змеиного царя… Он умолк, и Иван сморгнул и расслабил стиснутые всё это время кулаки, глядя на покрасневшие лунки от впившихся ногтей. Вот тебе и сказочка… Время было позднее, они уже засобирались. Хотели было посуду помыть, но дядя отказался наотрез. Дескать, он хозяин, а они — гости. Было видно, что он очень доволен душевными посиделками, а вот Иван всё никак не мог прогнать эти видения: свернувшегося на камне огромного змея, образ которого мешался с парнем у колодца, чьи глаза полнились тем же золотом. Помощник и защитник. Старший над хранителями земли. Древний змей… До дома шли скорым шагом, Алёнка торопила, не отпуская руку брата и смеялась, что её теперь после таких сказок в туалет провожать придётся. Иван отвечал ей на автомате, погруженный в свои думы. Больше всё это не казалось дурным розыгрышем. И внутри рос странный трепет, замешанный на любопытстве, словно перед шагом в неизвестность. Что бы это ему не принесло, он хотел знать, существует ли всё то, о чём он читал в книгах. О чём рассказывал дядька. Или всё это — обман и вымысел. Ему нужно было увидеть. Дождавшись, пока сестра заснёт, Иван выскользнул в сени и притворил за собой дверь. Луна заливала округу серебряным светом. Полозы ведут дневной образ жизни. Ну, ничего, проснётся. Потому что ждать до утра Иван не собирался.