Тьма над Белериандом

Шёл год четыреста семьдесят второй. Год этот предвещал многое, и у всех на устах были вести о том, что вскоре вновь объединятся эльфы, люди и гномы и пойдут войною против Тёмного Владыки. Только спокойный Дориат едва трогало общее дело. Там, под сенью ивового сада стояла прекрасная Галадриэль, и глядела она в отражение на стали меча. Долго она думала собираться в поход, ибо смутные видения грезились ей последние семь лет. Недобрые видения о брате. Оттого не решалась она до поры покидать край Белерианда, как планировала. – Куда обращены думы твои, о Артанис Нэрвен? — Спросил Келеборн, неслышно подошедший. — Не на Север ли? С тревогою коснулся он белой руки возлюбленной. – На Север, милый друг. – Недоброе у меня предчувствие — точно эта война принесет горечи кратно большие, чем прежние сражения. Стоит ли тебе идти? Когда поднимала ты в последний раз меч? Она помнила, когда. Страшную ночь в Лебяжей Гавани помнила она. Кровавую ночь, полную горечи. Помнила и безумный огонь в глазах Феанора, помнила, как поверг он её на земь и крикнул: "Прочь, бестолковая девчонка!". Но спокойно отозвалась ему Галадриэль: – Многое с тех пор переменилось. Тогда дивижима я была отчаянием, страхом и гневом. – А ныне? — Келеборн ступил ближе. — Оттого ли только идёшь, что веришь, будто жив он? Ведь союз собирает Феаноров сын, и по их вине брат твой канул во мрак. Да и слышал я речи их гонцов – надменные речи... – Я чувствую, он жив. Иначе бы эти семь лет прожила я в спокойствии или молча скорбя. Но того не случилось. Что же до сынов Феанора... — Галадриэль опустилась, сев у корней ивы и положив клинок на колени. — За их имя я не буду сражаться, но встану под штандарт короля Фингона. Так велел Элу Тингол Белегу и Маблунгу, и идёт молва, что Гвиндор из Нарготронда с ним будет, и если так, то и мне терять нечего. – Брат твой Ородрет зарёкся не биться, — Келеборн сел подле неё. – Его выбор. – Но как будешь ты уверена, что не сразит тебя враг, или — хуже — пленит? Сколько могучих воинов унесло зло – тебе ли быть средь них? И сможешь ли ты выполнить задуманное – ведь даже Берен и Лутиэн того не смогли! Взглянул на неё Келеборн, и глаза их встретились. В одних блестела звездою решимость, другие беспокойно трепетали. Понял Келеборн, что тщетно переубеждать Нэрвен, поднялся и так молвил ей: – Я всё понял. Коли ты желаешь вызволить брата, биться мы будем вместе, рука об руку выйдем на поле брани. Но что о том скажет Элу Тингол.... И Галадриэль ответила ему улыбкой. Тингол запретил Галадриэли покидать Дориат и уверял, что она, обезумев, бросается в руки погибели. – И сомневаюсь я, что брату твоему ещё светит надежда. Добавил он неосторожно, и тогда гордая Галадриэль гневно обвинила Тингола: – О том говорить не смей, ибо на тебе, возжелавшем Феаноров камень, подобно Бауглиру, все муки его. Тингол же отвечал ей: – Не вини понапрасну тех, кто невиновен! На мне нет ничего: король Фелагунд сам пошёл за Береном. Зря пыталась Мелиан примирить их – в конце концов Галадриэль, намереваясь покинуть двор короля, обернулась и промолвила: – Жалею, что явилась к тебе, а не ушла раньше. И покинула она Менегрот, более ни с кем не обмолвившись и словом. В путь Галадриэль и Келеборн отправились на белых конях, облаченные в белые доспехи. Одна Мелиан знала про то, пропустила их тайно через пояс чар, и скоро повстречались они с отрядами короля Фингона. Подивился он, что дочь Финарфина вступила в союз, предостерёг её, но принял в ряды и объявил, что удача в сражении теперь точно будет с ними. И в летнее утро началась битва. Затрубили рога, раздался клич, но тишь замерла в окрестностях Эйтель-Сириона, озолоченных солнцем. Галадриэль и Келеборн встали недалеко от отряда Гвиндора. Птицей билось сердце в груди у Нервен, в нетерпении сжимала она рукоять меча, и непокорная кровь вскипала в жилах, как столетия назад. Когда, охваченные огненным гневом, понеслись нолдор в атаку, Галадриэль пришпорила коня, поскакала с ними и оголила клинок. Засвистал он яростно в воздухе, рубя врагов. Скакун её несся во весь опор, серая пыль клубилась в воздухе холмами. Келеборн едва поспевал за воительницей. Следуя за Гвиндором, они достигли ворот Ангбанда. Но там остановилась Галадриэль, не решившись с столь малыми силами проникать в крепость, и, сама того не ведая, уберегла себя от верной смерти. Когда же подоспел Фингон с войсками, увидали они, точно пики Тангородрим ожили и зашевелились, и хлынули с них бурными потоками полчища Моргота, и посыпались губительным дождём стрелы, и налетели на эльфийский авангард длинные копья. Так Келеборн и Галадриэль были разделены в гуще сражения. С трудом пробила она себе дорогу к отступлению, и, гоня скакуна на юг, оглянулась, ища погоню. Увиденное устрашило её. Ещё когда Гвиндор ворвался в Ангбанд и бился со стражей, на стене перед ним показался странный воин: с чёрным копьём в руке, в чёрном рогатом шлеме с двумя узкими прорезями, через которые не видно было глаз, и в мантии, полыхающей ярко-алым. Не раздумывая Гвиндор выпустил в него стрелу, но та отлетела, и воин спрыгнул на землю. Жестом потребовал он коня и, словно бы не заметив, что воины из Нарготронда пробились в его крепость, ускакал через ворота прочь нетронутым. Он-то и гнался теперь за Галадриэлью, и видела она, как развивается его кровавый плащ. Перед ней смыкалась морготова рать, Галадриэль выставила вперёд острие меча, пробилась – но чёрное копьё воина вонзилось в её коня, и пала Галадриэль на земь, в пески Анфауглита. Нащупав меч и приподнявшись, увидела она прямо над собою громадного чёрного жеребца. Он встал на дыбы, всадник целил в неё копьём – тогда замахнулась она и смогла смертельно ранить скакуна и столкнуть противника. Стали они биться на земле, безустанно и яростно. То воин наносил удары, то Галадриэль, звенел её меч, и не могли они ранить друг друга. "Кто это? Смертный, вставший на сторону Моргота? Но для человека он слишком могуч... Один из злых духов войны? Но не похож он ни на одного из них" — невольно гадала она. Заходило третье солнце со дня начала битвы, тревожно тлело оно в холодающем небе. В тот миг воину удалось вогнать копьё в бок Галадриэли – застонала она от боли и выронила клинок. И тут же обхватила древко руками, силою вытянула, взялась за него и ударила врага так, что острие задело шлем, ногой толкнула его. Пока он не опомнился, подняла Галадриэль меч и вновь ударила по шлему, расколов его. Упал он в пески, в тени почерневшие, и на алую мантию пали седые волосы, и солнце послало прощальный луч, озаривший лицо её брата. В ужасе отпрянула Галадриэль. "Быть того не может!" — хотелось ей воскликнуть. Это колдовство, навет, ложная личина – так ей казалось, но сердце твердило иначе. Всё же отказывалась она верить, что брат мог по доброй воле встать на сторону Врага, и не знала, что делать. Финрод, словно и не узнав её, нанёс другой удар и им ранил сестру, и вторым, но на третий лезвие её меча раскололо копьё в щепы. Тогда он достал клинок из ножен, что скрыты были под мантией, поднял над головой – и в нём отразился первый бледный блеск луны, а плащ Финрода почернел и слился с тенью. И вновь стали они биться: нападал Финрод из тьмы, и лишь по отсветам луны Галадриэль могла угадать атаку, лишь в россыпях искр видела его. И думалось ей, что двигается он как во сне или под наваждением, словно незримая сила движет им издалека. И тогда, решив узнать, не колдовство ли это, начала она песню. Слаб был голос Галадриэли, изнуренной долгим боем и ранами, и звон мечей, и гул войны заглушал его. Пришлось ей только защищаться – и едва отражать удары, чтоб громче продолжить. Когда же окреп он и расцвёл, её окутал непроглядный сумрак, под ногами ощутила она лёд, услыхала вой метели и вдалеке увидела свет – и погналась за ним, не глядя назад и не слыша, что шепчет ей злой буран. Лёд под ногами её дробился, рушились глыбы и с плеском падали в чёрные воды, вырастали горы и тут же молниями раскалывались, норовя пасть на храбрую воительницу. – Гордыня и спесь твоя ведёт тебя к гибели.... — Прокатывался по небу голос. — Взгляни — в безумии ты гонишься за тем, кто ранил и предал тебя! Тут под ногами Галадриэли разверзлась бездна, и, едва не упав, ухватилась она за край, вонзила меч в лёд и с трудом выбралась, пока за ней рушилась узкая дорога. – Да, гордости мне не занимать, — Отозвалась она. — Но есть в мире то, перед чем она тает скорее снега на ладони! – Тщетны твои старания, давно уж он сгинул и, даже если вернётся, душа его будет расколота вдребезги. – Ты не ведаешь того, что открыто нам, Враг! Свет исчез перед нею, и град сотней хлыстов ударил в лицо, но вытянула руку Галадриэль и воскликнула: – Вот! Затем произнесла она слова, которые унес с собой снежный вихрь, но тот, кто должен был их услышать – услышал, и средь пустоты взялся за её руку и сжал крепко, горячо. И последнее проклятие Моргота разразилось страшным громом. В тот же миг очнулась Галадриэль, стоя на поле брани. Над ним бледнело небо Нинарета. Подле неё лежал Финрод, тяжело дыша. Поднял он взор – и узнал наконец сестру. – Бери меч, вставай, — Приветствовала она. Помогла она Финроду подняться, и вместе они ринулись на юг, к армии Хитлума, и, великими усилиями прорубив себе путь, только на пятой заре смогли увидать стяги Фингона и подойти к ним. Оказавшись перед Эльдар и людьми Хитлума, и пришедшими на подмогу гондолидрим, взяла Галадриэль брата за руку, высоко подняла её и воскликнула: "Аран Фелагунд – куинар, раин, арвин! Король Фелагунд – живёт, свободен, с нами!" И ратников захлестнула волна изумления – но вправду был жив Финрод Фелагунд и приветвовал всех, и, говорят, Тургон, не веря глазам своим, едва не бросился к нему в объятия. Много есть сказаний о том, что случилось после: о предательстве людей, о стойкости наугрим, падении Фингона и о героической жертве Хурина. Но участь брата и сестры, нашедших друг друга в самой печальной битве из всех, такова: воссоединившись, Галадриэль, Финрод и Келеборн отступили с теми немногими, кто оставался с Тургоном, и расстались с ними у Сириона, переправившись через реку, и пошли скрытным путём в Нарготронд. Перейдя земли Бретиля, устроили они привал у реки Тейглин, и Финрод в задумчивости сел на песчаной отмели, щурясь от непривычно яркого солнца. В прозрачной воде, прямо у ног его, плавали мальки и рыбешки. Тогда позвал он Галадриэль и попросил её помочь снять железные сапоги, в которые много лет назад заключил его Моргот – и то стоило им многих усилий. Освободившись, увидал Фелагунд, что сталось с ними, покачал головой и впервые за семь лет ступил в прохладную воду. Там, в водах Тейглина, омыл он ноги, а после сплел себе лапти и в них одних проделал остальной путь до скрытого города. Но и сапоги понес с собой. Жива была скорбь в Нарготронде – по всем, чьи жизни унесла Нирнаэт Арноэдиад, по королю Фингону, по Гвиндору и его отряду. Но потрясен был народ, узнав, что в город вступил сам Финрод Фелагунд, которого давно уж считали пропавшим. Встречая его, сбежался народ на площади, на улицы, на мосты и галереи, и зычно рек им Финрод: – Но Галад! Свету – быть! И собрал он всех на главной площади, и поведал им, что вернулся из Ангбанда, спасённый сестрой, и что вместе они пробились сквозь несметные вражеские полчища. Сорвал он с головы свинцовый обруч, разломал надвое, сбросил с себя мантию, к ним кинул и сапоги, и так молвил: – В насмешку надо мной и над народом Нолдор мне дал Моргот эти проклятые вещи! Но нет у него никакой власти над каждым из нас, не было, и не будет! И на глазах у всех предал их огню.