***
Дом жил своей жизнью. Скрипел по ночам половицами, гудел сквозняком на чердаке и стучал ржавыми трубами из подвала. Хуа Чэн старался успокоить и себя, и Се Ляня: — Со старыми домами всегда так. — Петли нужно смазать. И двери скрипеть и сами открываться не будут. — Приемник древний, вот и включается сам по себе. Но на третий день он и сам перестал верить в это. С домом было что-то не так. Не только с ним. С озером и лесом тоже. Зло притаилось и выглядывало из густой чащи. Смотрело сквозь свинцовую гладь воды. Подглядывало из зеркал и темных углов. Се Лянь это понял сразу. В тот же вечер, когда увидел труп белоснежного ягненка на траве. В ту ночь они спали в разных комнатах. Они об этом не договаривались — это почему-то казалось правильным. Хуа Чэн спал поверхностным и тревожным сном. И, когда он проснулся в очередной раз, футболка на нем противно прилипала к коже, полностью пропитанная потом. Он тут же снял ее, а затем, охваченный неясной тревогой, вышел из спальни, чтобы проведать Се Ляня. Дверь его комнаты была приоткрыта, и Хуа Чэн осторожно заглянул внутрь. Се Лянь стоял в лунном свете у незашторенного окна и смотрел в сторону леса. Что-то во всем этом было неправильное. Наклон его головы, неподвижность, дурное ощущение внутри груди... Хуа Чэну тогда хотелось окликнуть Се Ляня, но он так и стоял, завороженно наблюдая за ним. А на следующее утро он спросил: — Ты когда-нибудь лунатил? — А? — удивленно переспросил Се Лянь. — Родители мне об этом никогда не говорили. Да и ты бы сам заметил. — Верно, — согласился Хуа Чэн и, заметив беспокойство на лице Се Ляня, поспешно сменил тему. В тот вечер они гуляли у озера до самой ночи. Никто не признавался, но оба не хотели возвращаться в стены дома. — Мне кажется, что тебя что-то беспокоит, — наконец, произнес Хуа Чэн. — Расскажешь? — Я... — Се Лянь задумался и замолк. — Это из-за вчерашнего? — догадался Хуа Чэн. — Мы можем вернуться обратно. Или выехать из дома и заселиться в отель. — Нет-нет, — поспешно закивал головой Се Лянь. — Наверное, я просто устал. И все еще не могу привыкнуть к местному времени. Хуа Чэн слишком хорошо знал Се Ляня, чтобы не заметить неладное. Но наставить на правде не стал, только осторожно коснулся его руки своими пальцами. — Наверное, эта идея была безнадежной изначально, — сказал он. — Я не только про дом говорю. И не про поездку. Может, нам... — слова не хотели быть озвученными. Особенно так, когда Се Лянь смотрел ему прямо в глаза. — Может, нам не стоило пытаться вернуть то, что уже умерло? Умерло в Се Ляне. Хуа Чэн был уверен, что его любовь к нему оставалась бы жить, даже когда его собственное тело проросло травой сквозь землю. — Саньлан. Так его называл только Се Лянь. И если раньше это вызывало нежный трепет, то сейчас — тихую тоску. — Можешь не продолжать, гэгэ, — остановил он его, мягко улыбнувшись. — Просто подари мне несколько дней с тобой. А как вернемся домой, то разойдемся. И больше я тебя беспокоить не буду. Не хочу становиться тем, что расстраивает тебя. Се Лянь действительно не стал продолжать. Только поднес ладонь Хуа Чэна к своему лицу и прикоснулся сухими губами к его коже. Была ли это благодарность за свободу или приступ жалости — Хуа Чэну было все равно. Он принял бы с таким же благоговением и нож в грудь, если бы это порадовало Се Ляня. В ту ночь Се Лянь пришел к нему посреди ночи в спальню. Они тогда ничего не говорили и не обсуждали после, но Хуа Чэн понимал и без слов, что это было не попыткой восстановить отношения, скорее — прощанием. И он пытался с безнадежным отчаянием запомнить все. Но запомнил с особой яркостью только соленый привкус слез на коже. А спустя три ночи Се Лянь умер.***
Первым их заметил Хуа Чэн. Странные символы, что покрывали стены, напоминали древние руны. Если бы не случайно сошедший от сырости со стены кусок обоев в ванной, то никто бы никогда их не нашел. Се Лянь тем днем был у озера, и Хуа Чэн, воспользовавшись моментом и вооружившись, канцелярским ножом, принялся аккуратно отклеивать обои в разных местах. Его догадка оказалось верна — почти все стены под светлыми обоями были покрыты этими странными рунами. Символы не выглядели свежими, багровые линии потускнели и размазались, но все же... Когда Хуа Чэн дотронулся до одного из них, он точно понял одно — они были нарисованы кровью.***
— Я тогда подумал «гребанные ирландцы», а еще нас называют дикарями, — хмыкнул Хуа Чэн. — Ты показал их Се Ляню? — спросил Му Цин. — Я не хотел его пугать, — ответил Хуа Чэн. Его пугал ты, подумал Му Цин, но промолчал. История Хуа Чэна напоминала детскую страшилку — городскую легенду, которую рассказывают друг другу дети в лагерях. Му Цин старался представить кровавые символы на стенах по всему дому, но все это никак не вязалось с его картиной мира. Твердой, понятной и устоявшейся. — А тебя это испугало? — неожиданно даже для самого себя спросил он. — А сам как думаешь? — Хуа Чэн криво улыбнулся и прикрыл глаза, словно пытался вернуться в тот дом. — Это выглядело странно. Это пугало. Но это было только началом пугающей правды... И Хуа Чэн продолжил рассказ.***
— Это сигилы. Скрыть отклеенные обои в разных комнатах не удалось. Се Лянь с удивительным спокойствием рассматривал символы на стенах. — С помощью них люди раньше призывали демонов, — продолжил он с такой же сдержанностью. Он подошел к одной стене вплотную и аккуратно приложил свою ладонь к шершавому дереву, что впитало багровую кровь. — Если верить истории. — Думаешь, мы заселились в дом, в котором жили сатанисты? — размышлял вслух Хуа Чэн, внимательно всматриваясь в лицо Се Ляня. Тот не выглядел напуганным или встревоженным. Напротив — Хуа Чэн вдруг заметил влажный блеск во взгляде, совсем для Се Ляня не характерный. — Наверное? — неопределенно пожал он плечами, продолжая нежно оглаживать пальцами символы на стене. — Давай уедем, — это было даже не предложением, а просьбой. Хуа Чэн не из пугливых. Он тот, кто первый заглянет в бездну и посмотрит злу прямо в лицо. Но сейчас... неотвратимое ощущение тревоги удушливой змеей приютилось у него на груди. Он чувствовал — нет, знал — произойдет что-то ужасное. — Саньлан, ты боишься? — внезапно спросил Се Лянь. В его взгляде прорастало искренне любопытство и что-то еще, чего Хуа Чэн так и не смог распознать. — Это всего лишь баловство тех, кто когда-то жил в этом доме. Вот и все. — Европейцы действительно странные, — заметил Хуа Чэн, стараясь скрыть в своем голосе беспокойство. Ему было страшно.***
Сны Хуа Чэну никогда не снились. Он падал в сон, словно в море. Сразу на самое дно и так до рассвета. Но в том доме его впервые за всю сознательную жизнь посетили кошмары. Ему снилось, как он идет по темному предрассветному лесу и хруст каждой ветки под ногой отдавался тревожным эхом. Он не видел ничего перед собой, кроме тропы, которая вела к полю. Лунный свет освещал мокрую траву — она лихорадочно росла, прорастая сквозь мягкую землю зелеными ростками, и тут же увядала под его подошвой. Тоже самое происходило и с ягненком, что лежал в центре поля — его белая шкура сияла, словно сотканная из лунного света. Он умирал и возрождался. Вновь и вновь. Словно кто-то перематывал пленку старой кассеты. Хуа Чэн проснулся от собственного хрипа. Простыни под ним были влажные, пропитанные холодным потом. Крик в горле застрял кашлем, и он сел в кровати, чтобы сипло втянуть воздух в легкие. Всего лишь кошмар. Он прикрыл глаза, медленно выдыхая. Сон все еще проступал сквозь закрытые веки росой на траве и лунным светом. Только теперь, когда он не спал, вместо белого ягненка он видел Се Ляня, который умирал и возрождался. Вновь и вновь.***
Кости они обнаружили в тот же день. Их было много. Обглоданные животными или временем, белые и надтреснутые, они лежали на траве и торчали из земли, словно обломанные ветви одного дерева. В этой части леса было тихо. И воздух был загустевший и болотный — застревающий в горле неприятным комом и оседающей в легких липкой тяжестью. — Странно все это, — пробормотал Хуа Чэн, присаживаясь на корточки рядом с ветвистыми рогами. — Это искусственная могила. — Думаешь, те, кто жил в этом доме... убивали их для своих ритуалов? — спросил Се Лянь. Он стоял в стороне, не решаясь подойти ближе. На его лице застыла печаль и... странное смирение. Хуа Чэну это выражение не понравилось. — Давай уедем прямо сейчас, — сказал он. — Нам ведь и так уезжать завтра? Зачем спешить? Или тебя пугает это место? Пугало. Хуа Чэн мало чего боялся в жизни. У него было два главных страха, и все они были связаны с Се Лянем. Один из них недавно сбылся — Се Лянь его разлюбил. А другой... о нем даже было страшно думать. Будто бы сама мысль могла быть опасна. И стоило Хуа Чэну только представить это, как страх проникнет в реальность, обрастет плотью и кровью. Больше всего в жизни Хуа Чэн боялся, что с Се Лянем произойдет что-то плохое. И стоило ему закрыть глаза, как он видел это. Видел, как он умирает. Окровавленный, бледный, изломанный. Хуа Чэн был уверен: это влияние этого места. Он не верил в мистику, но что-то со всем этим было неладное. Озеро пугало своей непогрешимой стальной гладью, дом скрипел и подвывал по ночам, а в лесу притаилось зло. Древнее, первородное, когда-то разбуженное любопытными глупцами. Се Лянь делал вид, что все хорошо. Он делал это и последний год, когда их любовь постепенно мертвела. Хуа Чэну ведь именно так это и представлялось: окоченевший труп в центре гостиной, на который они старались не обращать внимания. Разве так это должно было закончиться? Разве это должно было закончиться? Хуа Чэн думал об этом, когда собирал чемоданы. Завтра утром они поедут в аэропорт, а потом Китай и... все закончится. Возможно, Се Лянь даже не вернется домой, а сразу уедет к себе или к родителям. А может к Му Цину или Фэн Синю? Потом вернется, чтобы собрать свои вещи. И больше никогда — н и к о г д а — они не будут вместе. Хуа Чэн будет осторожно приглядывать со стороны на безопасном расстоянии, чтобы не быть обнаруженным. А Се Лянь заживет уже своей жизнью, в которой его больше не будет. С какой-то неожиданно охватившей его злостью он пнул чемодан. И едва ли не заплакал. Слезы ртутными каплями застыли в уголках глаз. Их удалось незаметно сморгнуть, когда Се Лянь зашел в его комнату. — Все в порядке, гэгэ. Пойду прогуляюсь перед сном, — улыбнувшись, произнес он тогда. — Саньлан, подожди. На улице дождь, — пальцы Се Ляня коснулись его запястья, но Хуа Чэн одернул руку. Вышло резко — он сам от себя такого не ожидал, и, судя по растерянному взгляду Се Ляня, тот тоже был удивлен. — Ничего страшного. Подумаешь, промокну, — тихо ответил Хуа Чэн. Все, что угодно, лишь бы не видеть сейчас Се Ляня. Не оставаться с ним в этом доме наедине. Он навсегда запомнит то, что сказал ему в ту ночь Се Лянь. Он будет повторять их вновь и вновь, как обезумевший, когда это уже случится. Они клеймом отпечатаются в его сознании навсегда. Прежде чем Хуа Чэн вышел из комнаты, он услышал тихое: — Останься со мной.***
— И если ты считаешь, что я виновен в смерти Се Ляня, то ты полностью прав, — горько усмехнувшись, произнес Хуа Чэн. — Я не остался с ним тогда. Я вышел из дома. Стоял у озера и... Не помню, сколько прошло времени. Оно просто остановилось. Помню только беспокойную рябь на поверхности воды. И шум дождя. Прямо как сейчас. Хуа Чэн не выглядел безумным, но тихое безумие сквозило в каждом слове его рассказа. Сигилы? Сатанисты? Мертвые животные? Кошмары? Все это напоминало несвязный бред сумасшедшего. Му Цин не верил ему. — И что было дальше? — все же спросил он. — Дальше? — бездумно повторил за ним Хуа Чэн все с той же кривой ухмылкой на губах. — Когда я вернулся в дом, то увидел Се Ляня. Он лежал посреди комнаты и не двигался. Ты когда-нибудь ощущал присутствие смерти? Я тогда ощутил его. Я почувствовал, что она здесь со мной... Се Лянь лежал в неестественной позе, словно кукла, которую бросил ребенок. Когда я подбежал к нему, я уже знал, что он мертв. Но не хотел в это верить. Мне оставалось только перевернуть его и проверить пульс. Его не было. — Ты врешь! — не выдержал Му Цин. — Я бы хотел, — с сожалением прошептал Хуа Чэн. — Се Лянь жив, — Му Цин сжал кулаки и упрямо помотал головой. — Я видел его смерть, — Хуа Чэн, словно кривое зеркало, отразил Му Цина, только закачал головой. — Он лежал рядом с лестницей. Словно упал с нее. Так это выглядело. Но я знал, что убило его что-то другое. Древнее зло, что когда-то вызвали по неосторожности любопытные люди. Оно захотело забрать Се Ляня с самого первого дня. Оно наблюдало и ждало... Если бы я тогда остался с ним... — Ты сошел с ума, — с ужасом прошептал Му Цин. — Я бы хотел, — вновь повторил Хуа Чэн. — Но Се Лянь умер в ту ночь. Он лежал неподвижно и его шея... была повернута под неественным углом. А белая рубашка была в крови... И когда я коснулся его шеи, он уже был холодным. Сколько меня не было дома? Сколько он пролежал вот так — в полном одиночестве? — Он жив! — Му Цин вскочил на ноги, стул позади него с грохотом упал на пол, но Хуа Чэн даже не вздрогнул. — Я слышу его шаги. Все это время, что я здесь. Он на втором этаже, верно? Я так и знал, что ты держишь его против воли. Му Цин хотел верить, что Се Лянь наверху. Он ведь слышал эти глухие шаги и неясный шум сверху. Кто это мог быть еще? — Се Лянь! — крикнул он изо всех сил. — Я внизу! И Фэн Синь скоро будет! Если, конечно, Фэн Синь догадается приехать сюда. Му Цин молил об этом все это время, что он здесь находился. Он сделал пару шагов назад и быстро огляделся в поисках чего-то, чем можно было защититься. — Я знаю, как все было, — говорил он, не отрывая взгляда от Хуа Чэна. — В той поездке ты понял, что Се Ляня тебе не вернуть. И поэтому ты решил запереть его здесь. Отвечал на сообщения вместо него. А однажды ваш садовник заметил что-то неладное, и ты убил его. Я видел его форму в ванной. Му Цин и не думал, что сможет вдруг так хладнокровно говорить это ему прямо в лицо. Он не боялся Хуа Чэна. Он хотел спасти Се Ляня. — Видел? — Хуа Чэн тоже встал и, медленно обойдя барную стойку, продолжил. — Ты прав. Се Лянь и правда на втором этаже. Хочешь увидеть его? — Фэн Синь скоро будет здесь. Он вызвал копов. Твои деньги и связи не спасут тебя, потому что у семьи Се Ляня этого больше, — быстро проговорил Му Цин. — Хорошо, — неожиданно согласился Хуа Чэн. — Так ты хочешь увидеть Се Ляня? — Ты хочешь убить меня, — ответил Му Цин. — Как вашего садовника. — Му Цин, я хочу отвести тебя к Се Ляню. Разве не этого ты хочешь? — Я не верю тебе. — Ладно. Тогда я пойду на второй этаж, а ты... если хочешь, следуй за мной. Я безоружен. И я не собираюсь нападать на тебя. Хуа Чэн поднял руки и покрутился на месте, а потом, хрипло усмехнувшись, направился к лестнице. Его сгорбленный силуэт совсем не походил на того Хуа Чэна, которого он знал. Он вдруг стал походить на старика или очень больного человека. Когда он поднялся почти до середины, у Му Цина был шанс быстро добежать до двери и выбежать из дома. Он мог связаться с соседями, позвонить в полицию и Фэн Синю, но... В этот самый момент со второго этажа вновь послышался неясный шум, напоминающий шаги. И Му Цин представил очень живо и ярко, как там, запертый в собственный спальне Се Лянь, ждал своего спасения. Он ждал его. Му Цин пошел следом за Хуа Чэном. Тот молча шел вперед, даже не оглядываясь на Му Цина, и заговорил только, когда они оказались напротив двери их спальни. — Мне жаль, — сказал он. Дверь была заперта, как Му Цин и предполагал. Хуа Чэн вытащил ключ из кармана и, прокрутив его в замке, толкнул дверь. Та со скрипом открылась. Му Цин вдруг ощутил... что-то странное. Словно холодный затхлый воздух подул ему в лицо. Он незаметно отшатнулся назад, а потом быстро посмотрел на Хуа Чэна. — Ну же, — кивнул тот. — Се Лянь? — нерешительно позвал Му Цин, все также с осторожностью смотря на Хуа Чэна. — Он внутри. Дверь медленно открывала вид на темную спальню. И несмотря на то, что это была обычная комната, Му Цина не покидало ощущение, что он стоит перед дверью в темный сырой погреб. — Это ловушка? Ты первый, — произнес Му Цин. Почему Се Лянь не отвечал ему? Му Цин старался не думать об этом. Он действовал инстинктивно — возможно, на адреналине. И Хуа Чэн, к его удивлению, послушно принимал правила его игры. — Хорошо, — согласно кивнув, он скрылся в темноте. — Только не включай свет. Он теперь не любит его. Му Цин тоже зашел следом. Натянутый от нервов как стрела, он был готов ко всему. Спальня была погружена в мягкий сумрак, но первое, что бросилось в глаза, это решетки на большом окне. Тень от них клеткой пролегала на светлом ковре. Му Цин не стал думать об этом слишком долго — он рыскал взглядом по комнате в поисках Се Ляня. Но его нигде не было. Он готов был вцепиться в Хуа Чэна от злости, но неожиданно заметил фигуру в светлом, что сидела в углу. Это был Се Лянь. Сердце от облегчения пропустило удар. Му Цин подбежал к нему и опустился на колени рядом. Се Лянь смотрел вниз, и его лица не было видно — волосы закрывали его. Но Му Цин успел заметить, как он вздрогнул, когда Му Цин коснулся его плеч. — Ты в порядке? Что он с тобой сделал? Накачал наркотиками? Он был жив. Жив. Жив! Му Цин не слышал ничего, кроме биения собственного сердца. Оно радостно ухало прямо в голове. Кровь прилила к его лицу, и он потерял всякое самообладание. Нужно было следить за Хуа Чэном и думать, что делать дальше. Но все это вдруг ушло на второй план, когда он наконец-то увидел Се Ляня. — Что ты с ним сделал? Ты будешь сидеть в тюрьме до самой своей смерти, — обернувшись на Хуа Чэна, выплюнул он. Но тот не двигался с места — так и продолжал стоять у порога и смотреть на них задумчивым взглядом. — Ты ответишь за все, — продолжил Му Цин. — Ты никогда его не заслуживал! Последняя фраза заставила Хуа Чэна очнуться. Он устало прикрыл лицо руками, а затем тихо рассмеялся в ладони. — Ты не дослушал. Мой рассказ, — пробормотал он сквозь смех. Но Му Цину было уже все равно на его бредни. Он вновь повернулся к Се Ляня и осторожно коснулся его волос. — Се Лянь? Это Му Цин. Все хорошо. Я заберу тебя. — Я увидел его бездыханное тело, когда вернулся домой. Се Лянь был мертв. Лежал на полу окоченевшим трупом. Я видел это собственными глазами, — произнес Хуа Чэн. — Я не хотел оставлять его одного. Я провел с ним всю ночь рядом. А перед рассветом поднялся наверх за телефоном, а когда спустился... Му Цин не слушал его. Чем дольше он находился рядом с Се Лянем, тем сильнее его накрывало ощущение какой-то неправильности. С Се Лянем было что-то не так. Му Цин пытался убрать волосы с его лица, но тот вяло качал головой и сжимался в углу сильнее. А еще был запах. Сладковатый, затхлый и... тошнотворный. И прежде чем мысли в голове Му Цина успели сформироваться в единую картину, Хуа Чэн сделал это за него. — Когда я спустился вниз, то увидел Се Ляня. И он больше не лежал мертвым телом на полу. Он стоял и смотрел в стену, совсем как тогда, когда ходил во сне. Я словно попал в свой кошмар, где Се Лянь умер, а потом воскрес. Му Цин... ты когда-нибудь задумывался, что бывает после смерти? И Му Цин вдруг понял все. Странная поза, запах, холодная кожа... Он в испуге отшатнулся назад и осел на пол, неверяще смотря на Се Ляня. Белая шелковая пижама на нем напоминала траурные одеяния. Сладкий трупный запах ударил в нос, и Му Цин едва сдержал рвотный позыв. Это не могло быть правдой. Нет. Нет. Нет. Он качал головой, не в силах пошевелиться. Потому что вдруг осознал, что все эти сказки, что рассказывал Хуа Чэн, оказались правдой. — Смерть — это не конец, — произнес Хуа Чэн. — Се Лянь тогда умер. Но он все еще здесь. И на этот раз я его не оставлю. И впервые за это время Се Лянь поднял голову. Му Цин смотрел с тихим ужасом за тем, как лунный свет освещает бледное, почти серое, худое лицо. Это был все тот же Се Лянь... Мягкие черты, плавный изгиб бровей и эти глаза... Му Цин называл их оленьими. Теперь же они были подернуты белой дымкой, в которой зрачков разглядеть было нельзя. Му Цин хотел закричать, но крик застрял в его горле. Се Лянь смотрел на него своими мутными глазами. Его грудь не вздымалась от дыхания. А сердце больше не билось. Он был мертв. — Смерть не разлучила нас, разве это не судьба? Неважно, что за темные силы заставили его вернуться к жизни. Но на этот раз я не упущу своего шанса. Я не оставлю его. Я буду заботиться о нем, как и прежде, — сказал Хуа Чэн. Он не подходил ближе, оставаясь в дверях. — Теперь мы будем вместе. Все будет хорошо. — Что с ним?.. Как это вообще возможно? — наконец-то вырвалось у Му Цина. — Я не знаю, — пожал плечами Хуа Чэн. Он не выглядел взволнованным. Напротив: впервые за все это время он вдруг сделался очень спокойным. Почти хладнокровным. — Теперь он... другой. Но я по-прежнему люблю его. И поэтому продолжаю заботиться о нем. Му Цин перевел взгляд с Хуа Чэна на Се Ляня. Тот присматривался к нему, словно дикий зверек, склонив голову набок. Его лицо ничего не выражало. Му Цин осторожно протянул руку вперед, пока не дотронулся пальцами холодной щеки. — Се Лянь, ты узнаешь меня? — спросил тихо он. — Он тебя не узнает, — сказал Хуа Чэн. — Я же сказал, что он теперь другой. Он не разговаривает и большую часть времени неподвижно сидит, пока не проголодается. — Пока не проголодается? — эхом повторил Му Цин. Его пальцы нежно погладили Се Ляня по щеке. Он никогда не делал этого раньше. Се Ляня он мог раньше только обнять, и то — только по праздникам. Но сейчас ему захотелось коснуться его лица, а затем крепко обнять. Будто тепло его собственного тела смогло бы заставить его сердце вновь биться. — Да. Несмотря на то, что он мертв, ему все еще нужна еда. Пальцы Му Цина дрожали, когда гладили мертвую кожу. Се Лянь смотрел на него невидящим взглядом — все такой же красивый и нежный. Он напоминал мучеников на старых потрескавшихся фресках в христианских церквях. — Это я, Му Цин, — продолжал он тихо шептать, надеясь, что друг его узнает. — Помнишь садовника? — вдруг спросил Хуа Чэн. — Я не убивал его. — Но его вещи были в крови... — растерянно пробормотал Му Цин. — Дело в том... — Хуа Чэн заговорил громче, а затем вдруг развернулся и шагнул из спальни. — Что Се Ляню все еще нужно есть. А я обещал, что буду о нем заботиться. Прости, Му Цин. Сказав это, Хуа Чэн закрыл дверь спальни. Му Цин слышал, как ключи провернулись в замке два раза. Он слышал удаляющиеся по коридору шаги. Он слышал собственное сердцебиение. Он остался наедине с тем, чем стал после своей смерти Се Лянь. Он остался наедине с настоящим Злом. И оно отличалось от того, каким рисовала его мама в детстве. Оно отличалось от того, которое он видел сам. И когда Му Цин вновь встретился с помутневшим мертвым взглядом Се Ляня, он закричал.***
Фэн Синь вздрогнул, когда мобильник неприятно запиликал и завибрировал на тумбочке. Ему снилось что-то тревожное, темные леса и болота... Кажется, он убегал от кого-то. Кажется, чьи-то цепкие бледные руки хватали его за лодыжки и не давали убежать. В горле пересохло, и ему пришлось сначала прочистить его, чтобы ответить. — Ты? — удивленно спросил он. Голос Фэн Синя все равно хрипел. Он пил вчера. И позавчера. Все эти выходные. После того, как Му Цин приехал к нему, чтобы с холодным безразличием расцарапать рану ногтем, а затем также исчезнуть. Еще и телефон оставил у него. Придется встречаться еще раз, а этого Фэн Синь точно не хотел. — Ты не вовремя. Я планирую проспать до вечера. — Прости, — извинился Хуа Чэн. Вышло неожиданно кротко для кого-то вроде Хуа Чэна, и Фэн Синь прижал телефон к уху ближе. — Эй, все в порядке? Ты мне обычно не звонишь. Точнее, никогда. — Ты... сможешь приехать? — после недолгого молчания спросил Хуа Чэн. Фэн Синю пришлось даже сесть в кровати. Он протер глаза и переспросил: — Что-то случилось? Он тут же вспомнил то, о чем говорил тогда Му Цин. Все его подозрения и параноидальные идеи. Интересно, он успел связаться с Хуа Чэном? Успел обвинить его во всех грехах? — Вообще-то да, — ответил Хуа Чэн. — Черт, — выдохнул Фэн Синь и поморщился, словно от головной боли. — Это Му Цин? Что он тебе сказал? — Му Цин? Он не связывался со мной. — Слава богу, — выдохнул Фэн Синь. — Ты сможешь приехать? — спросил Хуа Чэн. — Прямо сейчас? — У Фэн Синя гудела голова и было все также паршиво. Последняя бутылка была лишней. И Хуа Чэн был последним человеком, с кем он хотел бы сейчас встречаться. Фэн Синь уже придумывал, что скажет, чтобы отказаться, но затем Хуа Чэн сказал то, после чего Фэн Синь насторожился. Он сказал: — Нам нужно поговорить о Се Ляне.