Enemies Don't Find Each Other Pretty

Казуха был прав — на следующий день Скарамучча едва смог дойти до другого конца своей комнаты. Он чувствовал себя нормально, когда проснулся… Но, как только он встал с кровати, боль оказалась настолько невыносимой, что его ноги подкосились. Он вздохнул, изначально даже не помня, что они с Казухой делали прошлой ночью… Но воспоминания сразу вернулись, как только он почувствовал ноющую боль сзади. Боже, это было пиздец как смущающе… он даже не мог ровно стоять без ощущения, что его задница сейчас отвалится. Все из-за того тупого придурка… Каэдэхара Казухи. На Скарамуччу обрушилось какое-то чувство вины. Он с отвращением и сожалением прокручивал в голове мысли о событиях, произошедших вчера. Казуха заявился в его комнату, сначала любезничал, потом разозлил его, спровоцировал его, соблазнил его, прикасался к нему, целовал его, трахнул его… И Скарамучча позволил всему этому случится. По крайней мере, за последнюю часть он был благодарен. Как минимум ему было противно от самого себя. Ему хотелось рвать на себе волосы, скинуть с полок все свои безделушки, сбросить с лестницы свою приставку и, затем, поджечь дом Казухи. И все же, он не смог дойти даже до ванной, не свалившись с ног от мучительной боли. Скарамучче повезло, что его мать — Эи, высокопоставленный политик — отсутствовала на неделю по важным деловым вопросам. Их отношения были пустыми и мрачными. Скарамучча относился к ней с уважением, а Эи достаточно доверяла ему, чтобы он принимал собственные решение без ее вмешательства. Примерно на этом их взаимодействия начинались и заканчивались. Но, тем не менее, если бы его мать была дома, он бы не смог скрыть от нее свою внезапную «травму». Она бы начала расспрашивать, так как была умной и легко улавливала происходящее. Скарамучча бы застрял в ситуации, где Эи знала о том, что он делал «непристойные вещи» с парнем. Он бы не пережил такое. Эи будет измучена, узнав, что ее сын — гей — что, по идее, было бы не так уж важно, поскольку именно она постоянно приводила домой ту розоволосую даму в три часа ночи — но, тем не менее, Скарамучча лучше сдохнет, чем позволит матери увидеть его в таком свете. Если отложить в сторону все эти заботы, то одна точно оставалась актуальной — Скарамучче нужно было идти в школу. Как бы сильно ему ни было больно, как бы сильно он ни был зол, ему все равно нужно идти. Он не собирался дать Казухе ни секунды уверенности в том, что он трахнул его так хорошо, что Скарамучче пришлось взять больничный и лежать в кровати весь день. Он бы никогда, даже через миллионы лет, не дал бы шанса насладится этим. Итак, Скарамучча взял себя в руки и начал собираться. Он долго пролежал в ванной, в некой отчаянной попытке расслабить мышцы в теле, хотя он уже принял ванну накануне ночью. Он искупался, оделся, выпил тонну чертового ибупрофена и, с невозмутимым лицом, отправился в школу. — Придя на первый урок и увидя Казуху, удобно устроившегося в углу класса — он облокотил голову на руку и болтал с девчонками, которые накручивали пряди волос на пальцы и хлопали ресницами, глядя на него, пока Казуха делал ровно минимум — Скарамучче захотелось заорать во все горло. — Казуха, что случилось! — Откуда у тебя на лице все эти ссадины и синяки? — Ты с кем-то подрался? — О, нет, это могло случится? Кто в здравом уме сможет избить твое красивое личико! Они ворковали и каркали над Казухой и его ранами, нежно поглаживали своими пальцами его ссадины. Скарамучча прикусил язык и впился ногтями в ладонь, просто потому, что Казуху, конечно, пиздец как жалели и осыпали вниманием за честно заработанные побои, которые нанес ему Скарамучча прошлой ночью. Ярость в венах закипала, пока он шел к своему месту, изо всех сил стараясь не ковылять от боли. Он швырнул рюкзак на пол и сел, поморщившись, когда задница впервые коснулась стула. Скарамучча быстро пробежался глазами по классу, чтобы убедится, что никто не заметил, перед тем как прокашляться и скрестить руки на груди. Скарамучча сидел, гневно постукивая кончиками пальцев по столу, озабоченный осознанием того, что ему придется видеть лицо Казухи весь ебаный день, каждый божий день, и еще на протяжении кто знает скольких дней… Почему он ответил «нет», когда Казуха спросил, остается ли в силе их уговор? Почему Скарамучча не ответил по-другому? Почему он сделал именно так? Ну каким же он был идиотом? Возможность избавиться от Казухи была у него прямо в руках, и он просто… выкинул ее? Все ради чего? Ради хорошего траха? Чертовски хорошего, раз уж на то пошло. Скарамучча вздрогнул, как только осознал мысль, которая только что пронеслась у него в голове. Первый урок прошел как в тумане. Скарамучча вообще не мог сосредоточится на предмете, он был слишком занят: прокручивал мысли в голове, проклинал себя за, такую глупую, бессмысленную ошибку, изо всех сил старался не смотреть в сторону Казухи. Казуха, сидя на своем месте, выглядел так отстраненно, но довольно, подперев подбородок рукой, с такой мягкой, повседневной улыбкой на губах. Облокотившийся на спинку стула, он, раздвинул ноги и ритмично постукивал ступней по плиточному полу. Верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, а свет от LED-ламп, который падал на выглядывающую из-под края ключицу Казухи, пиздец как ярко отблескивал Скарамучче прямо в глаза. Скарамучча обнаружил, что проводит пальцами по ссадинам на костяшках пальцев, мысленно отрицая то, как приятно было оставлять все те синяки, которые разбросаны по лицу и под глазами у Казухи. Звонок прозвенел гораздо раньше, чем ожидал темноволосый парень. Неужели урок прошел так быстро…? Что он делал все это время, сидел и пялился на Казуху с яростью в глазах? В любом случае, это не имело значения, потому что теперь Скарамучче предстояло пойти на второй урок — где Казуха тоже появится — и нужно было выяснить, как он собирается подавлять и игнорировать все эти дерьмовые мысли, которые терзали его рассудок. Осторожно поднявшись со своего места и перекинув рюкзак через плечо, Скарамучча резко вдохнул и тихонько подогнул колени. Это была неудачная попытка преодолеть жгучую боль, пронзившую его тело от того простого движения. Он зажмурился, прикусил язык, сжал лямку рюкзака и глубоко вдохнул. Но прежде чем он успел сделать хоть один шаг, ярко-белая вспышка мелькнула в его боковом зрении. Там, медленно и небрежно проходя мимо Скарамуччи, шел Казуха… С самодовольным выражением лица и отекшими багровыми глазами. — Немного больно сегодня, Куни? — голос Казухи был едва громче шепота и огненнее ада, в нем слышался явный намек на самоуверенность. Скарамучча замер и поймал взгляд Казухи. Из ноздрей практически валил дым, когда другой парень осторожно провел пальцами по его столу… Их взгляды задержались слишком надолго, прежде чем Казуха резко повернулся вперед и вышел из класса. Скарамучча остался стоять там, его ноги приклеились к полу и гнев нарастал внутри. Все уже покинули класс и Скарамучча остался один, не в силах ступить ни шагу, совершенно изумленный тем, что у Казухи хватило смелости сказать ему что-то подобное средь бела дня. — Скарамучча, урок окончен. Ты можешь идти, — профессор вырвал парня из его мыслей, что тот почти подскочил и ахнул от испуга. — А, да… простите, до завтра, — пролепетал он и поковылял прочь из класса. Следующие уроки прошли точно так же: Скарамучча сидел в конце класса, взглядом сверля дыру в затылке Казухи, мысленно прокручивая каждую сцену вчерашней ночи и определяя где же он ошибся… И Казуха сидел перед ним так спокойно, ни на что не обращая внимания, его веки были прищурены — наполовину от того, что он накурился, наполовину от оставленных Скарамуччей синяков под ними. После каждого урока Казуха всегда что-то говорил Скарамучче, когда выходил из класса, что делало ситуацию еще хуже. — Сядь ровно, Куни. — Расслабься немного. Ты напряжен, Куни. — Кажется, тебе стало легче ходить, тебе лучше, Куни? Каждый раз все было сказано в одном тоне — полном самодовольства; в каждом слоге искрило удовлетворение. Это ебать как раздражало. И почему обязательно нужно было называть Скарамуччу этим дурацким прозвищем? Он ненавидел это, не говоря уже о том что каждый раз, когда оно исходило из уст Казухи, Скарамучча возвращался к ночным событиям — Казуха стонет «Куни» между толчками и плавно повторяет это имя каждый раз, когда Скарамучча умоляет… Ему срочно нужно было остановить водоворот этих мыслей. — Четвертым был урок физкультуры. Как, блять, Скарамучча должен был заниматься в таком состоянии? Это было невозможно. Поэтому он придумал тупую отмазку — у него разболелся живот (что, на самом деле, не было полным враньем) и занятий спортом на сегодня удалось избежать. Ему разрешили посидеть одному в раздевалке, немного позаниматься учебой и не видеть лица Казухи… Это было только к лучшему, очень необходимая передышка. Прошло только пол дня, а Скарамучча уже чувствовал себя так, будто разваливается на части, ментально и физически. Он был совершенно измотан попытками вести себя так, как будто его тело не было истерзано прошлой ночью, а также попытками сдержать свои безудержные мысли о Казухе. Хотя, в раздевалке было не так уж и хорошо — чем-то воняло и скамейки совсем неудобные — но это было лучше, чем ничего. Скарамучча расслабился на скамейке и открыл свои книги. Он глубоко вдохнул и позволил улыбке заиграть на губах, что он делал очень редко. Но, это было оправдано, в конце концов, когда в последний раз он мог провести целый урок в одиночестве, без Казухи? Он даже не смог вспомнить, случалось ли вообще когда-нибудь такое. И, все же, он почувствовал себя в высшей степени идиотом, когда понял, что такая вещь слишком хороша, чтобы быть правдой. Звук тяжелых дверей раздевалки эхом разнесся по бетонным стенам, отчего Скарамучча вздрогнул. Он быстро оторвал взгляд от книги, нахмурил брови и стиснул зубы. Дверь щелкнула, закрываясь, и на мгновение наступила тишина. Тем не менее, звук мягких, неторопливых шагов, раздавался в его ушах. Он мог бы узнать эту ленивую походку где угодно. — Эй, Куни. Ты реально пропускаешь урок физкультуры? Все из-за меня? Я же говорил, тебе будет не очень, если я тебя не подготовлю. У Скарамуччи в глазах почти покраснело от ярости. — Какого хера ты здесь делаешь? Возвращайся на урок. Казуха лениво усмехнулся и вальяжно прислонился к шкафчикам, звук ржавого металла эхом покатился по раздевалке. — Я просто пришел проведать тебя. Думал, ты будешь рад меня видеть… Ведь ты казался таким разочарованным, увидев, как я ухожу, прошлой ночью. Скарамучча закатил глаза: — Правда? Что бы ты ни видел прошлой ночью — это было в твоем воображении. Я был рад видеть, что ты ушел. И прямо сейчас я мечтаю о том, чтобы тебя не видеть. — Вот как? Казуха оттолкнулся от шкафчиков и сделал пару ленивых шагов в сторону Скарамуччи, скрестив руки на груди и прикрыв глаза. — Тогда почему ты отказался от уговора? Если все еще так сильно ненавидишь меня. Скарамучча пристально смотрел на Казуху, его разум уже затуманивался от злости. Он захлопнул книгу и закинул ногу на ногу. — Я на самом деле рад, что ты об этом заговорил. Я реально не понимаю, чем я думал прошлой ночью… Уговор остается в силе. Я хочу, чтобы ты пошел в тот колледж. И больше никогда не хочу тебя видеть, это окончательно. Казуха остановился в паре шагов от другого парня, одна рука на бедре, а губы приподняты в мягкой улыбке. Его тень нависла над Скарамуччей, а лицо омрачилось. Скарамучча почувствовал себе еще меньше, чем он был на самом деле… — Что ж, раз так, я полагаю, тебе все еще нужно устроить мне встречу с Тартальей. Я не ходил к нему вчера, понимаешь… для того, чтобы я удовлетворил твои желания, тебе придется удовлетворить мои. Пока Казуха говорил, он присел на корточки, оказавшись со Скарамуччей на одном уровне, и положил локти на колени. Он поднял левую руку и уперся подбородком в ладонь, изящные пальцы лениво постукивали по розовой щеке и ссадинам на ней. Скарамучча усмехнулся: — Правда? И кто виноват в том, что ты не пошел к нему? Ты мог, но не пошел. С чего вдруг это моя проблема. Казуха вздохнул и окинул взглядом лицо другого парня. Эмоции уже взяли верх над ним… ведь Скарамучча был таким милыми, когда злился. Его брови хмурились, лоб съеживался, синие глаза блестели, носик морщился, уголки губ опускались. — Я не видел в этом необходимости. В конце концов… — Казуха замолчал и поднял руку, медленно и осторожно кладя указательный палец на коленку Скарамуччи, — ты был тем, кто удовлетворил жажду, которую я стремился утолить. Скарамучча в одно движение скинул руку Казухи со своего колена и поднялся на ноги. — Убирайся. Я поговорю с Тартальей и посмотрю, смогу ли я уговорить его позависать с тобой еще раз. Но в этот раз ты пойдешь в его дом, а не в мой. Понял? Казуха продолжал сидеть на корточках, глядя вверх на Скарамуччу своими лениво прикрытыми, багровыми глазами. Он спустился взглядом по его телу, пока глаза не остановились на талии… которая идеально расположилась напротив его лица. — Зачем ты сейчас ставишь меня в такое положение? — он лениво протянул. Скарамучча, в удивлении, приподнял бровь и покачал головой, не понимая, что Казуха имел в виду, и, откровенно злясь на то, что Казуха полностью проигнорировал его предыдущее заявление. — Ты о чем? Ты не услышал, что я сказал– Скарамучча запнулся, когда Казуха потянул руку вверх, просунул пальцы в петлю для ремня на его штанах и потянул вниз, пока его штаны не начали съезжать с талии. — Я об этом. Ты надо мной и мое лицо прямо напротив талии. Ты пытаешься меня соблазнить? Темноволосый сморщился и переводил взгляд то на самодовольное лицо Казухи, то на пальцы, обхватившие его талию. Он поклялся архонтам, что ударит его снова… Но, вместо этого, Скарамучча просто щелкнул ему пальцем по лбу и Казуха мягко качнулся назад. — Отличная попытка. Убирайся нахуй отсюда. Казуха тихо усмехнулся и медленно встал на ноги, рукой поправляя волосы и откидывая голову назад. Скарамуш смотрел на него потемневшими глазами, скрестив руки на груди, и нетерпеливо постукивал ногой по полу. — А что, если я не хочу. Что ты сделаешь, заставишь? Знаешь, если подумать… Я не против посмотреть, как ты пытаешься вытолкнуть меня отсюда. Скарамучча не смог удержаться и издевательски засмеялся: — Ты действительно знаешь, как вывести меня из себя, да, красавчик? — А-а, что я говорил, ты называешь меня красивым? Кажется, у тебя это вошло в привычку. Если ты так ненавидишь меня, то почему считаешь меня таким привлекательным? — Казуха испытывал его терпение. Он чуть наклонился вперед и игриво прищурился. — Я никогда не называл тебя привлекательным. Я говорил «красавчик». Это даже не комплимент. Если бы ты умел улавливать социальные сигналы, ты бы понял, что я высмеиваю тебя и твою репутацию. — Мою репутацию? С каких это пор меня называют красавчиком? — Казуха шагнул к Скарамучче. Тот закатил глаза и напрягся в плечах: — Всегда? Я знаю твою жалкую задницу с самого детского сада, так что я точно знаю с каких пор тебя называют красавчиком, — аргументы Скарамуччи начали звучать бредово и беспорядочно, — ты и был. И сейчас им являешься. Просто потому, что, возможно, Казуха был прав… почему он считал его таким красивым? Казуха хрипло рассмеялся: — Неужели это так? Скарамучча горячо закивал головой. — Ладно, тогда скажи мне… кто называл меня красавчиком? — Все девчонки– — Кроме девчонок. Они скажут что угодно, лишь бы заслужить расположение. Я хочу знать, кто из парней называет меня красавчиком… потому что именно они справедливо определяют репутацию других парней, не так ли? Пока они спорили, Казуха приблизился к Скарамучче, оставляя между ними расстояние в волосинку. Парень, что был пониже, смотрел на Казуху раздраженным и безумным взглядом, а Казуха смотрел на его дерзко и уверенно. — Ну? Тебе есть чем возразить? Скарамучча молчал. Он злился на Казуху, его губы сжались, а разум пытался найти какой-то ответ, чтобы выбраться из тупика, в который он был загнан. — Хм. Так я и думал. — Казуха удовлетворенно вздохнул и начал разворачиваться, сначала на пятках, а потом полностью отвернулся и начал шагать к выходу. Скарамучча, из желания оставить за собой последнее слово, ринулся вперед и остановил Казуху, сильно сжав рукой его плечо. Он грубо развернул его, одновременно толкая. Лопатками Казуха ударился о дверки шкафчиков. — Нет, знаешь что, это не ВАЖНО кто называл тебя красавчиком, а кто нет. Ты просто пытаешься меня задеть, чтобы посмеяться последним, чтобы спровоцировать меня на ответ, чтобы поиздеваться надо мной, чтобы ты мог немного развлечься, воспользовавшись моими чувствами к тебе– — Чувствами? Какими чувствами, Куникудзуши? Скарамучча разочарованно хмыкнул и сильнее прижал его к шкафчику, их лица были настолько близко, что лбы едва соприкасались. — Блять, перестань мне так называть! Не важно, что было вчера… да ебать, перестань вести себя так, как будто у тебя надо мной есть какое-то превосходство! — Но я думал тебе нравится это? — Казуха склонил голову и лениво прикрыл глаза, плавная и соблазнительная ухмылка растянулась на губах. — НЕТ! Мне не нравится! Это пиздец как раздражает! — к этому моменту все его лицо уже было красным от злости. Казуха рассмеялся и поднял руки над головой, переведя взгляд вниз на руку Скарамуша, крепко сжимающую его воротник. — Разве это не напоминает тебе прошлую ночь? Ты злишься на меня, выглядишь так, как будто врежешь мне, сжимаешь мой воротник в кулаках… и всего в дюйме от моего лица. Вот так ты собираешься вести себя каждый раз, перед тем как мы перепихнемся? Лицо Скарамуччи исказилось в отвращении: — Перепихнемся? Что, бля, с тобой не так? Кто вообще сказал, что мы перепихнемся? Ты постоянно думаешь о сексе? От этих слов улыбка Казуха стала только шире, и его рука скользнула вниз, чтобы обхватить пряжку ремня Скарамуччи. — Только не говори мне, что я ошибаюсь… Я ничего не могу поделать со своими желаниями, когда ты выглядишь так передо мной. Скарамучча пронзительно сухо сглотнул, и почувствовал, как от злости на его щеках появляется теплый румянец. — Как… как выгляжу? Его голос уже стал робким. Как легко Казухе удавалось сломить его, сказав только одно простое предложения, подобрав правильные слова… — Возбужденно. Взволновано. Знаешь, Куни, — Казуха облизал губы, смотря вниз, где его рука осторожно расстегивала ремень Скарамуччи, — я кое что узнал о тебе прошлой ночью. Костяшки пальцев Скарамуччи побелели от того, как сильно он сжимал чужой воротник: — Что ты узнал. — он не стал говорить это вопросительным тоном. — Твое удовлетворенное выражение лица, когда ты был сверху, так похоже на твое озлобленное выражение лица, когда ты хотел меня ударить. Как я могу не смотреть, когда я зациклился на воспоминаниях: ты прыгаешь вверх-вниз на моем члене, умоляя называть тебя настоящим именем? Сердце Скарамуччи пропустило удар — от чего, по правде, ему хотелось закатить глаза и заорать — просто потому, что каким-то образом, Казуха знал все нужные слова, чтобы мгновенно превратить его жажду крови в сексуальную похоть. — Я вижу этот взгляд в твоих глазах, Куни. Дыхание Казухи горячо обжигало лицо Скарамуччи. Его пальцы уже вытянули кожаный ремень из пряжки, теперь медленно расстегивали пуговицы на его штанах. — Какой взгляд. — Скарамучча пытался сохранить свой грозный вид, но он уже с треском провалился. По правде говоря, все это вызывало в нем еще большее желание ударить Казуху… что ему, вероятно, тому бы понравилось. — Тот, в котором отражаются твои попытки решить — позволишь ли ты мне поступить с тобой по-моему, или нет. Пуговка выскочила из ткани. — По твоему? — Скарамучча издал низкий смешок, — если я позволю тебе прикоснуться ко мне, это будет для меня. Не для тебя. Казуха аккуратно дернул за молнию. — Справедливо. Звук расстегивающейся ширинки эхом отозвался в их ушах. Скарамучча сглотнул, когда почувствовал, что в штанах стало очень тесно. — Так каким будет решение, Куни? — Казуха запустил кончики пальцев под резинку боксеров Скарамуччи, их теплота оставляла его беспомощным, колени подогнулись, а внизу живота все сжалось. Скарамучча прерывисто вздохнул и неосознанно перевел взгляд на руку Казухи. Боже, ему не хотелось ничего иного, кроме как вышвырнуть этого тупого придурка из раздевалки… и, все же, омерзительное желание ощутить хотя бы каплю того, что Казуха делал с ним прошлой ночью, было слишком сильным, чтобы с ним бороться. И снова, Скарамучча отказывался слышать свой голос, просящий Казуху прикоснуться к нему. Он бы этого не сделал, даже через миллион лет… но, он также не мог отрицать, что Казуха абсолютно точно заставил его сдаться. Он хотел этого, очень хотел… исключительно, чтобы снова испытать то удовольствие, и было в какой-то мере забавно требовать это от человека, которого он ненавидел больше всего. По крайней мере, так он убеждал себя, пытаясь «оправдать» свое поведение. Поэтому, Скарамучча ничего не говорил. Вместо этого, он опустил руку вниз и крепко сжал запястье Казухи, направляя его пальцы под резинку боксеров, пока они не дрогнули над его эрекцией. — Это означает «да», Куни? — прошептал Казуха, его губы были всего в сантиметре от губ Скарамуччи. Тот бросил на него раздраженный взгляд, стиснул зубы от предвкушения, которое переполняло каждую клеточку его тела. — Ты знаешь мой ответ. — прошипел Скарамучча. Ладонь Казухи скользнула вниз по нижней части живота Скарамуччи, остановившись, как только его пальцы коснулись члена. На его губах растянулась ухмылка… Потому что он мог легко водить по изгибу члена, который уже торчал вверх. — Правда, Куни… тебя так легко возбудить. Стоит мне только намекнуть на то, что я могу с тобой сделать — и ты уже так возбужден, что даже не можешь контролировать себя. Как давно это прячется в твоих штанах? Уж явно не с того момента, когда я сидел на корточках напротив твоей талии. Скарамучча прикусил язык и сдержал тихий всхлип, когда большой палец Казухи провел по головке его члена, а остальные пальцы медленно, осторожно сомкнулись вокруг основания и погладили его… — Заткнись, — все, что он сказал, это вызвало у Казухи самодовольный смешок. Казуха с восхищением наблюдал, как лицо другого парня исказилось от его прикосновения: его челюсть сжалась; его брови подрагивали каждый раз, когда Казуха делал малейшее движение, его глаза блестели, когда минимальные крупицы удовольствия охватывали его чувства… Ни говоря ни слова, Казуха плавно и осторожно вытащил член Скарамуччи из ткани боксеров. Он облегченно выдохнул, когда давление ослабло — теперь его член был полностью открыт для манипуляций Казухи. Казуха на мгновение поднял руку, глядя прямо в глаза Скарамучче, и сплюнул себе в ладонь. Скарамучча поморщился, немного раздраженный этим поступком, но эта гримаса быстро превратилась в выражение блаженства, когда рука Казухи снова опустилась, чтобы погладить его член. — Это все, чего ты хочешь от меня, Куникудзуши? Просто рука? — проворковал Казуха, свободной рукой обвивая талию Скарамуччи и переворачивая его так, что они поменялись местами. Теперь, прижимая другого парня к шкафчику, у Казухи было больше контроля над чужим телом. — Хватит пытаться заставить меня умолять. Я понимаю, что ты делаешь, — выдавил из себя Скарамучча, облокотившись головой на шкафчик позади, пальцами крепко впиваясь в спину Казухи. Тот плавно погладил по всей длинне, без особых усилий заставляя тело Скарамуччи дрожать. — О? Ты думаешь, я делаю это? Я знаю, ты в этом новичок, Куни, но тебе нужно научится понимать когда кто-то спрашивает твоего согласия, а когда кто-то пытается заставить тебя умолять. Скарамучча только начал открывать рот, чтобы извергнуть ответную колкость, но Казуха поспешил прижать палец к его губам, чтобы сдержать такие ответы. — Хотя, я был бы не против услышать, как ты умоляешь… — Казуха засмеялся, его веки сомкнулись, а по лицу расплылась улыбка. Он наклонился вперед и скользнул губами по шее Скарамуччи, оставляя невероятно нежные поцелуи на его коже… отчего изо рта Скарамуччи вырвался едва слышный всхлип. Одной рукой он сжимал член Скарамуччи, и начал спускаться по его телу ниже: от ключицы к груди, от груди до живота… когда Казуха оказался напротив его пупка, он смял край чужой футболки и поднял его к губам. — Подержишь это для меня, Куни. Пожалуйста? Нахмурив брови, Скарамучча прищурился и перевел взгляд с лица Казухи на руку, приподнявшую его футболку. — Что? — Подержи. Хочу тебя видеть, — он открыл рот и медленно высунул язык, позволив небольшой капле слюны стечь на головку члена Скарамуччи… Тот подавил стон, от тепла слюны по его спине пробежала дрожь. Он сдержал стон и прикусил нижний край своей футболки, высвобождая ее из рук Казухи и наблюдая, как опускается чужая рука. — Хороший мальчик. — Хвалить… ммгх, не надо. — голос Скарамуччи был заглушен тканью во рту. Казуха засмеялся и, слегка приоткрыв губы, завис над членом Скарамуччи, глядя ему в глаза. Он полностью встал на колени, одной рукой обхватив основание члена, а другой поглаживал чужую талию, касаниями очерчивая плавные линии на коже. — Но мне нравится хвалить тебя, Куни… Сразу видно — тебя это заводит. — Ммгх, плевать. Казуха закатил глаза и наклонился, языком прижимаясь к головке члена, слизывая влагу, которая уже начала выделяться. Скарамучча прерывисто выдохнул и бессознательно положил руку на затылок Казухи, мягко подталкивая его ближе к члену. — О? Ты хочешь, чтобы я отсосал тебе? — задумчиво спросил Казуха. Он водил пальцами вверх-вниз по чужому члену. Он сказал это так, будто бы первоначальное намерение не было очевидным… что за издевка. — Заткнись, — выпалил Скарамучча, все еще сжимая ткань футболки зубами. — Ну давай, — протянул Казуха, — я хочу услышать, как ты скажешь это, милый. Инстинктивно, Скарамучча выпустил край футболки изо рта и впился ногтями в затылок Казухи: — Блять, не называй меня так. — Ой, ты что-то уронил. Полностью игнорируя чужие резкие слова, Казуха поднял край футболки и снова, с силой, запихал его в рот Скарамучче. — Вот так, гораздо лучше. А вообще, ничего не говори… я бы предпочел услышать твои стоны. Только писк вырвался изо рта Скарамуччи, когда он попытался что-то сказать, но слова сразу растаяли на языке, как только Казуха полностью взял в рот его член, крепко обхватив основание руками. Теплые, влажные губы; упругий язык скользил по всей длине. Он начал так энергично, что у Скарамуччи почти закружилась голова. Он поддался бедрами вперед и издал приглушенный стон. Его трясущаяся рука парила над головой Казухи, пытаясь схватиться за белоснежные волосы… и все же, Казуха двигал головой так быстро и усердно, что Скарамучча просто не успевал. Непристойные, мокрые звуки эхом отражались от бетонных стен, смешиваясь с жалкими стонами и всхлипами Скарамуччи. Он прильнул бедрами вперед и, оторвавшись от шкафчика, выгнул спину. Удовольствие охватывало каждую клеточку его тела. Казуха посмотрел на него неподвижными, но уже влажными глазами, наконец показывая каких усилий ему это стоило. — Ебать… бля, Казуха, поме– помедленнее… — удалось пробормотать Скарамучче. По уголкам его рта стекала слюна, пачкая ткань, которую он держал в зубах. Казуха посмотрел вверх — на него — и Скарамучча посмотрел вниз… их взгляды встретились, в них мерцала одинаково безумная похоть. Казуха не ответил, он продолжал в том же беспощадном темпе и стонал, посылая вибрации вокруг члена. Казуха точно знал, что делает. Он был хорош в этом — что, к этому моменту, было уже очевидно — и он собирался получить от Скарамуччи то, что хотел. Он собирался обнажить его до костей. Он собирался высосать каждую каплю сомнения из Скарамуччи, он собирался трахнуть его со всей пылкостью, что была в его теле, он собирался сделать этого злого мальчишку своей собственной игрушкой. И, почему? Почему Казуха хотел сделать это с парнем, который так сильно его «ненавидел» и относился к нему с крайним пренебрежением? Что ж, ответ был прост… Потому, что это было весело, это было захватывающе. Это разбавило его, и без того, тусклые дни, дало подъем, который он уже давно не чувствовал. Не говоря уже о том, что внешне Скарамучча был приятным, а трахать его было просто потрясающе. Ни одна девушка не смогла утолить голод Казухи так, как это сделал Скарамучча. Ни один парень, с которым они трахались до этого, не заставил Казуху желать большего так, как это сделал Скарамучча. Обычно, он был принимающим, когда спал с парнями… Но, со Скарамуччей… все, чего он хотел — овладеть его телом так, как пожелает. Вкушать и чувствовать каждую частичку его существования, снова, и снова, и снова… Как он мог позволить этому удовольствию утечь сквозь пальцы, если оно вызывало зависимость? Абсолютно точно, не мог. Ни за что на свете.