Cliché

      Негромкий гул только начинающего просыпаться города создаёт приятный фоновый шум, гудки машин и едва различимые голоса пока ещё редких прохожих. Ёнджуну даже бессмысленно вслушиваться в них, потому что он всё равно не поймёт, о чём так громко спорят спешащие куда-то девушки. Он знает какие-то базовые фразочки на французском, которые специально выучил перед приездом сюда, чтобы умело раскидываться ими во время небольших интервью, с чарующей улыбкой подмигивая в камеру, чтобы в очередной раз украсть людскую симпатию и сердца.       Опираясь на холодные перила небольшого балкона, он медленно делает затяжку, вглядываясь во всё ещё тёмное ночное небо и отдалённые переливы огней на Эйфелевой башне. Дым минует губы и, словно ядовитый змей, скользит вниз по организму, оседая на стенках лёгких чёрной тягучей смолой. Ему так нравится это делать. В этом есть своя эстетика, как на тех картинках в социальных сетях, где сигарета зажата между длинных пальцев красивых рук с тонкой сеткой голубых вен, или пухлые губы выпускающие серый дым плотным, но тусклым облаком, или отпечатки кроваво-красных помад на кончиках окурков, неаккуратно затушенных в стеклянных пепельницах.       Как бы он хотел бросить эту дурацкую вредную привычку и перестать травить организм никотином. Но будто бы его зависимость не в том, чтобы его тело напитывалось ядовитыми смолами, а в том, чтобы просто делать это рефлекторное движение, поднимая руку к губам, и вдыхать. Начинать дышать хоть чем-то, кроме этого не менее убивающего свежего воздуха, разрывающего лёгкие колючими иглами утренней свежести. Будто бы ему всегда нужна эта причина. Это маленький перерыв на пять минут, чтобы освободить голову от роящихся внутри мыслей, отпустить их все, поставить мир на паузу и просто сделать глубокий вдох наедине с самим собой.       Каждый раз замечая сигарету в чужих руках, он мысленно жалеет человека, потому что прекрасно понимает, как сложно избавиться от этого демона, который медленно, но верно душит организм, заставляя привязываться к себе всё больше и больше с каждой затяжкой.       Пальцы обжигает сожравший до самого фильтра тлеющий огонёк, желающий перебраться и на нежную кожу, согреть и её своим теплом, но Ёнджун лишь безжалостно тушит его в такой же прозрачной пепельнице, как и на картинках, не давая никакого шанса на ласку.       Достав из кармана мягкого белого халата зачем-то захваченную из комнаты красную помаду, Ёнджун делает всё в лучших клишированных традициях города любви и, неаккуратно проведя ей по губам, оставляет яркий след на салфетке, а затем, положив её на стол рядом с пепельницей, придавливает небольшой чашкой с витиеватой ручкой, наполненной ещё не тронутым кофе, а затем фотографирует, создавая ещё одну красивую картинку, которую люди обязательно будут использовать в своих эстетиках. И с короткой подписью «Bonjour» публикует её в социальных сетях, обязательно отмечая бренд, участвовать в показе которого он сюда и прилетел.       Ещё одно клише.       Зажигалка вновь щёлкает в руках, и очередная порция дыма выдыхается в воздух, заставляя Ёнджуна отпустить из своей головы все лишние мысли. Небо начинает потихоньку светлеть, а лёгкие первые лучи восходящего солнца — окрашивать пространство. Кто-то громко ругается под балконом, заставляя упасть взгляд вниз и замечая старушку, что с трудом пытается поднять застрявшие жалюзи витрины своей пекарни. Сейчас она попадёт внутрь, и Ёнджун сможет наконец-то вдохнуть в лёгкие запах свежей выпечки. Все так хвалят парижские круассаны, а ему они совсем не понравились: пустые, безвкусные, без начинки. Хотя, возможно, он просто купил их в неудачном месте и стоит дать им второй шанс.       Горячий кофе согревает внутренности, заставляя слегка дрожать от контраста температур и разбегаться мурашки по всей поверхности кожи, а на пальцах и золотой окантовке чашки остаются смазанные отпечатки красных поцелуев.       И ещё один опускается на заднюю сторону шеи, когда пальцы отодвигают ворот мягкого халата, но эти губы уже не принадлежат ему. Сильные руки обвивают уже продрогшее тело прижимая к себе, а холодный нос скользит по плечу, жадно воруя с него запах вишнёвого геля для душа. На Эйфелевой башне гаснет ночная подсветка, а сердце Ёнджуна зажигается миллиардом огней.       — Я скучал, — шепчет мягкий голос сзади. — Замёрз?       — Немного, — Ёнджун дёргает плечами, сбрасывая с себя оцепенение и чужие ладони, чтобы повернуться к гостю. — Как долетел?       — Отлично, — улыбается Субин, который даже не снял тяжёлые ботинки и бежевый тренч. Опять клише. — Всего пятнадцать часов, но ты знаешь, что мне всё равно занимает дорога к тебе сутки или пару минут.       — Да, — дёргает бровью Ёнджун, продолжая сканировать собеседника равнодушным взглядом. — Как в той песне, которую ты любишь, а?       — «505»? — уточняет мужчина и, получив одобрительный кивок, продолжает. — Получается, я испортил сюрприз?       — Кто знает, — пожимает плечами Ёнджун и тушит вторую сигарету в пепельнице, а затем тянет за галстук Субина, впивается в чужие губы, оставляя на них такой же красный след, как на тонком фарфоре и бумажном фильтре. Делится с ним горечью утренней порции никотина и кофе, а тот лишь довольно улыбается, опуская тёплую ладонь на холодную щёку, мягко поглаживая и согревая её большим пальцем. Такой же дурак, но только зависимый совсем не от противного дыма.       Пояс быстро падает двумя прямыми линиями вдоль стройных ног, а сильные руки проскальзывают в едва не распахнувшийся халат, обнажая полное отсутствие одежды под пушистой тканью.       — Ты заболеешь, — спускаясь вниз поцелуями по шее, шепчет Субин.       — Так не морозь меня на террасе, — раздражённо закатывает глаза Ёнджун и сам толкает любовника внутрь небольшой квартиры, заставляя пятиться назад, пока задняя часть икр не упрётся в кровать; мужчина, не отрывая зачарованного взгляда, падает на неё, замирая в ожидание, пока изящное, стройное тело не опускается сверху его коленей, вновь возобновляя поцелуй. А мягкий халат так и останется валяться на холодном полу, одиноко наблюдая за восходящим солнцем.       — Я скучал, — вновь повторяет Субин, отрываясь от испачканных бархатной помадой губ.       Это чувствуется так странно. Ёнджун никогда ни по кому не скучал — ну, или просто привык так думать. Находясь всегда в суматохе работы, показов, перелётов, фотосессий и различных мероприятий, он едва находит время отправить сообщение родителями со словами, что у него всё хорошо — про телефонные разговоры, а тем более личные встречи они давно забыли, просто смирившись с загруженным графиком сына. Друзей у него почти нет, лишь коллеги, с которыми иногда приятно поболтать или посидеть в дорогом ресторане, чтобы отметить удачный контракт — не больше. И есть ещё Субин. Которому стоит лишь написать о своей скуке, и он примчится на другой конец земного шара, чтобы хорошо провести время со своим тайным партнёром. Поэтому можно ли назвать это «соскучился», когда внутри лишь пустота, которая затягивает свои края, лишь когда рядом возникает высокий и одержимый им бизнесмен?       — Мы виделись совсем недавно, — в итоге отвечает он, подставляя шею под поцелуи и скользя голой задницей по грубой ткани джинсов.       — Три недели назад, — жалуется мужчина, пока изящные руки наконец стягивают с его плеч пальто.       — C'est la vie, — выдыхает Ёнджун, наслаждаясь, как слегка грубые подушечки пальцев скользят по спине, а затем перебираются на грудь, поглаживая чувствительные соски, заставляя новую волну мурашек пробежаться по коже.       Он спешно развязывает галстук, выкидывая его куда-то назад, на безвкусный однотонный ковер, и всё ещё озябшими от холодного январского воздуха пальцами, которые никак не могут согреться, пытается расстегнуть, кажется, бесчисленные пуговицы на начинающей раздражать белой рубашке. И наконец, когда чужая грудь полностью открыта, он прижимается к ней, чувствуя, как приятно другое тело покорно делится с ним своим теплом. Рот снова занимают поцелуи, и лёгкий толчок заставляет Субина опрокинуться назад, в объятия хрустящих белых простыней.       Чем сильнее оголяется его любовник, тем насыщеннее становится запах дорогого парфюма с нотками цитрусов, который, кажется, с каждым прикосновением всё сильнее и сильнее втирается и оседает на коже Ёнджуна. Но он совсем не против.       В одно движение Ёнджун уже на лопатках теряется среди подушек и удивлённо выдыхает от резкой смены позиций, пока Субин так обыденно располагается между его худых разведённых в разные стороны бёдер, скользя жадным взглядом по ничем не прикрытому телу. Кажется, вот-вот он приоткроет рот, и по опухшим губам потечёт струйка слюны от эстетического удовольствия, вязкими каплями падая на подтянутый живот Ёнджуна. Но так и должно быть, он к этому привык.       Когда ты крутишься в модельном бизнесе больше пяти лет, всякий стыд и стеснение сами собой пропадают из спектра эмоций. Он часто переодевался в маленькой гримёрке, забитой другими манекенщиками, и когда в смене образа счёт идёт на секунды, особого выбора как обнажаться перед публикой нет. Про бесчисленные фотосессии для брендов и журналов вообще не стоит говорить. Креативные директора модных домов и стилисты так часто давали ему образы, которые едва ли можно назвать одеждой, прекрасно зная, как хорошо те будут смотреться на молодом и подтянутом теле. А Ёнджун умеет работать только на все сто процентов, полностью отдавая себя любимому делу и мастерски продавая любую даже самую безумную идею сумасшедшего дизайнера. Он не просто всегда был лучшим, занимая по праву первое место самых востребованных мужских моделей, он был уникальным, особенным и единственным в своём роде. Ёнджун не просто работал в мире моды, он его создавал, имея самое прямое влияние.       Поэтому остаться нагим перед кем-то для него не в новинку, но вот желание прикрыться появляется в первый раз. Поддавшись мгновенным сомнениям, он пытается сдвинуть слегка дрожащие бёдра. Нужно было всё-таки захлопнуть дверь балкона, потому что утренняя прохлада начинает пробираться и в комнату через неё.       — Всё в порядке? — Субин сразу же замечает изменение в настроение возлюбленного, но, пробежавшись ладонями по гладкой коже, вновь раздвигает его ноги, на этот раз уже обвивая их вокруг своего торса, и нависает сверху, заглядывая прямо в глаза.       — Да, — хрипло произносит Ёнджун, а затем, прокашлявшись, добавляет. — Наверное, просто не выспался и устал.       — Мы можем не продолжать, — мужчина оставляет едва ощутимые поцелуи на лице модели. — Можем просто лечь спать сейчас или ты хочешь вернуться в отель?       — Нет, — отмахивается Ёнджун. — Всё нормально.       Их губы вновь встречаются, размазывая между собой алый цвет, которого на самом деле практически не осталось, разве что на хрупком мраморе и бумажном фильтре. Пальцы Ёнджуна ловко расстёгивают пуговицы на джинсах, давая возможность проскользнуть левой руке внутрь, слегка приспуская чужие трусы и сжимая мягкую задницу ладонью, сильнее толкая чужие бёдра навстречу своим. Длинные ноги удобно располагаются на талии, а правая рука зарывается в волосы Субина, лохматя тщательно уложенные пряди, превращая их в грязный хаос.       Движения между бёдрами сводят с ума. Субин нетерпеливо и рвано потирается о внутреннюю часть бедра Ёнджуна всё ещё спрятанным в нижнее бельё членом, в то время как сам модель плавно двигает бёдрами параллельно грубой ткани джинсы, а затем резким толчком меняет их позиции, возвышаясь над своими любовником, напоминая, кто на самом деле по праву должен занимать все вершины.       Субин лишь выдавливает из себя улыбку, больше похожую на насмешку, отдавая мнимое лидерство над ситуацией, а затем сминает в руках мягкую задницу, заставляя Ёнджуна сдвинуться чуть вперёд, чтобы припасть губами к напряжённым от холодного воздуха соскам. Модель стонет, закатывая глаза от удовольствия, когда зубы терзают чувствительную бусину, мягко отлаживая затем горячим языком. Субин оттягивает и посасывает упругую плоть, старательно смачивая её слюной, заставляя Ёнджуна наклоняться ближе к себе, сбивчиво потираясь о рельефный живот пахом.       Длинные пальцы в это время уже пробираются под дорогое нижнее бельё, лаская шелковистую кожу, безжалостно её сжимая до заметных красных следов.       — Я подготовился в душе, — выстанывает модель, задыхаясь от очередного укуса чуть ниже ореола. — Не оставь следов, на мне будет прозрачная блуза.       — Прости, — Субин с большой неохотой отрывается от груди, оставляя последний мокрый поцелуй.       — После показа можешь хоть всего меня облизать, но сейчас… — предложение ему так и не дают закончить, потому что грубая фаланга проникает внутрь, пробуя растяжку и срывая очередной вздох.       Субин уже находит в ворохе из простыней потерянный флакончик смазки, пока Ёнджун всё глубже проваливается в бездну наслаждения от плавно скользящих внутри него пальцев. Упершись ладонями в чужую грудь, он спешно двигает бёдрами, нетерпеливо показывая, что достаточно растянут, но твёрдая рука крепко удерживает его на месте, пока вторая продолжает оглаживать изнеженные удовольствием стены, достигая подушечками нужных точек, которые, словно кнопки на приборной панели, заставляют Ёнджуна блаженно закатывать глаза и задыхаться.       Температура на поверхности простыней растёт с каждым соприкосновением двух тел, заставляя кожу покрываться тонким слоем пота и загораться малиновыми покраснениями, скользящими со скул на шею, и когда жар становится пылающим пламенем, жадно облизывающим своими горячими языками живот Ёнджуна, сворачиваясь внутри чуть ниже пупка и согревая внутренности, всё резко прекращается. Заветное чувство наслаждение лопается, словно тонкая нить паутинки от слабого ветра, врывающегося сквозь распахнутую настежь балконную дверь.       — Какого черта… — шипит Ёнджун, раздражённо распахивая глаза и специально царапая кожу на чужой груди, оставляя горящие полосы. — Так близко.       — Я знаю, mon amour, — глаза Субина наполнены до самых краев неподдельным обожанием, а губы всё так же, в противовес зеркалам души, изгибает насмешливая ухмылка.       Тихо хмыкнув, Ёнджун приподнимается, чтобы снять с себя и своего любовника остатки одежды, а затем вновь возвышается над чужим телом.       — Amour? — изгибает он бровь, заглядывая в самую глубину обманчиво-наивных глаз, в которых адским пламенем разгораются интерес и азарт. — И что это значит?       Но Субин не отвечает, вновь переворачивая их тела. Член одним плавным движением растягивает под свой размер покрасневший от стимуляции анус, проскальзывая до самого упора и заставляя Ёнджуна зажмурить глаза от болезненных ощущений наполненности и упустить нить разговора, мгновенно забывая последние мысли.       Субин не торопится, даёт ему пару секунд, чтобы привыкнуть, и делает первый толчок. Модель приглушённо стонет, закидывая одну ногу на чужую талию, чтобы слегка сменить угол проникновения на более приятный, и сам двигает бёдрами, а руками обвивая широкую спину. Мягкие и плавные движения слегка раскачивают старую кровать, наполняя утренний воздух тихим поскрипыванием.       Вытерев тело салфетками, Ёнджун хватает с кресла оставленный там второй халат и, укутавшись в него, плотно завязывая пояс на талии, вновь возвращается на балкон, подставляя разгоряченное лицо порывам прохладного ветра.       Крышка дорогого портсигара с хлопком закрывается, а зажигалка щёлкает, обнимая жаром скрученный бумагой табак. Горечь дыма смешивается со сладостью выпечки, заставляя дыхание восстанавливаться, а сердце потихоньку замедлить темп. Тёплая ладонь обвивает тонкое запястье, оттягивая руку назад, а искусанные губы, едва касаясь подушечек пальцев, делают отравляющую организм затяжку.       — Дрянь, — выносит вердикт Субин, выдыхая дым тонкой струйкой совсем рядом с чужим ухом. — Ещё ни разу не пожалел, что бросил.       Кольцо из рук обвивает талию, прижимая к своей спине, заставляя Ёнджуна впервые за долгое время почувствовать тепло и уют, которых, кажется, не хватало всю жизнь. Где-то вдалеке включают музыку, а обрывки слов песни едва долетают к ним и, перемешавшись с грязным пеплом, уносятся прочь — исследовать несчастный и всеми давно забытый город любви.       Ёнджун дёргает плечами, ослабляя чужую хватку, чтобы повернуться и заглянуть в наполненные щенячьим обожанием глаза.       — Какие планы на вечер?       — Думал прогуляться немного по магазинам, — практически не моргая, произносит Субин. — У меня есть для тебя подарок.       — О нет, — закатывает глаза Ёнджун. — Только не говори, что собираешься купить мне ещё одну Биркин.       — Конечно нет, — на самом деле да, Ёнджун читает его как открытую детскую книжку.       — Хочу чтобы ты был моим плюс один на вечеринке после показа, — Субин напряжённо замирает, пока модель, отвернув голову вбок, выдыхает дым в сторону, игнорируя удивлённое выражение лица, которое быстро сменяется непониманием.       — Ты хочешь сделать отношения официальными?       — Нет, хочу показать всему миру, насколько богатый член могу сосать, — язвит модель, надменно изгибая бровь. — Я устал прятаться по углам, словно мы перевозбуждённые школьники. Устал довольствоваться этими отвратительными квартирками на окраинах городов и выбегать из отеля через чёрный вход, словно делаю что-то неправильное и плохое, лишь чтобы провести с тобой время. Хочу чтобы провокационные снимки с нашего отдыха взрывали все новостные заголовки.       — Твоё агентство? — чтобы успокоиться, Субин опять перехватывает губами сигаретный фильтр, делая затяжку. — Как они на это смотрят?       — Разве мне до этого есть дело? — смеётся Ёнджун, закидывая голову назад, обвивая руками чужую шею, буквально повисая на ней. — До конца контракта три недели, и если они не кучка идиотов, то должны валяться у моих ног и делать всё, что я попрошу, лишь бы получить заветную подпись о продлении, — добавляет уже более серьёзным тоном.       — Это всё так… — начинает было Субин, смотря куда-то за спину своего возлюбленного, наверное, на приступающую в рассветных лучах Эйфелеву башню, — сложно.       — Боишься? — щурит глаза Ёнджун, будто бы испытывая натянутые сейчас нервы избранника на прочность.       — Да, — честно отвечает тот, пересекая взгляды. — За тебя.       — Не нужно за меня бояться, — шепчет Ёнджун, оставляя горький поцелуй в уголке чужих губ. — Каким бы клише это ни было, я чувствую себя в безопасности только рядом с тобой.