---
На высоте воздух чище. Или же всё дело в уникальности территории, отведённой стадиону, ныне принимающему в себя десятки тысяч зрителей. Пол не знает наверняка, да и гадать он тоже не собирается. Главное: его дыхательные пути максимально освободились от царапающей грязи, немного сохранившейся в лёгком ощущении пыльного налёта на слизистой. Ещё на середине своего пути в смотровую башню, отведённую гостям, Атрейдес слышит нарастающий безумный рёв толпы. Уже перед самым входом он мельком замечает странные фигуры в девственно-чистых одеяниях, неожиданно поразивших его знакомым чувством, но попытка разглядеть в них то недостающее ускользает, когда его ослепляет белым. Пол рефлекторно дёргает руку к лицу, мысленно подавляя боль в глазницах. Теперь гомон ликования рокочет чуть-ли не у него в ушах. Когда зрение проясняется, Атрейдесу наконец предоставляется возможность оценить масштаб происходящего. Пол не должен лгать, ложь это плохо, — он и не будет. Ныне сбили его шумный вдох не тяжесть атмосферы и духота, а представший с ло́же вид. Спустя пару часов с момента их прибытия смог подрастянуло — одеяло сошло, открыв поверхности планеты звезду, вокруг которой та ходит по орбите. Белоснежное, треугольное плато арены внизу, окружённое углём плавно возрастающих стен, сверкало под неожиданно палящими лучами Черного солнца. Трибуны двигались, плыли как волны бушующего океана, гудели и восклицали слова на чужом для Атрейдеса языке. Но безмерное восхваление, приправленное щепоткой первобытной жажды зрелищ, прослеживающееся в тысячах голосов, вибрировало величием, поступающим в организм вместе с кислородом. Собственный пульс отдался в такт хаотичным звукам, разгоняя по крови дофамин и накачивая грудь чувством эйфории. В последний раз он ощущал подобное около месяца назад, когда, после долгожданного разрешения отца, ему наконец удалось самостоятельно подняться над песками Арракиса. Сейчас же Пол не мог сдержать растущего восторга, но соблюдая комильфо, умело уместил все эмоции в лёгкую улыбку. Он услышал, как его севшая сбоку мать тихо фыркнула, видимо, заметив нетерпение сына. Звук разбавил энтузиазм юноши, оторвав от созерцания арены и побудив оглядеться вокруг. Фигуры в белом делили гостевое ложе́ с представителями Домов, самим расположившись на сидениях с правой стороны. Бене Гессерит — догадался Пол. На фоне пятерых одинаковых силуэтов особенно цеплял интерес один. Девушка, не крытая чистыми одеждами, сидела в более темном, более свободном и открытом, даже соблазняющем костюме, уместившись правее всех. Она поймала его исследующий взгляд как только он достиг её лица. На самом деле Пол хмурится не ей, а неконтролируемо возникающим всплескам за ребрами и попыткам в них разобраться. Лицо девушки было явно спокойно и равнодушно в его отношении, только это не значило, что внутри её сердце излучало то же. Пол всё не мог понять откуда и почему, но это был не первый раз, когда его чувства обострялись по непонятному поводу, наделяя его способностью сравни чтению людей, ви́денью их насквозь. Глубокий голос ведущего, эхом загрохотавший над ареной, усмиряет гомон трибун, привлекая к себе внимание. Скользящие слова понятны Полу не до конца. Пытаясь скоротать долгие вечера на Арракисе, младший Атрейдес вернулся к своему давнему развлечению — изучению. Мальчик с детства был любознателен и открыт внешнему миру, но когда его исследования привели к осознанию, что его родной Каладан известен ему вдоль и поперек почти полностью, дитя взялось за книгофильмы, заглядывая даже туда, куда без острой необходимости не заглядывают ментаты и отцовские ученые. Являясь далеко не глупым ребёнком, Пол сделал выводы: утолить собственную жажду знаний способна лишь практика путешествий. Однако, из-за отсутствия возможностей, пришлось переключиться на более приближающие его к другим народам вещи, а именно языки. Пусть в конце концов он пока не достиг совершенства в этом деле: лишь немногие знал как родной, а остальные — частично. После громких вступительных речей, ведущий призывает толпы поприветствовать появление барона Владимира Харконнена на столь волнующем событии, прибывшего в личную ло́жу напротив. Его не заставляют, но и не сказать, что у Пола есть желание проявить требуемую учтивость — с бароном он уже виделся, и достаточно на того нагляделся. В момент Атрейдес начинает очень ярко осознавать расцветающее ожидание, борющеюся с щекочущим ребра предвкушением, неторопливо скапливающееся где-то внизу его живота. Вновь ликующие крики, теперь уже приветствия, и ведущий наконец-то, наконец-то, объявляет виновника торжества. Восхваляя разнообразие достижений, гулкое звучание чужого голоса отходит для Пола на задний план. Он во всем своём зудящем теперь уже в желудке нетерпении сужает обозреваемый круг до треугольного пространства арены. — ФЕЙД-РАУТА! ФЕЙД-РАУТА! ФЕЙД-РАУТА! — скандируют голоса с трибун. Пол слышал о на-бароне многое, не особо отличающее его от остальных представителей рода Харконненов. Жестокость и безумие, садизм, боль и наслаждение — общие черты, обрисованные чужими суждениями в его голове. Но вживую узреть наследника главенствующего титула другого Дома ему пока не удавалось — оттуда и вышел своеобразный сюрприз. Достаточно опасный и сомнительный сюрприз… Фейд-Раута Харконнен. Не особо давно Пол был не поверхностно осведомлён об общих, очень специфических вещах, присущих их судьбам, выстроенных вокруг них Бене Гессерит. Хоть поныне им самим было вполне хорошо находится разделенными на протяжении жизни. Возможно, они находились бы таковыми и до сих пор. Благодаря особенностям своей биологии, Полу не нужен бинокль, чтобы глядеть сквозь имеющееся расстояние. Но следуя привычкам и окружению, он поднимает утонченную вещицу к глазам. Вольный и уверенный шаг ведёт крепкое тело в сердце ринга. Под лучами солнца чернота доспех отливает обсидианом, контрастируя с белизной песчаного покрытия под ногами и бледностью кожи. Фейд идет как знающий себе цену, как тот, кому дозволено всё, а если и нет — он сделает это дозволенным. Вызов и готовность в его движениях трудно не уловить. Они выставлены напоказ не случайно, являясь и предупреждением, и хвастовством одновременно. Ширина его плеч, переходящая в спину, и далее сужающаяся в талии, выдаёт закалённое в боях тело воина, гордого в отношении собственных форм. Его руки не скрыты доспехами, позволяя заострить внимание на том, что они не менее крупны. С настораживающим, притаившимся в нише живота теплым клокочущим чувством, даря Полу возможность наблюдать, как напрягаются литые мышцы под белой кожей, когда Фейд разводит их в стороны, попутно в почтении опускаясь на песок на колени, лицом к месту расположения барона Харконненов. И даже то отсутствие волос на гладком черепе, обтянутом словно обескровленной плотью, так присущее жителям Гьеди Прайм, не портит его поджарый облик. Обращаясь внутрь себя, Атрейдес не может сказать, что впечатлён, но и не может умолчать о том, что он приятно поражён смущающим его мысли чувством. Фрейд-Раута выглядел как тот, кто заботится о поддержании своей наружности в ухоженности — значит он может быть вполне ответственной личностью. Сам по себе Атрейдес-младший не уступал в телосложении на-барону, пусть всё же сын герцога и был более стройно и сухо сложен. В бою Пол опирался на ловкость и точность, Фейд же явно был из тех, кто отдаёт предпочтение грубой силе и резкости. Неважно куда бить, если бьешь с достаточной мощью. Как удачно, что сейчас у него будет зрелище, способное оправдать ожидания. Под возросший вой толпы и подогревания ведущего, на нетвёрдых ногах на арену вышли противники именинника. Трое преступников, сардоукары-дезертиры, — шокирующая новость, возникшая из неоткуда и быстро канувшая в никуда. Лишь среди высших чинов, тех состоявших в Ландсрааде, пополз шепот о настоящих личностях предателей и реальных причин их поступка. Что-то о возможной попытке покушения на императора — всё, чем голоса и туманные виденья удостоили Атрейдеса-младшего. Они накачаны веществами. Пол не глуп, и ясно понимает, что даже самый отбитый правитель не выставит против себя и своих людей лучших воинов в Империи, пребывающих в здравом уме — в таком случае на «поединке» сразу можно ставить крест. Тем более тут их ещё и трое. — Этот раб в ясном сознании… — не предназначенный ни для кого из окружающих, невольный тихий выдох откуда-то справа ненароком улавливается слухом Атрейдеса. Тон голоса мягок как шелк, с еле уловимыми змеиными нотками. Мать учила его различать то, как говорят Бене Гессерит, ведь уметь убивать словом — это их персонально-разработанное искусство. Полу нет необходимости поворачивать голову и смотреть, чтобы понять, что говорит та самая леди, выделяющаяся из всей кучки присутствующих Сестёр. Её слова были правдой: один из гладиаторов стоял ровно и двигался осознанно, чем не могли похвастаться двое других. Накачанные шатко, но стремительно продвигались к Фейду. Сейчас ими двигал наркотик, а затуманенный мозг в лобовую вёл оголённое нервное тело, скорее всего переполненное адреналином, к единственному видимому на данный момент раздражителю — Фейд-Рауте. Следуя четкости поставленного собой плана, неясность сознания их же и погубила. Пол не любитель созерцания жестоких зрелищ, из-за чего он был благодарен Рауте, что с одурманенными тот расправился быстро. Только сардоукарская стойкость и воспитание проявлялись даже в неясном мозгу. Два тела, куда крупнее на-барона, ринулись на него с поражающей воображение скоростью, имеющимся оружием целясь в живот, шею и голову. В этих случаях Фейд рассмотрел возможность быстрых уворотов — ловко, но неидеально уйдя от серии серьёзных ударов, он подловил момент ослабления организма под веществами. Фейд не церемонился, сначала торопливо, по рукоять всадив лезвие первому в шею, а второму, поигравшись немного подольше, в красивом, скрещивающем под подбородком клинки движении, исполосовав сонные артерии. Телам павших осталось только пачкать чернеющей в другом световом спектре кровью белоснежный настил. Под ликующие возгласы, молниеносно наполнившие пространство вокруг, разгорячённый Харконнен уверенно ступил к последнему сопернику. Он не знает о том, что один из них чист… — тревожно мелькает в мозгу. Уже готовый закончить свои пляски, Фейд-Раута в кратком замешательстве отступает на пару шагов, когда оставшийся гладиатор отвечает ему более чёткой и жёсткой техникой. Взяв расстояние после безрезультатной стычки, они тянут время, наматывая круги около друг друга, оценивая и решая, сильнее будоража публику. Внезапно, Раута встаёт на ногах ровно, не забывая держать соперника во внимании, но неразумно отводя от того взгляд. Он с выбивающейся из образа суровостью всматривается куда-то наверх, в ло́же к барону — догадывается Пол, и, после столь краткой запинки, снимает с себя щит. Теперь характер представления теряет весь свой развлекательный статус. Атрейдес-младший слышит негромкие вздохи-ахи вокруг, чувствует, как Джессика с нажимом обхватывает его предплечье, как собственный желудок точно делает кульбит, обдав внутренности холодной волной страха, удовлетворения и азарта, смешавшихся в одном коктейле. Но общее беспокойство меркнет на фоне взорвавшегося рёва ликования от народа с трибун. — Почему бой не остановят? — с особым возмущением произносит кто-то из сидящих рядом. Неудивительно, но заданный вопрос не удостаивается ответом. Выглядя не обеспокоенным в плане возросшей возможности собственной гибели, Фейд кидается на оставшегося противника резкими выпадами. Гуманоидные существа, с головы до ног покрытые обтягивающими черными тканями, сузили границы используемого ринга до малого круга, хищно скача около дерущихся. Один удар, другой — Фейд пробивает по коленям гладиатора, опрокидывая наземь, и стремится клинками поразить того в живот. Но лезвия встречают голый песок — соперник ловко вскочил на ноги, тут же ринувшись навстречу. Ярость, прослеживающаяся в движениях, работает не хуже дурмана — она сбивает разум с ясномыслия. И вдруг случается момент, когда тишина всё же пробирается на это поле. Затаив дыхание, массы наблюдают, как на-барон Харконненов борется с остриём ножа у лица. Для Пола на незначительный момент изучающее наблюдение теряет смысл, когда в одну секунду Фейд отклоняется на несколько сантиметров, позволяя оружию пронзить место, где ранее была расположена его голова, маневрирует чужой рукой и втыкает клинок сопернику меж рёбер. Атрейдесу казалось, что ненадолго он действительно потерял способность слышать, охваченный дичайшими воплями тысяч людей вокруг. Мать разжала его плечо, тихо извиняясь, и приложила каменную ладонь к его лопаткам. Эта поддержка нужна не ему, а ей. На Каладане не имеется подобных сражений, устраиваемых в игровых целях, — у них более человечные празднования. У Атрейдесов поединки имеют ритуальное значение. Вот и получается, что происходящее пару минут назад зрелище не особо интриговало семью герцога Лето. Просто появилось с текущем временем что-то такое, что заставило Пола трепетать от этого элементарного наблюдения за стандартным поединком. Что-то, что осело тянущим чувством внизу живота, способное противиться полному контролю Пола над своим существом, заставляя его губы поджаться, чтобы не растянуться в довольную ухмылку. Впрочем, во многих вещах Атрейдесу-младшему ещё предстоит разобраться, особенно во внезапном проявлении такой симпатии к отвратимой ранее жестокости. И в личной борьбе страха, желания, несправедливости и стыда — он просто запутался. Сейчас имеет суть продолжение банкета: праздничное выступление на арене лишь начало этого дня. Конечно, далее следуют не столь будоражащие кровь события, но это будет что-то не менее тяжёлое и выбивающее из привычной для Пола колеи. Может, он сумеет как-нибудь незаметно отделаться от общей толпы и провести оставшееся время в спокойствие одиночества. Теперь им необходимо покинуть гостевое ло́же, с чем он и его мать справляются беспрепятственно, одними из первых ступая на выход. Джессика всё мягко толкает его твёрдой ладонью в спину, и Пол успокаивающе берет её за свободную руку. Всё хорошо, мам? — вертится на языке. Но леди затыкает его взглядом, видимо улавливая, что он желает заговорить. Позже, всё позже. На данный момент их главная цель: физически и психологически дожить до вечера, а там и до возвращения на Арракис недалеко, где Пол сможет вновь свободно выдохнуть.---
Неосторожность Харконненов в нынешний день — абсолютный идиотизм. Похоже, они действительно не рассчитывают, что кто-то осмелится совершить переворот, начать войну или простое побоище прямо на дне рождения их новонареченного на-барона. Не сказать, что младший Атрейдес тоже на такое рассчитывает, но, на собственное удивление, он не собирается отрицать прямую вероятность. Ускользнуть из тра́пезной оказалось плёвым делом. Количество охраны было увеличено только у места скопления гостей, что повлияло на спад процента случайных встреч Пола посреди темных ходов замка. Матери он нагло соврал, сказав, что неважно себя чувствует, отправившись «отдыхать в покои» (зато он честно не думает, что она ему поверила). Часы неумолимо склонились к глубокому вечеру — всякие церемонии затянулись на куда дольше, чем должны были. Кратковременное проявление уникального светила на небе сошло на нет, погрузив это полушарие планеты в сумеречный мрак. Лишь нескончаемые взрывы праздничных фейерверков стабильно возникали за окнами, иногда разгоняя тени в углах. Пол просто хотел передохнуть, отойти от всей этой шумной челяди, а по итогу боролся с опустощающим волнением по причине вероятной потери среди идентичных серо-черно-белых покрытий. Бессмысленно бродя где-то подальше, он обнаружил, что заблудился, и как на зло не встретил на пути не единой живой души. Хотя последнее, может, и к лучшему… Пол не шарахался от каждого шороха в этих полупустых пространствах, зная, что способен постоять за себя, но всё равно заметно вздрогнул, когда периферия зрения уловила нехарактерное темноте колыхание в одном из дальних проходов. Попытка поймать смазанный силуэт оказывается неудачной — тот заворачивает за угол, теперь обозначая своё присутствие негромкой, но ритмичной поступью, отдаляющейся по мере протяжённости коридора. Постыдно борясь меж трусливой тревогой и интригующим отчаяньем, он выдыхает слишком громко, нарушая стабильность химического воздуха пустых помещений. И всё же решившись опереться на последнее, сын герцога лёгкими шагами отправляется за своим вечерним компаньоном. Неудачное место для прогулки выбрал его встречный, пусть и красивое. Ну, красивым тут сложно что-либо назвать — просто очередной длинный коридор. Очень длинный коридор с максимально приличными для Гьеди Прайм видами из продолговатых, безстекольных оконных вырезов. На его усталое недоумение, мерно идущей впереди фигурой оказывается никто иной, как Фейд-Раута Харконнен. Пол узнал движения его тела в темноте наступающей ночи, частично являющего себя лишь в световых всплесках фейерверков. Атрейдес не особо заострял внимание на том, что человек, по причине совершеннолетия которого устроился весь этот карнавал, будет отсутствовать на пиршестве, показав себя только на арене, на церемонии официального установления его статуса на-барона и на произношении тоста, но теперь данный момент сильнее цепляется за край его сознания, выплывая из общего потока. Значит наследник трона Харконненов, звезда их гладиаторской арены и самый перспективный из племянников барона предпочитает молчание холодных стен светскому гаму? Интересно… Сейчас шаг Фейда более уравновешен, нетороплив. Его броские доспехи сменили повседневные одежды — серая туника покрывала на-барона почти целиком. Ещё свежие с прошедшего выступления воспоминания позволяют Атрейдесу проследить четкую линию крепких мышц плеч и рук, непринуждённо сложенных за спиной и невольно вызывающих противоречащее восхищение, поднимающее в молодом человеке странные, отвратительные для себя мысли, которые незаметно томились склизкой гадюкой в его черепе на протяжении выступления Харконнена на арене. Самое страшное заключалось в том, что Атрейдес осознавал, что эта тварь, воплощение его личной тьмы, подгодавшая момент и выползшая наружу, знает, что постепенно он теряет возможность держать её под контролем. Умеренность чужих движений также вводила мозг Пола в диссонанс: трудно видеть одного и того же человека таким разным в промежуток времени, равный нескольким часам. Только несмотря на различность поведений, Пол способен уловить ту цепляющую его диковинную грацию даже в незначительных шевелениях отточенных мышц. Углубляясь в оценку Фейда, Пол не задаётся вопросом о собственных действиях — продолжая бесшумно идти по следам на-барона. А коридор тянется и тянется, всё чаще погружаясь во тьму, оставляя источником света лишь левитирующий рядом с на-бароном шар-светильник. Так он окончательно теряет бдительность, убаюканный их ленивой прогулкой. Не замечая, что вспышки за окнами более не озаряют пространство, Пол встаёт на месте, обездвиженный ощущением остроты лезвия под подбородком и близким присутствием за спиной. — Ты следишь за мной? — дыхание обжигает кончик уха. Неосознанно оледенев всем телом, Атрейдес выдерживает паузу, позволяя себе тихо сглотнуть, и окидывает клинок взглядом как может — да, это один из тех, с которыми Фейд выходил на бой. Осязание окружения остужая, подсказывает, что ему не к чему беспокоиться. Его не убьют: Раута не настроен серьёзно, по крайней мере не в данный момент, это простое запугивание, некрасивая демонстрация власти. Но кто знает, что творится у пса в голове, ведь придёт день, когда он задумает и хозяина цапнуть, поэтому Пол действует аккуратно. — Я заблудился, — как спокойно, точно не к его горлу сейчас приставлен нож. Результативно, хватка на клинке слабеет, оружие отдаляется, не угрожая, но оставаясь предостерегающим намёком. Пусть холод лезвия пропадает, жар же чужого тела за спиной начинает душить, вызывая из глубин неизведанного что-то куда опаснее, чем мучительная смерть. Пол чувствует рост нехватки кислорода в легких, с нарастающей болью сдавливающий его горло, влекущий за собой тяжёлые, шумные вдохи — благо, пока не окончательно бесконтрольные. Почему-… — Тебе запрещено в это крыло. Как ты прошёл охрану? — за колющем в желудке отвращением стоит признание: хрипотца в чужом голосе приятна слуху. То, что сейчас постыдными брызгами поднимается из живота в грудь, должно было проявиться последним в случившейся ситуации. Пол пугается мимолётной потере хватки, пугается противоречащей реакции собственного тела. Поспешно воспользовавшись предоставленным пространством и развернувшись, он отдаляется на два шага назад. Ему необходимо взять себя в руки. Контроль над химическим составом внутренних жидкостей — это то, чему обучала его мать, но он с провальным треском осознаёт, что не может привести сознание в порядок. До него доходит, как вокруг тихо и пусто. На десятках метров от них, напряженно ожидающих резких действий другого в молчании холла, более не единой души. — Охрана? Когда заплутав, я пытался найти хоть кого-то, единственный кто мне попался — был ты, — огрызается, убегая от возникающих чувств и хмурясь в возмущении. Пол не маленький ребенок, чтобы Фейд-Раута упрекал его в хождениях по запретным зонам. Из-за отсутствия бровей на лице различить эмоции оппонента сложно, но не невозможно. Раута щурит глаза, напрягая челюсть — удивлён и заинтригован неожиданной дерзостью со стороны. — Кто ты? — Фейд говорит твердо, не скрыв заигрывающего интереса. Пол мгновенно останавливает себя, уже открывшего рот и готового всё рассказать. От чего-то он действует импульсивно, неразумно, и теперь слышит упрекающий голос леди Джессики в голове. Рефлекторно кончик языка пробегается по нижней губе, привлекая взгляд — это не то, к чему он стремится. Страх от незнания того, что он хочет сказать и что ему нужно сказать, мешается с тошнотворностью собственного поведения. Он пытается усмирить бушующий разум, кидающийся из крайности в крайность, но только больше теряется. Приди в себя чёрт возьми! Ведь это не единственный раз, когда подобное происходит. Сыну герцога Лето уже шестнадцать, он знает, что такое сексуальное влечение, знает, что такое секс. Просто никогда в своей серой жизни, неумолимо ведущей его к наследованию отцовского титула, он серьёзно не задумывался о том, что ему придётся распрощаться со своей невинностью. Что ещё хуже — он никогда не размышлял над тем, что действительно может доставлять ему удовольствие, воспринимая предстоящее лишь как обязывающий долг. Ну, только если позорно не считая моменты, когда руки, стремясь за постыдными образами во снах, всё же опускались до исследовательского самоудовлетворения, позже гонимого с памяти. Но более к нему не смел никто прикасаться, да он и сам не особо жаждал ласки чужих рук — боялся. Младшему Атрейдесу симпатизируют и женщины и мужчины — это он понял и принял давно. Только вот чтобы что-то такое яркое, бессмысленно показывающее себя в столь жгучий и непредсказуемый момент — никогда. Он начинает надеяться, что поскорее сможет от сюда уйти. Всё происходящее просто является большой и глупой ошибкой, ничего более. — Пол. Атрейдес не говорит — шелестит губами, ощущая, как сливается собственный шёпот с голосами из снов. Он не знает, что осведомление о его имени принесёт в сознание Фейд-Рауты, в давящем ожидании всматриваясь в чужие черты. Наблюдая, как лицо Харконнена вытягивается, светлеет, голые брови взмывают ко лбу, рот дёргается в неуверенной ухмылке, а бездна зрачков почти незаметно и стремительно поглощает красоту тёмно-серой радужки. Секунда — бросок вперёд. Пол благодарит Гурни за особый упор на многолетнее усовершенствование его реакции, пока уворачивается от движения руки с клинком в свою сторону. У Атрейдеса-младшего нет с собой ни малейшего намёка на оружие, способного предоставить хоть какую-то защиту, поэтому он целиком и полностью полагается на оборонительные навыки. Фейд-Раута двигается как бешеный зверь: непредсказуемо, рвано, жёстоко. Некоторые выпады Пол блокирует удачно, некоторые нет, выигрывая за счёт уворотов. Сейчас вся его подвижность построена на резком выбросе адреналина в кровь. Ранее пугающее чувство в груди превращается в жаждущее пламя. Этот внезапный танец насилия посреди коридора не похож ни на что другое, когда-либо бывавшее в жизни Атрейдеса. Опасность собственной жизни обычно отсутствует при тренировочном поединке, а здесь Пол ощущает, как наточенное остриё проносится мимо незащищённых щитом жизненно важных точек тела. Он судорожно вспоминает бой на арене, вспоминает всё то, что он успел изучить о технике Фейда. Движения Рауты не непредсказуемы, они следуют определённой, пусть и такой хаотичной закономерности. Пол ловит момент, и когда соперник заносит руку для очередного удара — шмыгает под чужую тушу. Атрейдес слышит как сбивается дыхание Фейда, когда он со всего маха впечатывается с коленом тому под дых, попутно обхватывая руками чужие кисти и со всей силы сжимая пальцы на сухожилиях, пытаясь те заломить. Звук падения клинка теряется за звуками их борьбы. Ныне каждый пытается вывернутся и обхватить другого поперек, чтобы обездвижить, но пока никто из них этого не достигает. Они пыхтят и толкаются клубком сплетённых посреди полупустого пространства тел, незаметно кренясь в сторону. Когда спина Пола отрезвляюще бьётся об холодную поверхность стены, они оба замирают как по команде. Атрейдес сжал шею Фейда в своих утончённых ладонях, вцепившись в кадык и трахею длинными пальцами, ощущая, как оживленно стучит чужой пульс. Он никогда прежде не убивал, но сейчас готов сделать это без раздумий. Его угловатое колено примостилось под грудной клеткой соперника — небольшое смещение, и мощный удар придётся прямо в солнечное сплетение. Харконнен умело жал собственным коленом в район печени Пола, заставляя болезненные ощущения пульсацией подниматься по прессу к сердцу. Его правое предплечье норовило сломать Атрейдесу трахею, с давлением ложась под кадыком, и соответственно полноценно прижимая того к стене. В придачу, левая пятерня Рауты удерживающее легла на грудную клетку. Пол судорожно хватал ртом воздух, зная, что действует ошибочно, но не способный сейчас более ни о чем думать, кроме как о греющей внутренности ярости, растекшейся по крови. Сам Фейд удушливо свистел, попеременно давясь кашляющим хрипом. — Атрейдес-с… — тихо шипит на-барон, — задуш-шишь же… — он улыбается маниакально, точно маньяк, — ха- Его голос изнеможённо срывается в сдавленном звуке, в то время как контактирующие с телом Пола конечности начинают терять напор. Пол не снижает бдительности, но сам столь же медленно убавляет силу рук на бледной шее — Атрейдес знает, что обеспечил Харконнену долгосрочные отметины на коже. Несмотря на угрожающую ситуацию, они оба понимали, что убить друг друга сейчас — необдуманный ход, который повлечёт за собой кровопролитную не войну, а бойню меж двумя сильнейшими домами Империи, что в свою очередь приведёт к возможному вымиранию человечества. Так что нынешнее их положение — лишь глупая и очень рисковая игра. Пол не знает зачем, не знает почему, да и не сказать, что он хочет разбираться, пока понимает одну единственную вещь — ему это нравится. Нравится до истощённого мандража в коленях, явно явившегося не из-за напряжённых движений случившейся ранее стычки; нравится до удовлетворённого мычания, перекрывающего вновь растущие к самому себе отвращение и стыд. Атрейдес умышленно ведётся на мнимую уловку, поддаётся искушению, расслабляя мышцы достаточно, чтобы ничего не препятствовало движениям Рауте. Его собственные путы, ослабленные уже давно, оставались лишь напоминающим давлением на рёбрах. Из последнего запала, они миллисекундно сотрясаются в объятьях друг друга. Вновь встав, их конечности оказываются ещё ближе — почти впритык. Бедром к бедру, грудью к груди, щекой к щеке — только с руками Фейда, теперь за кисти прижимающими Пола к нагретой стене. — Астрейдес… — Харконнен шепчет ему в уголок рта. Пол отвечает беззвучно, мимолётным мановением уст: — Да?.. Не ожидавший отклика, Фейд отрывается от хищного разглядывания губ сына герцога Лето, теперь вглядываясь в того напрямую. У на-барона красивые глаза, они напоминают младшему Атрейдесу холод глубоких северных вод Каладана, отзываясь чём-то теплым и близким в сердце — таким неуместным в моменте. Фейд отпускает его руки, но не выпускает из захвата, оставляя ладони по бокам от кучерявой головы. В столь невеликом пространстве между своими телами, они обмениваются горячим и влажным воздухом. Пол чувствует, как чужое дыхание опаляет его приоткрытые губы и, частично, кончик носа. Раута резко кренится вперёд, сближая их лица, впившись в юношу перед собой взглядом из-под поражающе пышных и длинных ресниц. Пол реагирует не менее быстро, отворачивая голову в сторону — движения вновь застывают, но с горячим и опасным присутствием над яремной веной Атрейдеса. Харконнен беззазорно втягивает ноздрями воздух, шумно и растянуто, — ловит запах Пола, смакует. Атрейдеса подводит судорожная дрожь в ногах, в дребезги разбивая его выдержку. Мимолётное ослабление способствует краткому скольжению груди, живота и бедра о те же соприкасающиеся части другого тела. Фейд четырехается, глубоко и протяжно мыча, сильнее склоняясь над нежной кожей атрейдеской шеи. Пол замирает. — Животное, — он издевается, возвращая положение головы приближённое к первоначальному, шепча в бледное ухо, — тупая скотина. Явно не согласный, Раута с силой встряхивает их обоих, почти что рыча. Предупреждающий звук так же скоро скатывается в надрывистый порыв краткого скулежа, когда в ходе неаккуратных движений нога Атрейдеса давит на место своего расположения. — Пошел нахуй, — всё же шипит Фейд ему под челюсть. Теперь внезапно осознав причину столь диких звуков, Пол способен прочувствовать отвердевшую длину чужого члена у своего бедра, так удачно расположенного меж мощных ног Фейда. Но он здраво не забывает держать в уме собственную сдержанность, ведь Харконнен способен так же легко почувствовать любое проявление его взволнованности их положением, держа уже своё бедро в зеркальном месте: меж ловких ног, у паха младшего Атрейдеса. Пол ощущает нарастающую волну внизу живота, которую, опечаленно осознавая, он не в состоянии подавить; ощущает, как стучит сердце, разнося по крови возбуждающий дурман, как опять всё труднее становится дышать, и как духота жары прокрадывается под одежду, влагой плоти оседая под нижним бельём. Неумолимый горячий зуд зарождается под дермой, уколами скапливаясь в местах их соприкосновений. Он томно ахает, когда жар губ Харконнена касается его сухожилий под челюстью и ухом, слишком нежно, слишком не под стать ситуации, неторопливо скользя вниз, впритык к закрытым одеждой участкам, по пути собирая капельки пота кончиком языка. Наэлектризованный, Пол толкается вперед, навстречу прикосновениям, вызывая очередной горловой звук со стороны Фейда. Его бедро поступательно скользит по эрекции на-барона, отмечая ответный толчок. Туша Фейда тяжёлая, навалилась на него большей половиной своего веса, придавив к стене, а нога между бёдер Пола инерционно толкнулась вперёд. Через блаженно-колющий нервные окончания туман в глазах, Атрейдес способен понять, что движение было не специальным, но это понимание не спасло его от удушливого вздоха, сорвавшегося с приоткрытых уст кратким «А!». И, конечно же, Фейд улавливает столь нежный звук, рефлекторно напрягшись каждой мышцей тела. И, конечно же, Фейд чувсвтвует своим бедром его реакцию на грубую стимуляцию, заставляя опустить голову в расползающимся краснотой по коже стыде. Рот Харконнена возвращается к румяному уху сына герцога: — Шлюха, — он хрипло посмеивается, неторопливо очертив языком хрящ раковины, а после обхватив зубами мочку; плотно прижимается царапающими сухостью губами к уху так, что Пол способен почувствовать, как те расползаются в дразнящей улыбке, — похотливая блядь. Хриплый тон пронизывает плоть Атрейдеса, проникая вибрацией до самых костей, заставляя терять равновесие — хорошо, что стена стала опорой для напряженной спины. То, что Харконнен глумится над ним должно было задеть его аристократическую гордость, но единственное, чем насмешка на-барона отзывается в теле, так это позорным желанием и капелькой вскипающей ярости. Кипяток переливается за край, когда Пол слышит, как Фейд негромко втягивает воздух, очевидно готовясь вновь выплюнуть что-то оскорбительное. — Заткнись. Удовлетворённый гомон оседает в черепе. Раута напрягается всем телом, Пол видит движение округлых бицепсов его рук, чужая челюсть звонко щёлкает в опасной близости от мочки уха Атрейдеса. Мать была бы разочарована — интонация голоса сиплая, шаткая, поддета неуверенностью и тяжестью дыхания, и вообще не имеет причин работать при таких условиях, но она работает. Недолго, но работает. Когда воздействие голоса подходит к концу, глубокий отчаянный стон клокочет в голосовых связках Харконнена, сопровождаясь рваным толчком его таза в поисках увеличения давления на свой болезненно твердый член. Движениями он следственно оказывает трение на возбуждение Пола, заставляя того дрожать и мычать. — Ведьма… — в последней попытке провокации ухмыляется Фейд. Всё же отпуская остроту ситуации, Атрейдес поощряет жажду примитивного и внезапно, сразу со старта наращивает бешеное скольжение конечности по паху Рауты. Не теряя заданного темпа, Фейд оказывает ему ту же услугу, иногда ударяясь коленом о поверхность стены, и, похоже, мало беспокоясь по этому поводу. Боль лишь сильнее распаляет его жар. Еле удерживаемый в вертикальном положении мышцами, заходящимися в приятных судорогах, Пол наращивает скорость расторопных толчков. Если его сил ели хватает на эти зверские совместные терзания, то Харконнен же сумел почти полностью усадить сына герцога к себе на бедро. Атрейдес из последних кусочков здравого смысла цеплялся носками ботинок за пол. Собственное тело и бедреная кость чужой ноги становятся пыточными тисками, неравномерно и попеременно, из-за неаккуратности их копошений, сдавливая его яички. Но столь нестандартная боль и абсурдность происходящего заставляет тысячи электрических импульсов стрелять в позвоночнике Пола. Спускаясь к копчику, они становятся затягивающимся узлом жары внизу живота. Фейд всё крепче жмёт его к стене, и он позволяет. Это не похоже на доставление совместного удовольствия — это схватка, дикая, безумная и опасная. Пол не уверен, знает ли он конкретную причину, цель и условие этого поединка, но для себя лично он способен понять, что не прийти к концу первым — его главная задача. Не в состоянии более твёрдо стоять, Атрейдес вцепляется в напряженное плечо Харконнена тонкими пальцами, кажется, что его аккуратно подстриженные ногти способны порвать плотную ткань туники на-барона. Вторая ладонь в каком-то интуитивном, неосознанном порыве хватается за чужое бедро — подталкивая навстречу, побуждая усиление контакта. За блаженной болью он чувствует, как твердеет узел жара в паху. Спустившись ещё ниже, тот предостерегает о наближающейся кульминации. В отчаянии Пол рвется вперёд, направляя весь свой вес в соприкасающееся с членом Фейда колено. Даже через слои одежды и кожи он способен ощутить очертания пульсирующей головки и нацелить туда весь напор. Как по секундам, струна в низу живота натягивается до предела, а пламя вспыхивает, издевательски лижет внутренности, добираясь до самого сердца — пружина рвётся немым звучанием для округи, но так ярко отдаётся в голове сына герцога Лето, что ему кажется, что на момент он ослеп. Ведомый порывом оргазма и вновь вспыхнувшим толчком возбуждения от ощущения грязности, — липкости собственной спермы, смочившей ткань нижнего белья, — Атрейдес жестко вцепляется зубами в открытый сгиб чужой шеи. Он издаёт самый унизительный звук, который когда-то либо от самого себя слышал: непристойно стонет в разгорячённость плоти Харконнена, смакуя горьковато солоноватый привкус пота, выступившей крови и некоторых химикатов, совершенно не портящих вкус, а также твёрдость атлетичных мышц. — Блять!.. — Атрейдес скорее чувствует слово на своей шее, чем слышит. Фейд мощно вздрагивает в его объятиях и, Пол готов поклясться всем, что имеет, по-звериному рычит ему чуть-ли не в затылок, столь же внезапно сбавляя темп. Невинная тишина возвращается в эти пространства, разрываемая только загнанным дыханием двух возбуждённых человек и шуршанием их одежд. Минута уходит на то, чтобы до Пола полноценно дошло осознание совершенного. Ранее болезненное, пылающее чувство, которое он уже готов был проживать вновь и вновь, готов был умереть в нем, позорно признав зависимость, сместилось холодом отвратительного страха и стыда, гусиной кожей охвативших его полностью. Желчь отрезвляюще обожгла пищевод. Столь резкая смена пускает адреналин в кровь, прорывает барьер, позволяя сотням слишком нечетких, слишком громких и ярких образов перекрыть ему обзор. Тело Фейд-Рауты действительно очень массивное, но мощный порыв эмоций способен и целые планеты снести. Пол пихает обмякшее туловище, за мгновение до разрыва любого контакта чувствуя, как рефлекторное напряжение хватает мышцы на-барона. Даже небольшого зазора было достаточно для его побега, а тут уж Харконнен не устоял ровно, со странным кряхтением шлёпнувшись на пол задом. Да, Атрейдес позорно сбегает, не оборачиваясь по пути назад, не вслушиваясь в округу и не отвлекаясь ни на что — несясь только вперёд. Каким-то невообразимым образом через пару отрывистых для его перегруженного мозга мгновений оказываясь в гостевом крыле, неосторожно прячется в отведённых им с матерью покоям, благодаря богов, что её не оказалось внутри. Он без понятия сколько времени у него на то, чтобы привести себя в порядок, но сейчас он не способен ни на что существенное, борясь с таким множеством мыслей и чувств внутри, что дрожь в конечностях превращается в бесконтрольный лихорадочный тремор. Кроме одного Пол ничего не может здраво понять и переварить — он совершил огромнейшую ошибку в своей жизни, и её последствия он будет разгребать до самой смерти. Непоколебимая вселенским горем, тихая надежда притаилась в низах атрейдеского сердца — неизвестно чем ведомая, но единственная оставшаяся напоминанием о тёмных желаниях и способностях его тела. Возможно, судьба способна твёрдо ступить на собственную тропу, откидывая шаблоны из блеклых снов. На провожающем завтраке Дома узнают, что не удосужившись долгими и красивыми проводами, судно Атрейдесов покидает Гьеди Прайм самым первым, на заре следующего дня. По сей день среди знати ходят настороженные слухи, что перед своим уездом Леди Джессика и её сын лично наедине повидались с бароном Владимиром Харконненом, вырвав у него разрешение на быстрый и тихий уход.