Люцерис неожиданно распахивает глаза и сталкивается с непроглядной тьмой, закрадывающейся в самую его душу. По телу пробегает мелкая дрожь, а в горле ком, перекрывающий дыхание. Вокруг не лучше, чем в кошмарных снах, не дающих спокойно спать по ночам. Под тонкой сорочкой пробегают табуны мурашек, отчего кудрявые волосы на голове дыбом встают. Люк медленно оглядывает комнату, в надежде отыскать что-то. Или
кого-то, кто притаился и делает вид, что его тут нет.
Находясь в этом замке больше недели, Люк как будто начал сходить с ума, видеть и слышать то, чего быть не может.
Он присаживается на постель и трет заспанное лицо, отгоняя липкий сон. Туда он возвращаться не хочет. Там
зверь, который детей крадёт по ночам. Люк боится, что и его слопает, если снова заснет.
Но в этой гробовой тишине, которая пугала его больше, чем кошмары из сна, можно услышать даже то, как своими острыми когтями скреблись наружу сами драконы, разрывая перепонки своими оглушительными криками. Люк обнял себя за плечи. Он уже соскучился по Арраксу.
— Я их тоже слышу, — откуда-то донёсся негромкий, до боли знакомый голос. Люк на месте подпрыгивает и прижимает ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. Глаза судорожно заметались по комнате в поисках
того самого, а сердце заходится в бешеном ритме. Или ему все же мерещится? Кажется, Люку пора зарыться в толстое одеяло, закрыть глаза и больше не просыпаться. Желательно до завтрашнего утра, — Я здесь, бастард, — из уголка комнаты появился, надвигающийся прямо к брюнету, силуэт. Чем-то напоминающий ему зверя из своих кошмаров.
— Что ты здесь забыл, придурок? — спрашивает Веларион, пристально смотря на невозмутимого Эймонда.
— Смотрю, как ты спишь, — шагнув к кровати, пожимает плечами парень, — Ревешь, как девчонка из-за кошмаров.. — Эймонд переходит на шепот и внезапно оказывается так близко, что Люк чувствует его
отвратительное дыхание на себе. Матрас рядом слегка прогибается от натиска чужого тела, — Своего папочку Стронга, например, — рассмеялся, — Шучу.
— Ты перепил, от тебя несет, — цедит Люк, но понимает, что сейчас от Таргариена можно ожидать все что угодно, поэтому не нарывается, — Убирайся из моих покоев. Завтра поговорим.
— Ну-ну, — ухмыльнулся парень, толкая язык за щеку, — Забыл, что я говорил тебе вечером, когда ты валялся подо мной на земле?
И Люк вспоминает. Он усмехается, прикрывает глаза, поджимает губы и замирает почти не дыша, смотря сквозь полупрозрачные шторы на свет в окне. Скоро рассвет.
Отомстит за глаз сейчас? Или ему этого мало? Зарежет как свинью на этой постели? Ему всего шестнадцать, он принц, будущий наследник Дрифтмарка, но умрет не лучше какого-то животного, забитого на скотобойне.
Парень не кричит, не пытается вырваться. Страх начинает сковывать так, что парализует, наконец добравшись до сознания. Веларион готовится к мгновенной смерти, но Эймонд поступает совершенно непредсказуемо:
У него на губах появилась ядовитая ухмылка, Люк рассмотрел ее в темноте отчетливо. Таргариен смотрел прямо в глаза племянника, который пытался сохранять хладнокровие, но беловолосый чувствовал очень-очень глубоко, на самом дне бесконечных карих глаз, злость. И это раззадоривало его еще больше.
Эймонд грубо толкает племянника в грудь, и тот падает на кровать, ударяясь затылком об бортик. От неожиданности он на пару секунд застывает, а когда сознание приходит обратно, он пытается оттолкнуть парня, но тот, словно скала, которую ничем не сдвинешь, даже не ощущает толчка. Он выше на голову и в разы сильнее. Наверняка способен голыми руками с легкостью свернуть люкову шею, если только захочет. А он хочет, брюнет это хорошо знает. Эймонд нависает сверху.
— Ч-что ты делаешь? — парня бьет мелкая дрожь, будто электрические разряды пробегают по всему телу, — Слезь с меня!
Люк догадывается о намерениях супостата. Нетрудно догадаться, когда чужое напряженное дыхание готово расплавить его кожу. Новая волна паники стремительно нарастает, застревая рвущимся криком в горле. Он пытается вырваться, закричать, но Эймонд закрывает ему рот ладонью, заставляя быть тише. В блестящих карих глазах змейками расползлись мельчайшие алые веточки дерева, тянущиеся к янтарным зрачкам.
— Боишься меня? Своего дядю? — словно дикий зверь, рычит парень, — Дернешься или закричишь, я вырежу тебе сначала язык, а потом приступлю к рукам, понял?
Люк не двигается, как будто боится раззадорить его еще сильнее, осторожно кивает. Таргариен убрал руку со рта мальчика и тяжело сглотнул, а тот всхлипывает, отворачивая голову в сторону. Он до ужаса боится. Сердце так и норовит выпрыгнуть из грудной клетки, сломав ее.
Эймонд грубо берет пальцами подбородок Люка и разворачивает к себе, заглядывая в заплаканные глаза мальчика. Веларион отводит взгляд и поджимает губы так, что зубы смыкаются на них и вот-вот обещают прокусить насквозь.
— Разомкни, — приказывает беловолосый, а Люк с ужасом распахивает глаза, не понимает и не верит. Эймонд тихо смеётся, смотря в его тонущие глаза и переводит взгляд на сжимающие губы мальчика, — Их разомкни, глупый.
И Люк слушается, не потому что хочет, а потому что боится. Эймонд подается вперед и целует, больше себя не сдерживая. Целует жадно, как будто вечность голодал и, наконец, утоляет свою жажду, а темноволосому кажется, что он все таки попал в лапы зверя из рассказов матери. Вот-вот оно высосет из него всю душу и от принца не останется ни косточки. Он в его руках, как тряпичная кукла. Люк не чувствует ничего. Не чувствует, как огромная
когтистая лапа тянется вверх к бёдрам. Не чувствует, как огромное желание дяди упирается куда-то ему в живот. Люку хочется кричать, хочется, чтобы все это оказалось ужасным кошмаром, который со временем забудется, как и все остальные.
Он тихо всхлипывает, горячие слезы катятся по щекам и обжигают кожу, а Эймонд с наслаждением отстраняется от люковых губ.
— Я тебя ненавижу, — выпаливает сквозь слезы парень, — Ненавижу.
Таргариен усмехается и пропускает это мимо ушей, ведя пальцем по губам, оттягивая нижнюю губу, а после совсем ударяется в желание с головой, его указательный палец пропадает меж губ племянника. Но к глубокому сожалению Эймонда, Люк не спешит его обсасывать, то ли не понимая, то ли попросту не соображая от своей незрелости. Он чему-то ухмыляется и вынимает мокрый от слюней палец, прибавляя к нему средний, сам их облизывает и опускает руку вниз, предвкушая. А Люка потряхивает, он начинает вырываться и кричать, но жгучая пощечина быстро пресекает его желание разбудить всех спящих на этаже.
— Я же сказал, —
рычит, — Не рыпайся.
Эймонд срывается, без лишних церемоний вводит палец в мальчишеское горячее нутро, а второй рукой накрывает ладонью рот, чтобы тот ненароком не закричал. Люк теряется во мраке и задыхается от собственных чувств: боли и странных ощущений в заднем проходе. Горячие слезы стекают по щекам и без того мокрую подушку. Эймонд, уже добавив второй палец, медленно двигается внутри, растягивая узкие стенки. Он наваливается на племянника всем телом и отпускает руку со рта, целуя.
— Остановись, — шепчет Люк в эймондовы губы, потому что уже кричать не в состоянии. Голос охрип, — Мне больно, п-прошу, остановись, — в голосе была слышна мольба, но
зверю чуждо щадить.
— Мы только начали, — он кусает нижнюю губу парня, тяжело вздыхает от пульсации внизу, где стремительно растет напряжение и вытаскивает пальцы, спешно избавляясь от мокрой одежды. Парень сплевывает себе на ладонь и растирает по всей длине, смешивая слюну с натуральной смазкой, которая сочилась из головки члена.
Эймонд подтягивает ноги мальчишки, пристраивая их к себе на спину, и входит плавным толчком, рыча в чужое ухо от сумасшедшего удовольствия. Люк вскрикивает от неожиданности и резкой боли, сжимается вокруг крупного члена, пытаясь с него слезть, но Эймонд крепко держит его и не дает двинуться. Тому больно, слезы вновь залили глаза, но беловолосый не двигается, дав парню немного привыкнуть к длине.
Через секунду Эймонд срывается, наращивает толчки и вгоняет член до упора. Люк изгибается, больными стонами оснащает комнату, и цепляется пальцами за простынь, сжимая ее до побеления костяшек. Он трахает его, как мертвое тело, только бы себя удовлетворить и всю свою ярость на него вылить, наказать. Старший накрывает его губы, жадно целует как в последний раз, кусая и без того израненные губы, из которых сочилась алая кровь с привкусом железа. Люк глухо стонет ему в рот, сжимая глаза от искрящейся боли, но постепенно он начинает привыкать, глубоко глотая воздух и пытаясь расслабиться, чтобы унять пронзающую его насквозь боль. Эймонд резко отстраняется и меняет позу, потянув парня на себя и грубо посадив сверху, отчего у младшего искры перед глазами образовались.
— Двигайся сам, — рычит Таргариен.
И Люк слушается, двигается на члене и бесстыдно стонет в эймондово ухо от боли и наслаждения одновременно, впившись ногтями в его широкие плечи. По бронзовым бедрам стекает полупрозрачная смазка вперемешку с кровью, впитываясь в простынь, а между животами виднеется белесая жидкость. Люцерис дрожит в руках Эймонда, утыкаясь носом во влажную грудь и тяжело дышит. Пульсирующая дырочка сжимает до сих оставшийся член внутри, и Эймонд вновь с рыком бросает племянника на постель, толкаясь в промежность до упора.
— Эймонд.. нет... — стонет Люк, вновь достигая до искрящегося пика, а после отключается, то ли от шока, то ли от усталости.
***
Последние лучи восходящего солнца освещают яркой оранжевой полоской стену в комнате. В ней стоит оглушающая тишина, изредка нарушаемая копошением крыс, спертый запах и грехопадение. Эймонд сидит на полу, осушает последний бокал вина и оглядывается через плечо на своего
шестнадцатилетнего племянника, чью душу он сегодня испепелил, заставил достигнуть дна. Увы, драконы так высоко не летают, а лестницы наверх нет.
Но он был нашел, правда. Для него.
Ему, в общем-то, должно плевать, какое тело он втрахивал в матрас сегодня ночью, но на душе стоит твердый комок, который никак не хотел сходить, сколько бы Таргариен не пытался его прогнать.
— Почему ты все еще тут? — из мыслей Эймонда вырывает шепчущий голос Люцериса, даже не смотрящего в его сторону. Горло ужасно саднит из-за былых криков и стонов.
— Посмотри на меня, Люк, — просит, а в ответ ничего. Ужасно злит, но и в то же время, парень с пониманием к этому относится.
Эймонд схватил его за подбородок и заставил посмотреть. У Велариона перепуганные глаза, в которых можно было счесть тонны боли, а в уголках глаз скапливались слезы, придя на смену старым, засохшим. Нижняя губа, в кровь истерзанная стараниями
зверя, подрагивает.
— Не трогай меня, — в голосе нет больше страха, одно опустошение, — Уходи, прошу.
Сломал.
Всю жизнь мечтал об этом моменте.
Иногда мечты сбываются, но не в тех представлениях, которые были заявлены изначально.
— Можно подумать, я собирался оставаться, — вообще-то, собирался, но ему об этом знать не нужно, — Я отправлю своих слуг, чтобы они помогли тебя искупать и переодеть, — проговорил холодным тоном, но так нужно было. Но кому? — И постель поменять, она пропиталась нашей похотью.
Или все таки только его?
И уходит, хлопнув дверью. Он не зол на Люка, да с чего ему вообще на него злиться, он зол на себя. Нет, он просто ненавидит себя за это. Он грязный человек. Он порочен. Семеро его обязательно накажут.
Через пару часов послышался ужасающий крик служанки Эймонда, а через пару минут надрывный плач матери, потерявшей любимого мальчика в это утро.
Этим же утром, как ходят слухи среди слуг замка, Вхагар убила Арракса.
