Ячменный сахар

Вот как было дело: всю ночь море грохотало снаружи. Рыбаки с вечера оттащили узкие лодки повыше на склоны, и не зря. Море забрало себе и узкую песчаную полоску, и скалистые отроги. Молнии плясали наверху, и над морем, и над горами; как будто лёгкий светлый меч высекал искры из тяжёлого дао. Было влажно, и в Маленьком доме пахло травами острее обычного. Старуха спала на кане, под ватными одеялами. Только кисть руки выпростала. — Жарко, — пожаловался Младший, — чего она так натопила опять. — Она старая, — сказал Старший, — старость кости не греет. — А если она умрёт? Старший с сомнением прислушался к слабому дыханию. Подполз к кану, осторожно взял старухину руку. Рука была небольшая, холодная и совсем гладкая, только пальцы мозолистые; со вздутыми чёрными венами; и пульс нашёлся не сразу, но ведь нашёлся же. Старший подумал и решил: — Не умрёт. — Все умирают, — сказал Младший. — Ну, значит, не сегодня. Спи. Твоя очередь. Он заполз обратно, на одеяло. Младший свернулся клубком у него подмышкой. Молнии грохотали наверху, пахло сухой травой и мокрыми водорослями, старуха дышала тихо, а Младший опять хлюпал носом во сне; и под эту колыбельную Старший сам не заметил, как тоже задремал. Зря. Если бы он не спал, то он бы услышал шаги. Если бы только он не спал, то разбудил бы Младшего. Старухины деньги он уже украл, не все, а так — примотал к ноге тряпицей. Если бы он не спал, то взял бы Младшего за шкирку и выскочил бы в заднюю дверь, когда распахнулась, с грохотом слетела с петель передняя. И Младший растерялся спросонья, то ли от жары его так разморило, но так и вышло, что никуда они не побежали, сидели вдвоём, как кутята, на одеяле, хлопали глазами, когда в Маленький дом вошёл демон. За спиной демона сверкали молнии и на золочёном шитье сверкали, сам огромный, и рукоятка дао за спиной тоже огромная. И точно спросонья Старший не разглядел, не понял, когда старуха успела проснуться и встать — и как она очутилась перед демоном, расставив руки — а в руке что, меч? Откуда? И почему она вдруг стала тоже такая большая, что места в Маленьком доме, почитай, совсем не осталось? Наверное, стояли они так несколько секунд, а показалось, что час прошёл. — Нашёл, да не то, что искал, — хрипло сказал демон. — У тебя с волос течёт, Лао Ди, — сказала старуха, — и прямо на пол. Не старуха. — Ну и кто из них убийца из поместья Бай? — Маленький, я думаю. Я, знаешь, как-то не спрашивал. Он отступил на шаг, и меч вдруг куда-то пропал — почудился, наверное — не глядя, протянул руку, нашарил на полочке чистую тряпку, кинул демону в лицо. Тот поймал. Шагнул вперёд, принялся — Старший глазам своим не поверил — мирно вытирать волосы и руки. — Троих из поместья Ди ты убил в столице. — Двоих — да, третьего забрала палата Байчуань. Остальных я найду раньше. Бежать, кричало всё в старшем. Бежать. Но демон зыркнул на него из-за старухиного плеча, и ноги вдруг примёрзли к одеялу. — Чем теперь занимаешься? — Всем понемногу. Нахожу благоприятные места, даю советы. Гадаю. — И что, хорошо платят? — Плохо, — всплеснул руками, — откуда у людей в такой глуши деньги. Видишь, Лао Ди, даже на приличную хижину не хватило. Дверь поставь на место, всё тепло сдуло. Застудишь детей. Наверное, это сон, успокоенно подумал старший. Такой кошмар. Нельзя спать в такой жаре. — Нижняя петля совсем сломана, — пожаловался демон. Дверь действительно встала в проёме косовато. — Ничего, сам сломал, сам завтра и починишь. Снимай мокрое, я вина нагрею. Всю ночь на ногах? — В основном, в седле. — А лошадь где? — Оставил на постоялом дворе. — И то хлеб. Лошадь мне кормить нечем. В тёплых отсветах жаровни, в масляном свете лампы носились по Маленькому дому странные, причудливые тени. Гроза унялась, но дождь ещё лил стеной, стучал по крыше. Грозный дао стоял в углу, рядом с метёлкой. Тяжёлое от дождевой воды, шитое золотом ханьфу было разложено на кане на просушку. Гость в одной нижней рубашке и штанах сел у стола. Хозяин разливал вино, совал сухие водоросли в маленькую жаровню. Младший был поднят за шкирку, приставлен перебирать рис. Старшему сунули в руки нож и редьку. Он так и стоял с ножом, смотрел, как пляшут отсветы на лезвии. — Даже не думай, — сказал страшный гость, — в этом доме все ножи тоже наверняка тупые. Старший вздрогнул. — Вот сам и поточишь, — сказал хозяин и, наконец, сел тоже у стола. Гость поймал его за руку. — Выглядишь — краше в гроб кладут. Старший скосил глаза. Гость преувеличил, конечно. Покойники, которых видел старший, выглядели обычно похуже. У этого, по крайней мере, голова была на месте. Бледный, это да. И, похоже, совсем нестарый. Только возле глаз морщинки, и то почти незаметно. Как он мог его принять за старуху? Неужели обманулся побрякушками на чжули да фальшивой согбенной осанкой? А руки и вправду маленькие, как у женщины. — Всё никак не заканчивается, — сказал хозяин тихо-тихо, — я почему-то каждое утро просыпаюсь и просыпаюсь. Надоело. Сил больше нет. — Это можно исправить, — говорит гость, и Старший вдруг понимает, что он в ярости. Ярость у гостя тихая и очень-очень страшная. — Вот и я о том же. Сделаешь для меня последнее одолжение, А-Фей? — просит хозяин, — я, видишь, пытался сам, но не смог. Но если с мечом в руке и против тебя — тогда и умирать не страшно. Гость хмурится и смотрит на него пристально. — Ты бы на моём месте попросил то же самое. — Я на твоём месте просто принял помощь, когда ты её предложил. — Так ты согласен? Гость помолчал, зачем-то провел рукой по воротнику. — Да. — Вот и славно, — почти нормальным голосом сказал хозяин, — вот и хорошо. Он вдруг вскочил на ноги легко, как танцор. — Не здесь и не сейчас. Если довезёшь со мной этих двоих до горы Юньинь. Здесь день пути. Утром выедем. Потом я сделаю как ты просишь. — Горы Юньинь? Откуда ты знаешь про это место? — Один общий приятель рассказал. Там больше никто не живёт, ты знаешь. Побудут там, пока я решу, что с ними дальше делать. — День в седле? Я не доеду, и всё будет насмарку. — Доедешь. У меня две лошади, возьмёшь в седло вот этого. Младший вжал голову в плечи. Хозяин посмотрел на него и вдруг всплеснул руками — совсем как давешняя старуха. — Ох чтоб тебя, рис! Они еле уместились вокруг маленького стола вчетвером. Младший зыркал волком, старший опасливо сидел, не подымал глаза от миски с рисом и рыбой. Ели молча. Старшему не лез в горло кусок, но когда он попробовал отставить миску в сторону, гость вдруг отвесил ему невесомый, но обидный подзатыльник.