***
Рики говорит, что это будет полезно — пробраться в храм тогда, когда никто не видит. По крайней мере, именно это он говорит Кюбину и сдержанно радуется, когда тот соглашается. Попасть внутрь не составляет труда: весь город к тому моменту собирается на Главной Площади. У них в запасе есть около получаса, прежде чем громкая музыка прекратит играть, а пламенные речи перестанут озвучивать. Всего лишь полчаса. Рики ловко перешагивает ступени лестницы, поросшей мхом, и пробирается в здание через окно. Протягивает руку Кюбину. — Где-то здесь есть проход на второй этаж, — поясняет Рики: он слишком хорошо знал это место. Тут же оказывается прижатым к стене Кюбином. Тот закрывает ему рукой рот. Тяжелые шаги раздаются эхом по всему помещению. От бишопов, проходящих в другой конец храма, их отделяет лишь широкая колонна с изображенными на ней портретами Святой Девятки. Остальные стены были выкрашены серой краской. Рики слышит только стук своего сердца. Уйти отсюда не получится. Кюбин вжимается в Рики еще сильнее, практически закрывая его своим телом, когда шаги становятся громче: в их сторону кто-то идет. Рики ощущает кожу Кюбина на своей. Их могут убить. — У меня есть план, — шепчет Кюбин в самое ухо. Он стаскивает с себя ботинки и кидает в коридор сначала один, потом другой. Случайно сбивает стоящую на стеклянных полках статуэтки. Раздается шум. Рики не успевает осознать, как Кюбин оттаскивает его сторону и в полной темноте снова прижимает, на сей раз к двери. — Будь осторожнее, — шепчет Рики, а Кюбин выдыхает через нос. Он напряжен, напряжен всем телом, и что-то внутри Рики подсказывает, что в такие моменты лучше заткнуться. Кюбин редко бывает таким. — Подержи дверь вот так, — говорит Кюбин, показывая Рики, как правильно это делать — Рики слушается. Кюбин облизывает губы и шарит по карманам. Ключи. Мгновение-другое — дверь открывается. — Откуда они у тебя? — У меня свои связи. — Кюбин останавливается напротив Рики. В голосе нет привычной смешливости. — Не хочешь меня поблагодарить? Я только что, вообще-то, спас тебя. — Я не просил тебя этого делать. Кюбин ничего не отвечает и проходит дальше по кабинету. Замирает, вслушиваясь в окружающую их тишину, прежде чем включить верхний свет. Чисто. Лампа слепит Рики глаза, и ему приходится приложить усилия, чтобы устоять на ногах. Он больше на ощупь находит письменный стол и осторожно облокачивается на него. Осознание того, что могло произойти, приходит медленно. — Я все понимаю, бэмби. — Тон Кюбина меняется на более мягкий. — Так зачем ты пошел сюда? Серьезно хочешь найти компромат на госпожу Хван? Упоминание директрисы возвращает к событиям вчерашнего дня: она поймала Рики за курением и заставила мыть пол в туалете колледжа. Кюбин составил ему компанию, сидя на подоконнике и кидая в него мокрой тряпкой — чтобы скучно не было. Хван Йеджи всегда справедлива, но в ней есть что-то… неправильное. Рики это чувствует; Кюбин подтверждает его догадки интуицией. Осознание того, что сейчас они находятся в кабинете Йеджи, приходит не сразу — среди десятка книг и разложенных по ярким папкам бумаг находятся грамоты с ее именем. На полках виднеется диплом об окончании университета. — Если мы найдем какие-то сведение, мы сможем избавиться от нее. На лице Кюбина проскакивает тень сомнения: — Нам пиздец, если кто-то об этом узнает. Но в противовес своим словам он безо всякого сомнения проходит в глубь кабинета и останавливается возле шкафа. Начинает искать что-то среди одинаковых бумаг. Вероятно, сумасшедшествие — ещё одно качество, которое нравилось Рики в Кюбине. Иногда оно приносило свои плоды. — Нам нужно это открыть. — Кюбин ставит на стол небольшой сейф. Рики двигается с места. Прежний страх медленно покидает его. — Найди какую-нибудь штуку, которая может помочь. Рики оглядывается по сторонам. Взгляд зацепляется за все и ни за что одновременно — он не может найти ни скрепок, ни заколок, которыми можно было бы открыть замок. Рики вообще сомневается, что сейф можно открыть скрепкой. — Где я найду тебе хоть что-то? — Рики проходит к шкафу, откуда Кюбин взял сейф, перебирает все содержимое ящиков — чистые тетради и заметки, написанные на непонятном языке. Подозрительно. Он открывает последний ящик и находит там ключ. Кюбин тем временем сует в замок скрепки, которые нашел на столе. Он сосредоточен, кончик его языка высунут; пальцы уверенно разбираются с замком, будто не впервые — кажется, механизм совсем скоро должен поддаться. — Умница, — говорит Кюбин по-прежнему серьезно, стоит Рики дать ему ключ. Рики сглатывает, чувствуя странный жар во всем теле. Это точно от волнения. — Можешь же, когда захочешь. У Кюбина это занимает секунды — открыть сейф. Еще пару секунд у него уходит на то, чтобы выругаться. — Какой, сука, идиот запирает пустой сейф? — озвучивает их одинаковые мысли Рики, резко отходя в сторону и чувствуя разочарование. — Он не совсем пустой. — Кюбин вытаскивает оттуда конверт. — Тут есть письмо. Он отодвигает сейф в сторону и усаживается на стол. Рики тянется за этим конвертом, но Кюбин шлепает его по рукам. На его лице появляется усмешка, не обещающая ничего хорошего. — Волшебное слово? — Отдай, — повторяет Рики, но Кюбин мотает головой. Невыносимый. — Пожалуйста. — Неправильное волшебное слово. — Кюбин убирает конверт за спину. И тишина, висящая между ними, подсказывает: Кюбин просто так не сдастся. Он будет настаивать до последнего, дожидаться, пока Рики снова скажет это — они проходили это не раз. — Я люблю тебя, Кюбин, — говорит Рики, закатывая глаза. Слишком слащаво. Но, видимо, это именно то, что нужно услышать Кюбину. — Я тебя тоже, бэмби. — Кюбин улыбается, прежде чем протянуть конверт. — Теперь будем считать, что мы квиты. Кюбин касается его щеки и задерживает руку немного дольше, чем ожидалось. Тут же трясет головой и слегка отталкивает Рики, прежде чем спрыгнуть со стола. Из кабинета Йеджи они выходят по отдельности: Кюбин доверяет ему ключи, а сам уходит прочь, ссылаясь на важные дела. Рики может заметить его покрасневшие щеки. Рики долго вчитывается в письмо и смотрит на фотографию незнакомой девушки, прежде чем убрать это все в карман. Шин Рюджин. И, вероятно, он никогда прежде не чувствовал такой смеси облегчения и предвкушения чего-то великого.***
В храме прохладно. Это первое, что замечает Хао, как только переступает его порог. Темные стены выкрашены дешевой краской — Хао до сих пор помнит, как размешивал эту самую краску в качестве наказания. Он более чем убежден, что при желании кое-где можно найти выведенное ловким движением кисти фразу «пошли вы все нахуй». Идея написать нечто подобное принадлежало Хао. Именно он ее и осуществил. — Близко к этим придуркам в мантиях не подходи, лишнее слово при них не произноси. Они чуть ли не заставили меня унитаз вылизывать, когда я слишком много при них болтал. — Прямо-таки вылизывать? — Лицо Ханбина остается таким же спокойным, каким остается всегда — кажется, даже если на их дрянной город упадет метеорит, Ханбин будет делать вид, что ему все равно. — Я утрирую. Но если насолить им, то да, они определенно заставят тебя это делать. Только вот Ханбину, неконфликтному по характеру, это не грозило; он, в отличии от Хао, не провел подростковый возраст, драя унитазы в особняке отца. — Мне нужно идти. Хао оставляет Ханбина одного, сливаясь с толпой. Люди впереди него идут нога в ногу, четко по порядку — первый, второй, третий. Видят только спину незнакомца, готовы остаться в этом храме навсегда, даже после смерти. Добровольно шагают в пропасть. Чертовы сектанты. — Вы поссать тоже вместе ходите, друзья-неразлучники? Хао вытаскивает из толпы одного только Рики, но рядом с ним снова оказывается Кюбин. Это даже не вызывает удивления. — Нам нечего друг от друга скрывать. — Кюбин наваливается на Рики, обнимая его. — Кюбин-и прав. Мне нечего скрывать от своего парня. Рики пристально смотрит на Хао, будто ожидая реакции, но Хао пропускает подобное мимо ушей. Его волнуют другие люди и их личная жизнь тогда, когда это приносит хоть какую-то пользу. Никто из этих двоих пользу не приносил. — Без проблем, Рики, — глубоко вздыхает Хао. — Объясни мне, зачем ты заходил в храм, пока все остальные стояли на площади? Ты хочешь здесь что-то найти, верно? Хао абстрактно двигает руками, обводя здание храма. Здесь определенно есть что поискать, — Хао сам пробирался в некоторые архивы, когда был немного помладше. Там нельзя было найти ничего интересного, зато можно было ознакомиться с трудами Нико и Кеонса. Они являлись представителями Святой Девятки. Благодаря им Дема следовала своему уникальному пути, что обязательно приведет ее жителей к правильному пониманию жизни, к идеальному миру. Но почему Хао в этот самый мир не вписывается? В груди снова начинает давить. Дерьмо. — Я не пытался попасть сюда. О чем вообще идет речь? — Рики бросает взгляд на Кюбина, и тот незамедлительно кивает: — Именно. Мы все это время торчали у меня в общаге, делали домашку. Какие-то проблемы? Хао усмехается. Кюбин редко кажется таким серьезным, как сейчас; он нечасто выходит за образ дурачка, который так старательно на себя натягивает. Всегда проще казаться глупым и сливаться с толпой. В этом он отличается от Хао. Рики смог обезопасить себя, на сей раз выбрав в возлюбленные не такого вспыльчивого человека — если хоть какие-то отношения в этом городе можно считать безопасными. — Проблем нет. Просто хочется предупредить, чтобы никто из вас никуда не лез. Мой отец вчера сказал, что здесь установили видеокамеры: охраняют секретную информацию и прочую хуйню. Одно лишь упоминание отца, и в груди начинает давить сильнее. Четкость зрения падает: вместо лица Рики Хао видит лишь белое пятно, а Кюбина не замечает вовсе, только его розоватую рубашку. Но и она в скором времени превращается в однотонное нечто. Хао срочно нужно уйти. — Спасибо, — последнее, что слышит он и даже не может понять, кому из этих двоих принадлежат эти слова. Хао даже не может понять, каким именно образом оказывается в туалете. Его рвет. Вероятно, следовало хотя бы дойти до кабинки и предусмотрительно запереться в ней, а никак не блевать посреди туалета. Но разве это имеет сейчас значение? Хао садится на кафель, пытаясь отдышаться. Жар распространяется по всему телу. Хао вытирает пот с лица рукавом рубашки, чувствуя, как комната снова сдавливается до маленького размера. Блядство. Он льет воду себе на лицо, пытается сосредоточиться на дыхании. Как там обычно говорил делать Джиун? Не получается, не получается. Хао громко ругается себе под нос, умывается еще раз, — быть может, это остановит его от скорой смерти? Он ведь так близок к ней, ведь стены этого туалета так стремительно уменьшаются… Еще немного, и они точно раздавят Хао, и тогда… Капли крови падают на раковину. Боль распространяется по всей руке, по костяшкам — осколки зеркала падают в раковину, над которой оно висело. Хао прижимает руки к себе, осторожно опускаясь на пол. Дышать-дышать-дышать. Легче не становится. Хао снова становится себе противен.***
Через полчаса он уже стоит возле входа в храм, прислонившись к железному ограждению, и наматывает на руки бинты. Да, он почти сразу написал Джиуну, да, он промыл раны проточной водой и даже убедился, что в них нет осколков, — но есть ли в этом хоть малейший смысл? Джиун неустанно повторяет, что здесь помогут таблетки. Хао неустанно оставляет их нетронутыми на прикроватной тумбочке. — Что с твоей рукой? — Кюбин появляется незаметно — пристально смотрит на руки Хао, а сам сжимает между зубов сигарету. — Ничего. Упал, — отвечает он, а Кюбин чуть прищуривается. Не верит. Ждать Ханбина становится еще более невыносимо, когда ровно через пару минут к ним подходит Рики. Он убирает из рук Кюбина сигарету, чтобы собственноручно ею затянуться, и обнимает его за плечи. Тоже пялится на руки Хао, но вопросов не задает. Рики — один из немногих, кто знает все. Хао в некотором роде был ему благодарен: если бы не его поддержка в определенный жизненный период, Хао бы не справился. Но сейчас они выросли, и от прошлого остались лишь воспоминания. Хао не хочет за них хвататься. — В кабинете, куда мы полезли, нет видеокамер. Мы успели это проверить, — говорит в конце концов Рики. — Но все равно спасибо, что предупредил нас. Хао кивает: вероятно, меньшее, что он может сделать, — это помочь им. Рики точно не оставили бы в живых, если бы кто-то узнал о его необдуманных поступках. То же самое коснулось бы Кюбина. — Да, спасибо, — благодарит Кюбин сдержанно. Хао кажется, что лучше бы он промолчал. Повисает тишина. Хао ищет глазами Ханбина: ему нужно отвезти его домой. Это не было идеей Хао. Скорее, это была одна из немногих идей отца, которую он поддержал: было бы плохо портить отношение с будущим деловым партнером. Что-то внутри подсказывало, что общение с Ханбином определенно принесет свою пользу. Ханбин был не таким глупым, каким мог показаться. Во время первой встречи он закатывал глаза, стоило отцу лишний раз открыть рот. Но Ханбин не произнес ни слова против. Тысячу слов против произнес только Хао, который, выпив немного вина, осмелел окончательно. Под конец обеда ему начало казаться, что он даже перегнул палку — к тому моменту, как во время очередного спора о Святой Девятке дедушка Ханбина бросил на него тот самый взгляд. Таким взглядом его обычно одаривал отец, прежде чем швырнуть в него чем-то тяжелым. Но на сей раз Хао повезло: никто ничего в него не кинул, а сам он поспешил опустить взгляд в тарелку, делая вид, что ему жаль. Видимо, не совсем правильно называть Нико конченным сектантом в присутствии ровно таких же сектантов. Неодобрения от Ханбина он не получил — напротив, после того случая Ханбин стал относиться к нему более дружелюбно. От человека, который ходил первые дни после приезда мрачнее тучи и не вылезал из своей комнаты, не осталось практически ничего. — Извини, что опоздал, — говорит Ханбин, запыхаясь. Его волосы взъерошены, черная рубашка липнет к спине. Он переводит взгляд на Рики и Кюбина, немного горбясь, прежде чем повернуться к Хао: — Познакомишь нас? Еще утром Ханбин сообщил, что за сегодняшний день планирует познакомиться с будущими одногруппниками и преподавателями. Ему нужно построить хорошую репутацию. — Это Рики, он учится на одном потоке со мной, — начинает Хао без особого энтузиазма. — Будущий учитель. Ханбин приподнимает брови, будто в удивлении. Хао сам бы не поверил, что Рики в будущем допустят до работы с детьми. — А это Кюбин. В душе не ебу, на кого он учится, но он довольно-таки неплохой парень. Кюбин улыбается и тянет Ханбину руку. Тот теряется, но все же ее жмет. — Приятно познакомиться. Ты ведь новенький, да? Сон Ханбин? Я много слышал про тебя. — Да. — Ханбин слегка расслабляется: Хао замечает это по его плечам. — Я недавно приехал сюда из Китая и сейчас живу у семьи Хао: наши семьи давно дружат. Сам я хочу получить хорошее образование и лучшую жизнь. Ханбин говорит это серьезно, не раздумывая ни секунды — сколько раз за день он это повторил, чтобы сейчас звучать так уверенно? Еще утром, когда Ханбин репетировал эту фразу за завтраком, Хао смеялся и говорил, что Ханбин не умеет врать. Видимо, научился. — Смело, — говорит Рики. Хао замечает на его лице тень недоверия — быть может, Ханбин уже начал его раздражать. Для того, чтобы начать раздражать Рики, особой причины не нужно. — Да, именно так, — добавляет Хао. — Было очень приятно вас познакомить, но теперь нам нужно ехать домой. Если мы не успеем приехать туда к обеду, нам влетит от моего отца. Хао берет Ханбина под руку, уже готовый идти в сторону автомобиля. В эту самую секунду Рики целует Кюбина в губы — это длится всего несколько секунд. Хао даже не придает этому значения, зато замечает, как ошарашен от этого действия Кюбин.***
— Гляжу, не все в этом городе настроены дружелюбно, — говорит Ханбин. Хао дожидается, пока он пристегнет ремень, и только после этого выруливает с парковки. На дорогах пусто — быть может, все были напуганы бишопами, которые стоят посреди дороги и допрашивают каждого, кто попадется им на глаза. Быть может, все прячутся в зданиях от моросящего дождя, который начался практически сразу. Даже природа оплакивала скорое появление в городе Святой Девятки. — Никто не будет настроен в отношении тебя дружелюбно, Ханбин. Каждый в этом городе сам за себя. И ты ведешь себя крайне глупо, раз так много болтаешь с разными людьми. — Я знаю это, — спокойно отвечает Ханбин, смотря на отражение Хао в зеркале. Хао первым отводит взгляд, сосредотачиваясь на дороге. — Я не хочу, чтобы потом это коснулось моей семьи. Все и так знают, что ты сюда приехал из-за моего отца. Если эти уебки узнают настоящую причину, тебя просто прикончат. Ханбин спокоен так, как на его месте не был спокоен другой человек. Ходить по городу, поклоняться людям, которые при любом удачном случае тебя сдадут и убьют, — дело непростое. Еще сложнее притворяться одним из них. Хао даже не уверен, что может помочь с этим Ханбину. Человеку, прожившему всю жизнь в Китае, здесь будут не рады, как не были рады первое время Хао. — Все будет в порядке, — утверждает Ханбин. — Я не настолько глуп, чтобы хоть кому-то говорить правду. Никто из них не станет моим другом. — То есть? Хочешь сказать, ты будешь врать им до последнего? — Да. Им необязательно знать хоть что-то, кроме моего имени, — смеется Ханбин. — Отныне они будут знать меня как избалованного парня, который просто хочет получить хорошее образование. Таких, как я, в вашем колледже — бескрайнее количество, я прав? Так почему меня хоть кто-то должен подозревать? — Акцент, — говорит Хао, тяжело вздыхая. –У тебя есть акцент, Ханбин. Его легко можно заметить. Плечи Ханбина немного опускаются. Он молчит пару мгновений, прежде чем продолжить с прежней уверенностью: — Я избавлюсь от него. Думаю, это не так сложно. — Было бы это несложно, то сейчас никого не мучили бы из-за того, что он скажет какое-то слово не так. Даже английский язык запрещен, помнишь? Китайский — так подавно. Ханбин кивает. — Я все понимаю. Буду работать над своим произношением. В любом случае, с моей бабулей мы всегда говорили на корейском. Сейчас это будет не так сложно. Хао сворачивает и видит вдалеке трехэтажный дом, который является пунктом их назначения. Надежда на то, что отца еще нет дома, исчезает, как только Хао замечает его автомобиль. — Когда отец потеряет свое влияние, нас убьют, — говорит Хао. — Меня — из-за того, что я родился в Китае, тебя — из-за того, что ты там вырос. Насчет остальных я не уверен. Он не уверен, будут ли считать Рики иностранцем — он однажды сказал Хао, что некоторое время жил в США; он не знает, убьют ли в случае чего того даже шестнадцатилетнего Ухена, которого все привычно зовут Мэттью. У отца всегда были свои странности. Он бы мог легко избежать любых рисков, оставь он Хао расти в Китае и признай он Мэттью своим единственным сыном. Но делать этого он не стал. — Если уж нас убьют, то такова будет наша судьба. От нее не сбежишь, — говорит Ханбин, поворачиваясь к Хао. Тот ежится от чужого взгляда. — Но пока есть возможность поменять хоть что-то, я буду это делать. — Делать что? Но вместо того, чтобы объяснить свой дальнейший план, Ханбин просто жмет плечами: — Неважно. Но я обязательно обращусь к тебе, если мне будет нужна помощь. Оставшуюся минуту поездки они молчат — Хао смотрит на дорогу, Ханбин время от времени приговаривает себе что-то под нос. Хао не может различить, что именно. — Твой дом отдает синим, — говорит Ханбин, когда выходит из автомобиля. Дожидается, пока Хао тоже из него выйдет и включит сигнализацию. — Что это должно значить? — спрашивает Хао. — Без понятия. Просто говорю, как есть. — Ханбин убирает руку в карман и тут же вытаскивает оттуда баночку, протягивает ее Хао. — Это мазь. Обработай потом свои раны. Она обычно хорошо помогает. Хао колеблется, но все же берет ее в руки: — Джиун тебе всё сказал, да? — Да, — кивает Ханбин, а Хао чувствует, как паника снова завладевает им. Никто не должен был это узнать. — Но я подумал, что тебе будет неприятно обсуждать это со мной, поэтому не стал расспрашивать. Береги себя. Это последнее, что Ханбин делает, прежде чем уйти в дом. Он хлопает Хао по плечу и скрывается так быстро, что Хао не успевает это осознать. Остается только смотреть Ханбину вслед.