blue roses

Восемь лет назад. Лиса с ужасом смотрела на дверь, до боли прикусив нижнюю губу. До ушей доносился гам и неприятная ругань, и она в страхе понимала, что к родителям пришли друзья, с которыми те непозволительно часто выпивали. Ей хотелось бы закрыть дверь на ключ, дабы хоть как-то уберечься и успокоить себя, что находится она в безопасности, что ее не тронут, но замок на ее двери был выломан отцом еще год назад. Это было сделано по пьяне, и наутро она припомнила ему об этом на свой страх и риск, но Манджун лишь махнул рукой, мучаясь от похмелья. Лучше уж так, нежели его тяжелая рука. Такие вечера происходят часто и не первый год. Лиса уже привыкла, но домой возвращаться с каждым разом хочется все меньше. Ей бы сейчас к бабушке, но на улице темень, а идти к ней и пугать своим неожиданным визитом желания не было. У Ечжин слабое сердце, и если Лиса придет, то та точно будет переживать. Есть вариант переночевать у Розэ, но на часах почти час ночи. И она, и ее родители уже давно спят. Значит, нужно просто подождать, когда это все закончится. В глубине души Лиса хочет, чтобы это произошло прямо сейчас, в сию секунду. Однако чуда не случилось. Напротив, стало только хуже: отец ворвался в ее комнату, удерживаясь за дверной косяк. Взгляд у него слегка расплывчат, но девушка уверена, что он хорошо знает, где она. Так и смотрит своими садистскими глазами на сжавшуюся дочь, которая с испугом сидит на кровати и жмется к стенке, по шею укутавшись одеялом, будто оно убережет ее. Лиса молится, чтобы так оно и было, или чтобы он резко захотел добавки и пошел дальше бухать со своими приятелями, которых и назвать таковыми нельзя. Шаг. Неуверенный, из-за чего отца завело в сторону. Еще шаг. Ему удалось удержать равновесие, поэтому последующие шаги давались ему легче. Впоследствии он добрался до лисиной кровати, прорычав: — Поднимайся. — Что? Куда? — Не слышишь, что я говорю?! — голос тверд, глаза обезумевшие. Не контролируя себя, Манджун потянул ее за волосы, опрокидывая на пол. Лиса взвизгнула, крепко сцепив зубы и попыталась схватить чужие руки, но отец откинул ее ладони в сторону. — Ты должна слушаться своего отца без вопросов. Усекла? — она молчала, поэтому он снова дернул ее за волосы, услышав сдавленный крик. — Отвечай! — Да! Я поняла! Прости, пап, — девушка говорила сквозь слезы, моментами всхлипывая. — А мне кажется, что нет. Знаешь, что делают с такими противными детьми, как ты? — дождавшись ее отрицательного качка головы, он наклонился чуть ниже, процедив: — Воспитывают способом, который еще ни разу не подводил. Лиса непонимающе моргает, а потом вскрикивает, когда отец с размаху дает ей пощечину. Дрожащая ладонь касается разгоряченной кожи на щеке, в глазах стоит боль и разочарование, и она смотрит на него, своего родного отца, который тотчас же пинает ее в живот. Комнату оглушает ее пронзительный крик, и девушка хватается за живот, пока слезы умывали ее зажмуренное лицо. Дыхание сбилось, ее начало мутить, а Манджун рывком усадил ее, чтобы снова с силой ударить в живот, только уже кулаком. Лиса не сдерживалась, рыдала и звала на помощь, однако ее голос заглушала громкая музыка. Может, соседям это надоест, и они придут, чтобы пожаловаться? И тогда она будет спасена. Лиса ухватилась за эту мысль, как утопающий за соломинку. Единственное, что ее пугало — это возможность, что она не доживет. — Мама! Мамочка! Спаси, пожалуйста, мам! — кричала она, но мать ее не слышала. — Закройся! — он снова ударил ее по лицу, на этот раз так, что губа треснула, и оттуда потекла теплая струйка крови. Пинки не прекращались. Лиса скрутилась, в попытке защитить живот от ударов, но уже не кричала, только тихо плакала, находясь на грани потери сознания. Она уже не ожидала помощи, потому что всем плевать. Вероятно, это и есть ее конец. Вероятно, такое отчаяние на вкус. И вкус этот отдает металлом во рту. — Мам… — звучит тихое прежде, чем она теряет сознание.

***

Лиса с трудом расплющивает глаза. Зрение поначалу плохое, она едва что-то может разобрать, но потом предметы в ее комнате начинают обретать очертания. Ее лицо мокрое, потому что на нее обрушили стакан ледяной воды, и только сейчас она замечает, что разводы под ней слегка красного оттенка. Кровь. Девушка оглядывается, отмечая, что на улице все еще ночь. Тело беспощадно ломит, но больше всего отдает болью живот. Она прикладывает к нему руку, чувствуя ужасно неприятную тошноту. Ощущение, будто ее вот-вот вырвет, и желание приложить ладонь к губам растет с каждым разом все сильнее. — Дыши глубже, — командует мужской голос. Лиса вздрагивает, поднимая взгляд на источник шума, и замечает молодого парня, который сидит за ее спиной на корточках и держит в руке пустой стакан. Хмурится, потому что он слишком юн, чтобы начинать заливать в себя эти помои, которые люди называют алкоголем. Его лицо даже близко не напоминает ей кого-то; черные волосы, которые чуток спадают на его карие глаза из-за наклона головы. Тело спортивное, и девушка уверена, что под его белой рубашкой прячется накаченный пресс. Лиса пытается подняться, но в результате с болезненным стоном ложится обратно, только уже поворачиваясь на спину. — Ты слишком резко это делаешь. Подожди, я помогу. Незнакомец откладывает стакан в сторону. Затем рука скользит под ее поясницу, и Лиса было уже возмутилась, когда он аккуратно начал приподнимать ее, придерживая за плечи. Его действия были столь нежными, что она растерялась, позволяя парню усадить ее на кровать. Он присел рядом, внимательно рассматривая ее лицо. — Губа разбита, но это можно исправить. У вас есть аптечка? — Ты кто такой? — получилось несколько грубо, из-за чего Лису накрывает чувство стыда. Этот парень пытается ей помочь, а она так резко с ним общается, будто это он причинил ей боль. — То есть, нет. Извини. Точнее… боже, — она колеблется, но заметив мягкую улыбку, успокаивается. — Я тебя раньше тут не видела, да и ты не похож на алкоголика. Парень искренне расхохотался. — Вот уж спасибо! Это мне льстит, — он оглядывает Лису, после чего тихо спрашивает: — Кто тебя избил? — Почему я должна отвечать тебе на этот вопрос? — Не должна, я согласен. Это простое любопытство, — парень замолкает, но после продолжает: — Не доверяешь мне. Что ж, справедливо. Мое имя Хонсок, кстати, — он протягивает ладонь для рукопожатия. Она мнется, но понимает, что хуже быть не может. Жмет чужую руку, слегка покачав в воздухе. — Лиса. — Рад знакомству, Лиса! — Взаимно. Так как ты тут оказался? И какое сейчас время? Хонсок тянется к своему телефону, смотрит на экран, а после убирает его, вновь поворачиваясь к ней. — Час ночи. С половиной, если быть точнее, — поправляется он. — Пришел я сюда из-за слишком громкой музыки. — А почему раньше этого не сделал? — в голосе сквозит обида. — На работе задержался, — парень не замечает грустных ноток в чужом голосе. — Так вот, о чем это я. Пришел домой, а тут этот шум. Был удивлен, ведь это не по правилам, а переехал я сюда буквально вчера. Может, многие терпят это, но лично я не намерен, — он слегка морщит нос. — Дозвонился в вашу дверь не сразу. Только спустя минут пять мне открыл какой-то пьяный мужчина, и я вежливо попросил, чтобы он выключил музыку, ведь люди спят. По итогу он начал угрожать мне, что разобьет нос и покрыл такими матами, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули, — признается Хонсок, и по его выражению лица видно, что он все еще злится. — Мне не сразу удалось добиться своего, но все же это произошло. Когда я собирался уходить, я заметил кровь на костяшках того нахала. И пусть я был зол, человечность свою не утратил. Спросил, все ли хорошо, и услышав свою сторону грубый ответ — понял, что кровь может быть не только его. Все таки он тиран, и это видно, — он слегка мнется перед продолжением, и увидев, что Лиса слушает его, неловко продолжил: — С моей стороны было не очень красиво без разрешения пробираться в чужую квартиру, но мне показалось, что я должен. И как оказалось, не зря, — он вновь смотрит на девушку, на этот раз слишком проницательно. — Это он тебя побил? — Угу, — она слабо мычит, отвернувшись. — Кем он тебе приходится? — Родным отцом. Повисла неловкая тишина. Лиса не видела чужого выражения лица, но чувствовала, как парень борется с удивлением и сожалением одновременно. — Неожиданно, — наконец выдает он. — Тебя вообще безопасно рядом с ним оставлять? — Вполне, — лжет. — А мать твоя где? Я, конечно, видел по пути сюда женщину, но не думаю, что эта внешне убитая алкоголичка является твоей мамой, — он спотыкается, заметив горькую усмешку на девичьем лице. — Еще более неожиданно. Мне жаль… — Порядок, — отмахивается Лиса, а потом внезапно спрашивает: — Как он пустил тебя? Почему не ударил? Не выгнал? — Отец твой? — она кивнула. — Он хотел, но я пригрозил ему полицией. К моему удивлению, это подействовало. — Рада, что ты в норме. Заметно, что Хонсоку становится неловко. Он ерзает на своем месте, закусывая губу, а позже выдает: — Давай ты переночуешь сегодня у меня? — Нет, спасибо, — вежливо отказывается Лиса, растянув губы в слабой улыбке. Ночевать в одной квартире с мужчиной она не намерена, пусть он и кажется хорошим. — Здесь опасно оставаться, — настаивает, но девушка непреклонна. — Ну раз так, тогда давай я оставлю тебе свой номер телефона? Звони, если понадобится помощь. Она кивнула, а Хонсок нашел блокнот с ручкой на прикроватной тумбочке. Вывел цифры слегка корявым почерком, и подписал «Друг». — Так меня и запишешь в телефоне, — подмигивает он, а Лиса кивает, улыбаясь. — Что ж, мне пора. Завтра рано вставать. — Я провожу. Она с трудом поднялась с кровати, все время отмахиваясь от чужой помощи и просьб остаться в комнате и никуда не идти. Проблема в том, что если ее новый знакомый уйдет, то отец вернется к ней, чтобы добить. Лиса бьется об заклад, что прекратил он только потому что она потеряла сознание. Впоследствии он не мог насладиться ее скривленным от боли лицом. Уверена, Манджун не оставит ее в покое, пока девушка не начнет харкать кровью. А она этого не хочет. Проходя мимо кухни, она заметила, что тот не сводит с нее глаз. Сжав руки в кулаки, она шла за Хонсоком, пока он не открыл дверь и не повернулся к ней, чтобы напоследок бросить: — Доброй ночи, милая Лиса. — И тебе, друг. Он улыбнулся, услышав такое обращение. Одним кивком головы он окончательно попрощался, а Лиса схватила ручку двери, провожая его взглядом. Внутри ведется борьба. Буря. Варианта два: возвращаться в комнату и продолжать терпеть избиения, или бежать. Из кухни доносится скрип, а потом звук отодвигаемого стула. Минута на размышления. Шаги. Менее секунды… Дверь захлопнулась. Лиса пытается бежать по ступенькам вниз, но боль в животе такая огромная, что она едва передвигается. Благодаря перилам она позволяет себе чуть ли не скользить, а этажом ниже вызывает лифт. Слышны очень быстрые шаги сверху. Черт. Лифт останавливается. Девушка заходит в него и нажимает на самую нижнюю кнопку. Ожидает, пока он закроется, но ее взор цепляется за разъяренного отца, который бежит к ней. Ужас захлестывает с новой силой и обрушивается на ее хрупкие плечи. Щеки обжигают слезы, а Лиса молится всем известным Богам, чтобы отец не успел. Он уже в метре от него. Это конец… И дверцы лифта закрываются, оберегая ее от этого безумца. Пока она едет, то отчетливо слышит бег на лестничной площадке. Пытается прикинуть, сколько понадобится ей времени для того, чтобы выбежать из подъезда. Это если отец не окажется внизу раньше и не будет ждать рядом с лифтом. Спустилась. Она выходит, оглядываясь, искренне радуясь тому, что тут она одна. Бег все еще слышен и очень близко, поэтому Лиса идет к выходу так быстро, как только может. По лицу хлестнул прохладный ветер, отбросив ее распущенные волосы назад. Она не выбирала конкретную сторону, просто направлялась так далеко, чтобы отец не смог ее отыскать. Стоп. Лиса не рассчитала того, что выбежав из подъезда, Манджун сможет с легкостью ее найти. Рука, покоившаяся на болящем животе, слегка сжалась. Нервы на пределе, и, не придумав ничего оригинальнее, она спряталась в роще высоких кустов, в которых ее не то что ночью, даже днем будет невозможно найти. До слуха доносились брань и раздраженные шаги. Отец петлял в разные стороны, пытаясь найти дочь, однако его старания тщетны. — Блять, как сквозь землю, — зло рычит он. После еще нескольких попыток, он оставил это дело, вернувшись домой. Лиса так и продолжала сидеть еще какое-то время, а потом аккуратно высунула голову, убеждаясь во временной безопасности. Куда ей было идти? Она не знала. Просто бродила по улицам, намеренно уходя все дальше от когда-то родного дома. Хотя почему так? Он никогда не был ей родным. Еще с самого рождения ей ясно дали понять, что ей в этой семье не рады, и после демонстрации она усвоила это очень хорошо. Откуда такая ненависть к собственному ребенку? Проблема в том, что Лису не ждали. Мама забеременела ею случайно, и это застигло их семью врасплох. Бабушка очень часто рассказывала ей, как все было до ее появления, и после подобных рассказов девушка часто жалела о своем появлении. Ечжин говорила, что мама была прекрасным человеком; не пила, не курила, увлекалась музыкой и возводила большие надежды на хорошее будущее. Никогда никому не перечила, была буквально ангелом во плоти, пока ее не потянуло к сущему дьяволу — своему нынешнему мужу и по совместительству лисиному отцу. К ублюдку, который испортил жизнь как минимум троим людям. Лиса жаждет возмездия, кормит в себе обиженные мысли о чужой кончине, мечтая стать причиной отцовской боли. Точно так же, как и он стал ее. Но она не может. Когда видит картинку перед глазами, где он с продырявленной грудной клеткой с левой стороны, ее заполняет страх. А еще огорчение, ведь она никогда не сможет отомстить своему обидчику. Шагая по пустым улочкам, Лиса каждый раз нервно оглядывается, боясь вновь встретить этот переполненный яростью взгляд. Но в округе никого. Только она и ее чувства, эмоции и трясущееся от холода тело. Сейчас только начало мая, и не сказать, что уже совсем потеплело, но изменение в температуре определенно чувствуется. Утром и днем довольно тепло, но ночи по-прежнему остаются холодными. Они не для ее тоненькой кофточки и облегчающих легенсов. Обхватив свои плечи руками, она медленно уходит все дальше, теперь уже прекращая оборачиваться, ведь смысла нет; отец не нагонит ее. Он, словом, вообще этого не делал, но сумасшедшее воображение Лисы дорисовывало мрачные картины возможного визита и его последствия, что не давало ей спокойно вздохнуть. А сейчас уже как-то… безразлично. Продрогнув до самых костей и пролив все свои слезы, девушка беспомощно опустила плечи и склонила голову, смотря только на мокрый от недавнего дождя асфальт. После долгих странствий Лиса осознала, что ушла очень далеко. Слишком далеко. Растерянно оглядываясь, она упрямо продолжала свой путь вперед, с трудом принимая тот факт, что ей нигде не место. Может, стоило сразу пойти к бабушке. Она бы без сомнений испугалась, но зато девушка сейчас лежала бы в тепле, положив голову на родное плечо и держа в руках горячую кружку чая. А теперь… ой. Как нелепо. Лиса глупо таращится на знакомый район, вспоминая, как гуляла тут раньше. Здесь живет Ечжин. Ее дом находится несколько дальше, и придется еще пройти пару сотен метров, чтобы добраться до него. Но сам факт того, что она незаметно для себя направлялась именно сюда — потряс ее. Сейчас, когда ей эмоционально тяжело и она чувствует сильную ненужность в этом мире, Лиса приходит туда, где ей дадут любовь и поддержку. В любом случае. Без сомнений. Но она не пойдет туда. Нельзя. Возможно, стоит сделать это завтра, но девушка переживает, что на ее лице могли остаться следы от побоев. С одной стороны, ей было некуда деваться, а с другой — одно такое появление, и она может потерять бабушку. В голове переодически вспыхивают воспоминания о нескольких подобных случаях, когда Лисе приходилось сломя голову нестись к телефону и звонить в скорую, чтобы они спасли самого родного ей человека. Тогда же ей и обрабатывали раны, каждый раз спрашивая, откуда те появились. Но девушка молчала. А потом молча слушала наставления врача и предостережение о том, что еще один или два таких инфаркта, и бабушки не станет. С того момента прошло полгода, и с тех самых пор Лиса начала нагло врать Ечжин о своем состоянии и положении в семье. — То есть, ты хочешь сказать, что у вас теперь все намного спокойнее? — с сомнением спрашивает она, нахмурившись. — Да, — кивает Лиса, соглашаясь. — Я сама удивлена, бабушка. Стоило мне рассказать родителям о случившемся, и они прекратили меня трогать. — Ты не умеешь врать. — Не умею, поэтому не вру. Лиса не знает, поверила ли ей она. Скорее всего, осмеливаясь предполагать, нет. Не поверила. Однако несмотря на это Ечжин молчала, не уронив ни слова больше на эту тему. И девушка благодарна ей за это. Пусть продолжается так и дальше. И она очень надеется, что бабушка простит ее за сегодняшний поступок. За то, что Лиса позволила себе развернуться и пойти в противоположную сторону от ее дома; за то, что позволила себе замерзнуть так, что зубы начали попадать по зубам, создавая некое цоканье на тихой улице; за то, что не передумала и уселась на лавочку, подтянув ноги к груди и прижав их к себе. Ей было страшно оставаться на улице, но еще страшнее приходить каждый раз на кладбище, чтобы поговорить с любимой бабушкой. Она не допустит такого исхода. По улице пронесся холодный ветер, заставляя Лису дрожать еще сильнее. Кажется, ее губы уже синие, а кожа вконец бледная. Она прикусила нижнюю губу, в попытке перетянуть все внимание на колючую боль, но никакого результата это не дало: тело продолжало остро ощущать жгучий морозец. Май ли это? Или все-таки март? Вдалеке Лиса замечает идущую в ее сторону фигуру. Это девушка, но ни лица, ни даже цвета волос ее не видно; на ней черный капюшон и кепка, хорошо скрывающие ее внешность. Только телосложение выдает ее пол. Кажется, незнакомка выше Лисы на целый дюйм, хотя это не так уж и много. Миниатюрная она или нет, понять довольно сложно: одета она в спортивный костюм, который больше ее раза в два, если не три. Руки сунуты в карманы штанов, а идет она таким легким шагом, что за ней однозначно тянется невидимый шлейф спокойствия и умиротворения. Лиса знает, что идет она не к ней, а лишь будет проходить рядом. Поэтому просто опустила голову на колени и попыталась не издавать ни звука, чтобы не привлечь чужое внимание. Тело до сих пор дрожало, и как бы она ни пыталась сдерживать эту гребаную дрожь, ее старания были напрасными. В какой-то момент ей вообще показалось, что это только усилилось, и, зажмурившись, она стала ждать пока незнакомка просто пройдет мимо. Однако воздух разрезал спокойный и слегка скучающий голос: — Ты чего тут сидишь? Лиса поднимает голову и смотрит на эту девушку, которая стоит расслабленно, совсем близко к ней. Никакой нормальный человек не подошел бы вот так, вплотную к чужому, но она сделала это. Лисе казалось, если она поддастся чуть вперед, то их носы могут соприкоснуться. Нахмурившись, она откидывается на спинку скамейки, чтобы восстановить хоть какое-то расстояние между ними, тем самым вызвав смешок у незнакомки. Из-за тени ее лица по-прежнему не видно, и она может только догадываться о чужой внешности. Хотя, если судить по ее виду и голосу, эта девушка юна. Очень юна. — Почему вы так близко? — наконец спрашивает Лиса, проигнорировав чужой вопрос, кинутый ранее. — Тебе не обязательно обращаться ко мне в уважительной форме, — пусть ее глаз не видно, но Манобан уверена, что незнакомка смотрит на нее самым пронзительным взглядом. Это чувствуется физически, и она не думает, что кто-то раньше на нее так глядел. Нет, такого определенного не было. — Мне стоит повторить свой вопрос? — Какой вопрос? — строит из себя дурочку, не зная, что ответить. Незнакомка замолкает, а Лиса тотчас же пожалела о своей глупости. Да, очень разумно вести себя так с чужими людьми. И что она теперь подумает о ней? Только то, что Лиса нелепая, бездомная девчонка. Физически она до сих пор чувствует себя не очень. Тело дрожит, но уже не столько от холода, сколько от глаз, скрывающихся во мраке. Лиса не понимает, как девушка может владеть такой внутренней силой и энергией, чтобы вот так действовать на нее. И, уверена, на многих других. От нее веет властью, величием и даже алчностью. Незнакомка определенно из тех, кто корыстолюбивый, жаждет заграбастать себе все до последнего, не собираясь делиться и крошечным кусочком. Таких людей стоит опасаться. — Ты много думаешь, — вновь заговорила она. — И ты определенно хорошо чувствуешь людей. — Что? — в голосе столько удивления, что девушка снова испустила смешок. — В смысле? — Ты уже проанализировала меня по внешнему виду, ведь так? — она упирается одной рукой о спинку скамейки, нависая над Лисой. Свет упал на чужую челюсть, и она заметила, что у незнакомки выбилась небольшая прядь волос. Черные. — Так к какому выводу ты пришла? — Ни к какому. — Ты не умеешь врать. Лиса сглатывает, вспоминая, что бабушка говорила ей точно также. Она что, и вправду так плохо врет? — Ладно, — вздыхает, сильнее обнимая себя за плечи, когда подул ветер. От пронзительных глаз это не скрылось. — Я решила, что тебе нужно идти туда, куда ты шла. — Как грубо, — несмотря на это, она не звучала обиженной или тронутой. Она все такая же спокойная. Видимо, остановилась рядом только ради забавы. — Получается, ты опасаешься. Что ж, не удивлена. — Я тоже не удивлена, что ты не удивлена. Девушка хмыкает, а Лиса вздрагивает от очередного порыва ветра. Да сколько можно-то?! — Вернусь к своему первоначальному вопросу. Какого хрена ты тут? — Как грубо. — Отвечай, а не действуй мне на нервы. — Мамочки, а тебе какое дело?! — Да блять, — девушка шумно вздыхает, и Лиса буквально физически чувствует, как сильно она напрягается от подступившей злости. — Захотелось узнать мне. — То есть, если тебе захотелось, значит я должна тут же это сделать? — Да. — Это не правильно! Незнакомка выпрямилась в спине, склонив голову набок. — Н-да? — Лиса отчетливо слышит издевку в ее тоне. — Смею предположить, что тебя хорошенько побили, прежде чем ты оказалась здесь, — она оглядывает ее, а позже продолжает: — А еще у тебя чертовски сильно болит живот, и ты одета, мягко говоря, хуево и не по погоде, поэтому трясешься не только от порывов ветра, но и без них. Лиса ошарашено смотрит на нее, сжавшись. — Но как ты?.. — Что? Догадалась? — Манобан кивает. — Это не составляет великого труда. Ты побитая, посреди ночи на улице, глаза заплаканные. Думаю, прикола ради ты не вышла бы из дома вообще, как минимум вот так одета. Получается, ты бежала. Я права? — ответа нет, но опять последовал легкий кивок. — Тебе хоть есть где переночевать? — Нет. — Ладно, — Лисе показалось, что сейчас она просто уйдет, и теперь ей придется остаться совершенно одной посреди этого мрака. Нет, ей определенно страшно. — Пойдем. — Что? Куда? — Ко мне домой. — Я не… — Ты можешь остаться здесь и промерзнуть до самого утра. В лучшем случае, если ты доживешь. Хотя, думаю, это даже в худшем, — незнакомка замечает удивленный взгляд Лисы, и последняя уверена, что это ее забавляет. — Потом, наутро, твое тело кто-то найдет… — Я поняла! Хорошо, пойдем. Она попыталась подняться, но в результате с болезненным стоном опустилась обратно. Живот все еще очень болел, а онемевшие ноги ее едва слушались. Лиса услышала, как девушка вздохнула, подошла к ней и схватила за подмышки, чтобы поднять. — Больно! — Конечно, блять, больно. Но ты должна терпеть, иначе как мы уйдем? Лиса смолкла, время от времени нахмуренно поглядывая на незнакомку. Ей удалось подняться не без чужой помощи, но потом ее отпустили, и девушке пришлось идти одной. Пытаться, вернее говоря. То, как она шла, было сложно назвать нормальной ходьбой. — Думаю, что с таким успехом ты могла начать ползать. — В смысле? — Слишком медленная. — Уж извините! — вспылила Лиса, сжав челюсть до скрипа. — Меня болит живот, и от каждого шага хочется блевать. — Вперед, мы же на улице. Манобан отказывается даже смотреть в ее сторону. Честно, она понятия не имеет, почему согласилась идти в чужой дом. И что ей там делать вообще? Эта ночь куда страннее, чем она предполагала с самого начала. Но ничего так не напрягает, как эта девушка-тень, идущая чуть впереди. Она поистине сливается с ночным мраком, красиво вписываясь в эту темень. Словно была рождена для нее. Словно является частью ее. По телу прошла легкая пульсация боли, когда Лиса нечаянно наступила на камень и слегка вывернула ногу. К своему счастью, не полностью, но она все равно успела издать крик, отчего незнакомка лениво обернулась, интересуясь: — Паука увидела? — Да с чего бы вдруг?! — А с чего бы вдруг тебе тогда орать так? Люди спят, будь потише. — Я повредила ногу! Девушка вздыхает, идет к ней и приседает на корточки, чтобы разглядеть лисину щиколотку. Аккуратно обхватывает ее пальцами, где-то щиплет, ища болезненное место, но когда Лиса так и не проронила ни слова, поднимается. — Нормально все, не драматизируй. Пойдем уже, на улице холодно. С горем пополам, но так они добрались до чужого дома. Незнакомка иногда бубнила на Лису и подгоняла ее, но в целом это не заняло много времени. — Целый час шли. Я просто в ахуе, — прокомментировала девушка-тень, проходя внутрь. Она жила в большом доме. Как только они зашли на его территорию, Лиса сразу же испустила удивленный выдох, ошарашено оглядывая чужие хоромы. Дом был выполнен в полностью белых оттенках, и она уверена, что внутренняя часть — тоже. Подле виден внушительных размеров бассейн, несколько шезлонгов и небольших белых столиков. Остальная часть территории — это сад. Здесь много грамотно подобранных цветов, а вдали видна беседка. Жаль, что Лиса не может ее разглядеть из-за большого расстояния, хотя на участке целая россыпь низких фонариков. Они проходят внутрь, и тут Лиса осознает свою ошибку. — Боже! — выкрикивает она, и девушка-тень оборачивается. — Я забыла спросить твое имя! — Громкая ты, — хмыкает она и падает на диван. В комнате царил полумрак, только несколько лампочек было включенных, создавая приятную атмосферу из теплых оттенков. Незнакомка откинула голову на спинку дивана, из-за чего Лисе открылся вид на ее шею и нижнюю часть лица. — Ты можешь звать меня Руби. — Руби? — переспрашивает она. — Это твое настоящее имя? — Нет, это мое второе имя. — Сама придумала? — Отец дал, — она замолкает, сглатывая, а потом спрашивает: — А тебя как зовут? — Лалиса, но можно просто Лиса. Руби кивает, заводит руку, откидывает капюшон назад и снимает кепку, открывая Лисе свою внешность. Последняя ахает от неожиданности, но глаз не сводит, завороженно разглядывая новую знакомую. Ее волосы черные, как глубокая ночь. Такого насыщенного оттенка можно добиться только с помощью краски, но по ним видно, что они этой химией не тронутые. Это натуральный цвет волос Руби. Ее кожа такая бледная, точно луной поцелованная, а губы не розовые, как у многих, а бордовые. И Лиса уверена, что та не использует косметику. Нос ровный, как у модели, а глаза… о Дьявол. Эти глаза такие черные, будто два угля. Одновременно с тем безжизненные, совершенно ничего не выражающие, этим и пугающие. И эти глаза смотрят прямо на Лису. Она сглатывает, отводя взгляд в сторону, ведь только что бессовестно пялилась на девушку, в чьем доме сейчас находится. Стоит, переминается с ноги на ногу, и кусает нижнюю губу. Спереди послышался смешок. — Садись. — Куда? — она поднимет голову, глядя на собеседницу. — Рядом. Но если боишься, то сядь на другой диван. — Не боюсь. Лиса гордо вздернула подбородок и уселась рядом с Руби, пока та не сводила с нее глаз. Некоторое время она игнорировала такое сильное внимание в свою сторону, сидела с ровной спиной, а потом ей стало совсем не комфортно, из-за чего девушка начала ерзать на месте. — Успокойся. — Я спокойна, — резко ответила она, нервно перебирая подол своей кофты. — Ты одна живешь в этом огромном доме? — решила сменить тему, чтобы немного унять напряжение. — Он не огромный, — задумчиво тянет Руби. — Раньше я жила в особняке, который в трижды больше этого дома. Лиса подавилась воздухом. — Что?! Но почему ты сейчас не живешь в нем? — Родители умерли, и нам с сестрой пришлось переехать сюда. — Ты живешь тут с сестрой? — Да, и тетей. — А тот особняк? Он больше не принадлежит вам? — Лиса поворачивается к ней всем телом, удобно устроившись на мягком диване. Ей нравилось разговаривать с этой девушкой, пусть она и была несколько холодна, а глубина этих черных глаз пугала. — Принадлежит. — И он стоит пустой? — Да, но я иногда приезжаю туда и вызываю прислугу, чтобы она не позволила ему погрязнуть в пыли и грязи, — Лиса понимающе кивает. — Ну а ты? — Что я? — Где живешь? С кем? Манобан стыдливо опускает голову, прикидывая, что на это ответить. Ей особо нечего рассказывать, похвастаться богатством она тоже не может. Наличием родителей? Лучше бы их не было. Такие, как они, не заслуживают жизни, потому что все, что они могут — это ранить других, в первую очередь своих родных. Уж лучше бы Лиса была богата, но без таких родителей-алкоголиков, которые пропивают каждую полученную копейку на бухло. Взглянув на Руби, она отметила, что та все еще смотрит на нее проницательно — наверняка пытается понять, что чувствует Лиса, ведь молчание ее слишком затянулось. — Я живу в бедном районе, в маленькой квартире. С родителями. — Повезло, наверное, иметь родителей. — Смешно! — фыркнула Лиса, чересчур эмоционально затарахтев: — Жить с родителями — это одно мучение! Лучше быть при деньгах, но без них, нежели наоборот! — Думаю, ты неправа. Счастье за деньги не купишь, как и семью. — У меня ее нет, и денег нет. У меня вообще ничего нет. Почему жизнь со мной так жестока? — Либо потом тебе повезет, либо ты создана для этих мучений, — она пожимает плечами. — Кто знает. — Ну спасибо! Руби хмыкнула, кинув взгляд на часы. — Уже очень поздно. Пойдем, я покажу тебе, где ты будешь сегодня ночевать. — А как же твои тетя и сестра? — Они уехали в Пусан к бабушке на неделю, я дома одна. Да и к тому же, будь они дома, места для тебя хватило бы. — То есть, ты бы все равно забрала меня к себе, если бы они были дома? — Нет. Лиса непонимающе смотрит на нее, но более не смеет задавать вопросов. Поднявшись вслед за Руби, она сновала рядом с ней, пока они не дошли до дельней комнаты в конце коридора и не остановились перед белой дверью. — Ночевать будешь здесь. — Я утром уйду. — Куда это? — она поворачивается к Лисе, но вид у нее все такой же равнодушный. — К подруге, пока синяки не сойдут. А потом к бабушке. — Останешься здесь до конца недели. Лиса уже открыла рот, чтобы запротестовать, но Руби двинулась в другую сторону дома. Восхитительно! И кто ведет себя так с гостями? Ладно, к черту ее. Девушка проходит внутрь. В глаза сразу же бросается скромная комната, но и та сделана со вкусом. Лиса задумывается, что в ее квартире такой нет, а тут для простых гостей такая просторность. Грудь пронзила удушающая зависть, и она прикрыла глаза, мысленно отругав себя. — Завидовать — это нехорошо, — всегда говорила бабушка. Взгляд останавливается на отражении в зеркале, и только сейчас она замечает, что ее скула потемнела, и на ней расплылся синяк. Дерьмо. Лиса попыталась коснуться саднящее место, но в итоге только зашипела, отдернув руку в сторону. Нет, лучше ничего не трогать, и оставить пока все как есть. Завтра утром она обязательно попросит какую-то мазь, чтобы обработать синяк, а заодно и разбитую отцом губу. Но это будет завтра. А прямо сейчас она стащит из себя верхнюю одежду и замотается в одеяло, устало положив голову на мягкую подушку и в моменте провалится в сон.