Завтрак

      Как это вышло? Порванная блузка и остатки трусиков не дадут соврать: завтрак вышел поистине праздничным.       Одри не планировала. Правда. Ни сейчас, ни позже. «Видит Бог» — так говорил отец. И Бог видит как она уходит на дно, до красных борозд цепляясь за чужие бедра.       Кажется, она потянулась поднять кольцо Давида с пола, пока он делал то же самое. Возможно, они столкнулись лбами. Может, соприкоснулись пальцами. Это не имеет значения, как и то что кольцо не найти.       Она соврет, сказав, что не мечтала еще раз ощутить цепкую хватку на своем теле после их первого совместного заказа. О, мечтала. Еще как. Хотелось остановить мгновение, притянуть наглеца за подбородок, до крови прикусив губу. Чтобы не она молила о пощаде, а он.       Сексуальное давление превысило мыслимые границы, сопротивление бесполезно.       Кто первым сорвался, впрочем, тоже не важно. Спать с коллегой, тем более соседом по одному дому, с которым знакома чуть более дня — чу, набожные родители схватились бы за сердца. Но Одри давно не волнует мнение других.       Они взрослые, вожделеющие, похотливые. Снять стресс, удовлетворить желание, познакомиться поближе — дай любое название, суть не меняется. Грязный животный секс с самыми чистыми помыслами.       Прелюдия не была быстрой. Резкой? Определенно. Битва за первенство, кто кого припечатает к стенке и затолкнет язык поглубже в соседский рот.       У них даже диалог не клеится — зачем, когда конечности и так прекрасно общаются?       Давид с удивлением обнаруживает себя придавленным женским телом. Одри не теряется: скидывает пиджак с себя, с него, вытаскивает заправленную в брюки рубашку, тянется к пряжке, и так приятно водит по его торсу, не забывая царапать ногтями. Она хороша — мужчина достойно оценивает настойчивость, вторя движениям партнерши.       Но уступать он не будет: поначальничала и хватит. Разворачивает к себе спиной, толкает к тумбе, — нагнись —, тон, не терпящий возражений. Он ужасно голоден и тоскует вовсе не по еде.       Одри специально вдавливается ягодицами в его пах, проезжаясь вверх-вниз, так медленно, так сильно прижимается, желая ощутить все нюансы чужого тела сквозь несколько слоев одежды.       — Не торопись, кофе уже убежал, — Давид честно-честно хотел устроить праздничный завтрак. Первое дело закрыли быстро, успешно, без суеты. Чем не повод? Однако… такой расклад Одри на тумбе ему нравится больше.       — Хочешь поболтать? — ох, как же заводит ее упрямство. Тянется к круглой ягодице, шлепает с оттяжкой.       — Да. Мне нравятся твои мысли, — говорит и дергает полы женской блузы в разные стороны. Пуговицы разлетаются перламутровым конфетти, теряясь где-то рядом с забытым кольцом. Забавно — Одри его шалость не пугает, лишь раззадоривает больше, вырываясь грудным стоном.       На ней нет лифа, как неожиданно и приятно. Соски между пальцами, сжать, перекатить, надавить. Дышит чаще, а что если грудь — ее эрогенная зона?.. Снова поворачивает её, лицом к лицу.       Подбородок девушки задран, ни в коем случае не показывая как сильно возбуждена, хотя это считывается без слов. Да она сама его трахнет, если он сейчас же не засунет хотя бы руку ей в трусики.       — Оближи, — фаланги в рот, Одри покорно посасывает пальцы, глядя в глаза напротив. На сегодня смущение покинуло их обитель, а было ли оно вообще?       Давид не разрывает взгляд. Рука уже под юбкой, поднимает к животу, минуя сетчато-кружевную преграду. Ткань мешает — было бы лучше, не будь на ней всего комплекта белья. Поэтому одним обжигающим движением трусы превращаются в два кусочка тряпки. Очень дорогих кусочка.       — Ты хоть представляешь сколько они стоят? — Одри возмущена. Злость ей тоже к лицу.       — Плевать. Подарю тебе десять таких, — между бедер тепло и влажно, пальцы легко скользят по складкам. Интересно, какая она на вкус.       Щурится, с интересном следя как бьется её маска надменности. Губами на грудь. Пройтись языком, зацепить зубами, от одной к другой, поддерживая трение клитора. Слышится победная череда стонов из её красивого рта.       Одри лишь разводит ноги шире. К черту вафли и сендвичи, просто не останавливайся. Руку в брюки, не церемонясь, и дальше в боксеры. Они так и стоят: отдышка будто после стометровки, взаимная мастурбация и демонята в глазах.       Трапезу поделили на двоих.       Давид сдается быстрее. Резко крутит Одри задницей к себе, одним движением член входит во влагалище. Стон в унисон, не время медлить, фрикции глубокие, дерганые.       — Ты такая…       — Ну же… мм-х, какая?       — Дьявольски горячая, — отчасти правда. Одри горит внутри и снаружи, — в лучшие годы ты бы заняла почетный костер инквизиции.       — Ты… ты такой болтун, Давид, — как у нее получается говорить известно одному Богу. Он там со своего блядского облака наблюдает как его прилежная дочь насаживается на член почти незнакомца, улетая в эйфорический экстаз.       А было бы славно взглянуть на них со стороны. Запоздалая мысль — легкий страх — быть пойманными разбивается с очередным шлепком бедер о ягодицы.       Так хорошо. Порочно, вожделенно, в голове — блаженная пустота. По просторной кухне звуки разносятся громким эхом, будто они на театральной сцене, где все выстроено для усиления нужной атмосферы.       Непонятно сколько прошло времени, материя эфемерна: будто бы минута, а то и вовсе весь час. Кожа покрылась мелкими капельками пота, в какой-то момент удовольствие начало ускользать от долгого неудобного положения.       — Знаешь… — Давид замедляется — необходимая передышка перед гранд финалом, — а я представлял тебя. Как вбиваю в эту тумбу прямо за завтраком. Даже юбка была такой же.       — Я видела… точнее, слышала тебя.       — Почему не пришла на помощь, ведьмочка?       Она фыркает.       — Я — не ты. Нет привычки залезать в чужие спальни, — двигаются они удивительно синхронно. Вперед-назад-навстречу.       — Зря. В реальности ты еще лучше, — прикусывает её мочку, возвращая руки с тазобедренных косточек: одну на грудь, щипая сосок, вторую между ног, кружа по клитору. Очень хочется продолжить диалог, прокатывая Одри по американским горкам настроения, но довести ее до оргазма сейчас важнее.       Паузы хватило — возбуждение вернулось обратно и ещё немного сверху.       Одри чувствует себя на вершине удовольствия — Давид двигается как ей нужно. Можно мы будем закрывать так каждое дело?       Чтобы хоть как-то приглушить стоны, ладонь с груди приходится все-таки убрать, перемещая ту на рот. Ведьмочка дразнится — мычит, кусается и посасывает пальцы. 1:1, у Давида плавится мозг от её действий.       Он ускоряется, рычит куда-то в макушку, пока Одри прижимает его голову ближе. Заветный финиш совсем рядом.       Волна дрожи прокатывается снизу вверх, коленки дергаются, больно задевая деревянный фасад. Это последняя капля для Давида. Можно переключить внимание на себя, вдалбливаясь сильнее и глубже. Бесчетное количество фрикций и на выдохе отстраниться, заканчивая рукой.       Счет почти равный: его запачканная рубашка против порванной блузки и трусиков Одри.       Момент понятный. Сколько раз оба занимались сексом и сколько раз секс подходил к концу? Но некоторое ощущение неловкости чувствуется.       — Ты со всеми коллегами так празднуешь? — Одри поправляет задранную юбку и пытается хоть как-то свести полы верха вместе.       — Ну, ведьмочка, Фелония из соседней фракции, а мне мужчины не интересны. Так что ты первая.       — Ах, какая честь, — она театрально хватается за сердце. Актриса. Оскал сменяется теплой улыбкой, — мне понравилось, но не зазнавайся.       — Как я могу! — хитрая усмешка говорит сама за себя: ему приятны эти слова.       Однако в мыслях строятся планы: как бы повторить рандеву ещё раз. А лучше не один.