Я тебе доверяю

      «Как с нами это могло произойти, Уильям? Безысходность. Безразличие. Безвременье. Тягучая, беспросветная вечность. Без тебя и без меня».       Он не мог сказать, сколько валяется сломанной куклой, привязанный к кровати. Уильям ушел еще затемно. Как обычно, без объяснений. Без надежды на своё скорое возвращение. Это реальность Грелля Сатклиффа, одного из диспетчеров, бестолкового и малообещающего.       Кого он пытается обмануть? «С нами?!» Нет никакого МЫ. Это произошло с ним. Только с ним. Потому что почти 200 лет назад он позволил себе влюбиться в мрачного напарника по экзамену.       Тогда он на многое надеялся после слов Спирса о том, что тот его полюбил и разделит с ним вечность. Жаль только, что Грелль не подумал, как следует, о том, что означает для Уильяма слово «любовь». А ведь когда-то давал обещание матери всегда думать над последствиями своих поступков. Может быть, поэтому и не спился в ранней юности, хотя для подростка, выросшего при театре, возможностей для этого хватало. И не доставил неприятностей ни одной из хорошеньких девочек-субреток. И не причинил боли леди Дебенхем, заставив краснеть за своего непутевого отпрыска.       Очень хотелось пить. Пересохшие губы не могут принести облегчения, даже если провести по ним языком. Впору возненавидеть свою ускоренную регенерацию. Если бы ссадины не заживали так быстро, можно было бы хотя кровью немного утолить жажду...       Зачем? Зачем он об этом подумал?! Притихшая боль снова подняла голову, рванувшись волной воспоминаний терзать измученное ею тело. Тело может регенерировать, но как быть с душой? Как восстановить её? Как вернуть себе способность чувствовать что-то, кроме боли, которая бьётся в каждом участке его тела.       Сначала ему казалось, что холодность Уильяма пройдет со временем, но дни превращались в месяцы, месяцы в годы. Но не менялось ничего. Они почти не разговаривали, отдаляясь все больше и больше. Из вчерашнего самоуверенного отличника Грелль превращался в бессловесную тень, годную только строчки в ведомости на минимальную зарплату. Без повышений, без надежды хотя бы на кураторство. Это в Управлении.       А в угловой квартире со звуковым барьером его ждал ад. Дома Уильяму уже не нужно было скрывать свои наклонности за ледяной маской невозмутимости. Срыв мог последовать за любой ошибкой Сатклиффа. Неровно поставленная тарелка, слишком горячая кружка с чаем, не вовремя заданный вопрос. Если бы Уильям не возглавлял департамент сбора, можно было бы меняться сменами с другими жнецами, выкраивать несколько часов, чтобы побыть вдали от Спирса. Но и в этом Сатклиффу не повезло. Когда Уильям возглавил отдел, жизнь для Грелля закончилась. Уильям всегда знал, где он, и в любой момент мог вытащить из портала, швырнуть в спальню и…       Как было бы просто возненавидеть Спирса, ненавистью вытравить его из сердца. Но он обречён на эту любовь. Вечность на двоих.       Вчера Уильям сильно избил его. Бил до тех пор, пока не выместил на алом жнеце все своё неудовольствие по поводу недавней встречи Грелля с Себастьяном Михаэлисом.       Жнец и демон находятся по разные стороны баррикад, возведенных мирозданием.       Конечно, Сатклифф знал об этом. Как и о том, каким будет гнев Спирса, если он об этом узнает. Не подумал. Надеялся на то, что Уильям будет занят в офисе. Зря.       Он пытался убежать.       Убежать от Уильяма?! Убежать от Уильяма, охваченного зеленой вспышкой ярости?..       Смешно. Безрассудно.       Спирс догнал его за пару секунд. Грелль упал на ковёр в гостиной, и алые локоны рассыпались по полу, добавляя строгому черно-белому узору новых красок. Тогда он думал только о том, что ковёр придется сдавать в химчистку, слишком много ярких алых брызг, ему столько не вывести самому.       Ему просто нужно было поговорить с кем-то. С демоном, как ни странно это звучит, безопаснее всего. Особенно c честным демоном. Но разве он мог объяснить что-то Уильяму? Разве когда-нибудь Спирс пытался его услышать?!       Лучше бы только бил. Грелль уже привык к тому, что его любовник предпочитает объяснять что-то, используя только физические методы убеждения. Чем больнее, тем доходчивее, видимо, считал шеф. Но по какой-то невероятной причине тело Грелля всё ещё шефа интересовало. И настоящая пытка начиналась именно тогда, когда Уильям переходил от побоев к сексу.       Раньше Грелль пытался хотя бы в близости получить от Спирса немного уверенности в том, что тот любит его. Раствориться в этом зеленом огне, стать одним целым с Уильямом.       Иллюзии!       Мечты. Любовь. Ничего нет. Только быстро заживающие ссадины, порезы, синяки, переломы.       Если же Спирс в гневе, близость становится пыткой. Сколько раз Грелль уговаривал себя, просил привыкнуть, так будет легче, проще. Но его тело отказывалось принимать Уильяма. Казалось, что не только мышцы, а весь Грелль сжимался в комок, не давая возбудить себя, противясь проникновению. Он закрывал лицо ладонями, не давая поцеловать, пытался увернуться от требовательных жестких пальцев, которые впивались в хрупкие ключицы. Он не хотел так. Что угодно, но не эта холодная ярость без намека на чувство. Он даже пытался просить, умолял, не надеясь, конечно, что Спирс его услышит. Но когда его слова, слёзы, мольбы останавливали Уильяма?       - Ты забыл, кому ты принадлежишь? – голос Уильяма такой же твердый, как и его пальцы, готовые сомкнуться на шее алого шинигами. – Забыл? Я сейчас освежу твою память.       Еще одна пощёчина наотмашь. Прелюдия. Уильяму плевать на то, что Сатклифф его не хочет.        Кого вообще в этом мире интересуют желания Грелля?!       «Как это произошло с нами, Уильям?»       Он кричит, словно это первая близость с Уильямом. Ему снова больно, больно, больно. Ему всегда больно и стыдно.       «Почему так? Почему не бывает иначе, Уильям?»       Так глубоко, так больно, так безнадёжно.       И это касается не только секса.       Потому что...       ...сегодня ему приснился сон, где все было иначе.       Подумать только, в этом сне он называл Спирса Уиллом, а иногда говорил ему: «Уилли». Спирс злился, конечно, но и в зеленом огне ярости Уильям любил его. По-настоящему. Без остатка. Любил горячо, страстно, искренне, заботливо, насмешливо, верно. Любил и принимал Грелля таким, каким он был. Со всеми его истериками и срывами. Подумать только, в этом сне у алого жнеца было право на истерики, на свои странности, на игры…       Грелль мог забираться ему на колени, когда Спирс работал, что, конечно, нонсенс. Уильям обвенчан не с ним, а с Управлением. А сам Сатклифф был уже старшим диспетчером и главным аналитиком. И еще у них был сын-эмпат, который не так давно женился, и с мужем часто приходил к ним на обед.       Когда Грелль проснулся и наткнулся на традиционный ледяной взгляд шефа, готового к выходу в офис, он впервые за долгое бесслёзное время, завыл от отчаяния. Ничего этого не было. И не будет. Если таков был утешительный подарок от Михаэлиса, то, может, Уильям и прав, враг всегда остается врагом.       Спирс посмотрел на него, оценивая, насколько на это раз задержится в памяти преподанный урок. Грелль рыдал и не мог остановиться. Видимо, удовлетворившись увиденным, шеф уже почти шагнул в марево портала, но передумал и подошел к своему прикроватному столику. Грелль вздрогнул, потому что понял по шороху выдвигаемого ящика, что последует за этим. Уильям достал шелковый шнур, и алый жнец, повинуясь немому приказу, протянул руки, которые через минуту были надёжно привязаны к специальной прочной металлической планке в изголовье их двуспальной кровати. Планке, которая обычно скрывалась подушками. Теперь Греллю предстояло ждать, когда Уильям вернется. Через минуту, десять, час. Нет ничего хуже неизвестности. Вернее, не было. Сейчас, после посетившего его сна, он мог сказать, что самое страшное, что могло с ним случиться, это та другая жизнь. Жизнь, в которой он был счастлив. Невозможно, запредельно счастлив. Жизнь, в которой он был любим…