Ода ненависти

      На Поттера невозможно было не смотреть. Он притягивал взгляд каждую секунду своего жалкого существования, вынуждал фокусироваться только на нем, отключая остальные чувства, мысли, порой даже сознание, и тогда Драко проваливался в пустоту, как под гипнозом, и сверлил глазами темные вьющиеся вихры. Прослеживать путь тяжелых пушистых закорючек волос, которые Поттер никак не мог привести в божеский вид, было привычно, как и шутить про их растрепанность и убожество.       Правда же, как можно ходить с настолько нелепыми и непослушными лохмами? Даже Грейнджер, слава Мерлину, под конец учебы научилась укладывать и выпрямлять свою выдающуюся гриву, со стороны напоминающую скорее стог сена, которым кормят лошадей в конюшнях менора. А ее дружок как ходил с гнездом на голове (согласитесь, на что еще может быть похож этот ужас?), так и ходит до сих пор!       Даже сейчас, стоит ему войти в Большой зал под стандартные улюлюканья и смешки, он выглядит абсолютно, невыносимо…       «Отвратительно», — встает поперек горла, и Драко давится глотком чая.       «Охренительно», — поправляет себя он, чувствуя, как щеки покрываются обжигающим румянцем. Свою бледную кожу за такую предательскую пятнистую реакцию он ненавидит примерно так же, как волосы Поттера. Или даже чуть сильнее.       Но, когда глаза прослеживают привычный маршрут по спутанным и беспорядочным космам, они теряются, не узнавая. Аккуратные гибкие кудри лукаво поворачиваются всеми боками, явно наслаждаясь таким к себе вниманием, и ласково переливаются огоньками от факелов рядом с дверью, возвращая себе привычный цвет, когда Поттер, замерший статуей на входе, все же делает шаг к гриффиндорскому столу.       Ярко-красные пятна на коже жгут Драко изнутри, и он задыхается от их внезапного жара и глотка обжигающего чая, и он очень пытается не поперхнуться и дышать ровно. Взгляд намертво прикипает к одной прядке, выбившейся из остальной прически как будто бы специально, и лежащей теперь на виске, и касающейся изогнутой темной брови. Дыхание пропадает снова, когда Поттер смотрит своими невозможными глазами прямо ему в душу, и пальцы сами тянутся расстегнуть верхнюю пуговку рубашки.       Отвести глаза выше его сил. Не расплавиться самому под чужим выжидающим взглядом — вообще невозможно. Если раньше Поттер выглядел, как мелкий тявкающий зверек, скалящий зубки, и вызывал своим пушистым облаком на голове только смех и издевательскую ухмылку, то сейчас Драко мучительно понимает, как сильно все меняет одна чертова прическа. Он готов поставить что угодно, это тот же самый взгляд, которым его смеряют каждый день на протяжении нескольких лет. Но в горле подло пересыхает, и еще один судорожный глоток чая не помогает даже на каплю.       Бедра покрываются мурашками, переползающими на руки, плечи и шею, и Драко замирает, чувствуя необъяснимый порыв двинуть ребрами и выгнуть спину или, наверное, все же поясницу. Зеленые глаза продолжают смотреть только на него, и это почти неловко, так что хочется глотнуть воздух ртом и спрятаться за чашкой, за спиной Блейза или хотя бы за гордостью.       Вот сейчас он вздернет подбородок, ухмыльнется, отставит в сторону чашку, лопнет этот ничтожный пузырь самодовольства и напыщенности, который Поттеру не идет и вообще не должен был никогда ему достаться, вот сейчас он скажет что-то вроде: «Перевернул на себя ведро Простоблеска дедули, Поттер?», прохаживаясь и по внешнему виду, и по изобретению его предка, и по всему, чему только можно… Но он молчит, и щеки упрямо не хотят становиться бледнее.       Панси цепко хватает его за плечо, и, наверное, это от ее ноготков по коже бегут еще большие мурашки, живот поджимается, а где-то внутри начинает сладко ныть от пугающего и сладкого ощущения ожидания. Драко мысленно нарывается, шипит, змеей вьется перед Поттером, втаптывая его в грязь одними только мыслями, но его внутренности будто ошпаривает, стоит представить себе вызывающе запрокинувшего голову с невероятными, чудесными, просто потрясающими кудрями Поттера, его послушную позу на коленях и будоражащий вызов в зеленых глазах. Такой же, от которого не получается оторваться уже минуту или, наверное, даже дольше.       — Драко? – подозрительно тянет Теодор, и, как краем глаза успевает заметить сам Драко, оборачивается посмотреть, что же там такого шокирующего и смешного.       Ресницы Поттера дрожат, и его легкий прищур вынуждает Драко сдаться и позорно опустить голову, облизывая пересохшие в огне немой перебранки губы. Проиграл битву в гляделки. Обычно он выходит из них победителем!       Обычно Поттер отводит искрящие злобой глаза первым. Обычно Драко победно расправляет плечи и уходит, на прощание мазанув взглядом по рваным вихрам волос. Обычно эти чертовы волосы выглядят абсолютно ужасно, и он потешается над ними, пытаясь выпытать хоть один стыдливый вздрог, добиться сжавшихся на миг сильнее пальцев, ломающих перо или сгибающих металлическую гладь вилки. Обычно он побеждает и разглядывает так сладко сдавшегося противника.       Но сегодня все не как обычно. Сегодня разглядывают его. И, кажется, не только Поттер, Панси и удивленные Тео с Блейзом, но и весь чертов Большой зал.       Злой и раздавленный, Драко вылетает наружу еще до того, как отвлекшийся на вопрос Уизела Поттер падает на скамейку, а когда зеленые глаза снова ищут его за привычным местом, то ничего не находят.

***

      Если раньше чертовы чернющие кудри всего лишь преследовали Драко, то теперь они буквально не дают ему прохода, и он, к своему собственному сожалению и стыду, находит их не только уголком глаз, когда спешит по коридорам на учебу. Нет, теперь его не оставляет еще и удушливый запах, легкий, пряный, приятный и невыразимый. От него кружится голова. Хочется позорно отрезать себе нос, натянуть на половину лица шарф, перекрыть доступ кислорода, лишь бы только ничего не чувствовать, потому что теперь Драко знает, в каких местах был Поттер, только по нескольким особо настырным нотам, и это убивает его!       Раздражение становится постоянным спутником. На уроках, тем более, совместных, становится все труднее соображать, и он только и может дышать, дышать, дышать, рискуя заработать магловскую гипервентиляцию легких, и одновременно с тем задыхаться, как чертов астматик. Решить его проблему не помогут даже баллончики, которые маглокровки таскают с собой повсюду.       Потому что ни у кого во всей школе нет такого притягательного аромата, ни у одной чертовой души, и таких волшебных кудрей тоже ни у кого нет! У Драко срывает крышу после нескольких дней тотального непонимания и тумана в голове, и он взрывается прямо рядом с классом, на перемене перед уроком, когда не все одногруппники еще успели подойти, но их уже достаточно много, чтобы на следующий день было стыдно перед деканом за громкую сцену в коридоре. Ему плевать на любые выговоры и снятые баллы. Он не может толком перестать думать о Поттере и почти ничего не слышит на уроках.       — Что за запах, Поттер? — выпаливает он, и кончики пальцев мелко подрагивают от распирающей тело магии.       Сам Поттер непонятливо и почти испуганно таращится на него из-за угла, стоя где-то за спиной Уизли, и между ними метра три, и Драко совершенно точно не должен чувствовать никаких запахов на таком гигантском расстоянии, но нос вопреки всему настырно щекочет какой-то апельсиновый перец, и хочется чихнуть.       — Запах чего, Малфой? — звучит все же в ответ.       — От тебя несет.       — Понятия не имею, о чем ты. Я был в душе утром.       — А что, хорек, нравится? — встревает в их разговор широко ухмыляющийся Уизел, разом загораживая собой и волосы, и глаза друга, и всего его в целом. — Потерял голову из-за маггловского геля для душа? Что на это скажет твой папаша?       Драко, которого любое упоминание родителей заставляет дернуться в сторону обидчика и приложить его каким-нибудь заковыристым проклятием, защищая честь рода, в секунду выхватывает палочку и направляет ее прямо на длинный и отвратительно-веснушчатый грязный нос. Крепкая палочка Уизли мигом взлетает следом.       — Драко, — шипит кто-то за его спиной, и он даже не узнает этот голос, горя ненавистью к отвратительной ошибке природы, осмелевшей настолько, чтобы пытаться дать отпор.       — Заткни свою пасть, пока я не сказал что-то про твоего папашу, Ронни, — морщится, наконец, Драко и первым показательно опускает палочку, чтобы это увидели все их невольные зрители. Если Уизли развяжет драку, каждый из них подтвердит, что нападавшим был именно этот безрассудный кусок…       — Прекратите оба, — слышится усталый выдох уже за спиной Уизли, и того бесцеремонно отодвигают на место.       Показавшиеся снова зеленые глаза ловят отблески огоньков пламени и солнечного света, и стекла очков бликуют фиолетово-зеленым, когда Поттер качает головой, будто он их осуждает. Это бьет по самолюбию. Неужто он чувствует себя выше? Герой совсем зазнался?       — Ты как будто ночевал в хлеву несколько недель, — вскидывает голову Драко, слишком взбешенный, чтобы оценивать ситуацию, и кривит губы в самой издевательской своей усмешке — Или это было в их курятнике? Тогда почему от тебя воняет больше, чем от всех рыжей семейки?       Уголки губ тревожно болят, готовые порваться, Драко в шаге от позорного магического выброса, сравнимого в магическом мире с чем-то детским и неуравновешенным, но судорожно сжатые пальцы обессиленно опускаются, стоит только моргнуть и впиться взглядом в непроходимую таежную зелень — настолько темными становятся глаза Поттера, что-то в них потухает, и он не отвечает, только молча опускает голову и отводит взгляд.       Драко должен торжествовать – в этот раз в их перепалке выиграл он! Но ему отвратительно пусто на душе. Никак. Все равно. Как будто что-то истлело и больше не горит. Как будто пламенеющий пожар потушили сильным напором Агуаменти.       — Мальчики, две минуты до звонка, вы почему еще... — профессорским тоном выговаривает подоспевшая только сейчас Грейнджер и сильнее сжимает пальчики на очередном томе для углубленного изучения жутко интересного и бесполезного предмета. Она внимательно оглядывает всю открывшуюся ей картину, подозрительно задерживаясь на Малфое, и перехватывает рыжее недоразумение за руку.       Весьма кстати — все еще поднятая палочка плюется искрами, и одна из них, красная и обжигающая, попадает Драко прямо на щеку, наверное, оставляя след, потому что кожу жжет неимоверно, но он только кривит губы и отходит в сторону, гордо расправив плечи. Краем глаза он замечает Поттера, незаметно для остальных прижавшего к носу пару прядок волос – на манер усов.

***

      На следующее утро волосы Поттера выглядят так же, как раньше, и у Драко холодеет внутри, когда он улавливает отголоски практически незаметного запаха, опостылевшего ему до оскомины, но их задавливает куда сильнее нелепым магическим бальзамом для мытья головы. Кажется, с запахом мяты? Черт его знает, это абсолютно неважно, важно то, непослушные вихры снова лезут Поттеру в лицо, и они кажутся неживыми и колючими, как острые ветки терновника.       Хочется подойти к нему и хорошенько встряхнуть за плечи, заставить обратить на себя внимание и отвесить хорошенькую оплеуху, потому что Поттер снова похож на дохлую серую мышь, а Драко ненавидит этот его подавленный вид почти так же, как сухие пушистые пряди, потерявшие разом блеск и чарующий запах. От Поттера почти не пахнет его дикой смесью из чего-то, смутно напоминающего приправы для пирога или глинтвейна, и в его глазах больше нет нетерпеливого огонька вызова – только для него, для Драко! И это несправедливо, это…       «Это из-за меня, — вздрагивает от предположения он, когда Грейнджер заботливо передает Поттеру сок и мягко ему улыбается. — Решил, что воняет этим маггловским шампунем и от него надо отмыться?».       В голове возникает смешная сценка, на которой Поттер до скрипа расчесывает мочалкой волосы в душе, пытаясь оттереть их от любого намека на что-то грязное и противное. Наверное, этот выскочка стал слишком чувствительным из-за бесконечных хвалебных од в его сторону. Или Драко перестарался со своей одой ненависти?       Все же не так отвратителен этот удушливый запах. Необычный. Почти что вкусный, признал бы он, если бы такое вообще можно было употребить в сторону шампуня, или волос, или Поттера! Внутри пирога такой аромат был бы очень кстати. Но это не пирог, а живой и настоящий гриффиндорский придурок, которого в полной мере характеризует даже один звук фамилии.       — Ты в порядке, Драко? — спрашивает его Панси.       — Побереги сервиз, — вторит ей Блейз.       — Побереги мои уши, — бурчит раздосадованный Тео, и втроем они давят своими взглядами на Драко, излишне старательно разделывающего сосиску.       На дне тарелки зияет свежая царапина, а на неприятный звук оборачивается половина школы. Но не Поттер. Поттер смотрит исключительно в свой стакан. Драко отмахивается от остальных стандартным «не выспался» и уже осмысленно разделывает на маленькие кусочки бедный мясной продукт, представляя на его месте кого-то вроде Уизела, заставившего его вчера сорваться и, похоже, смертельно обидеть Поттера. Хорошая обида разжигает огонь в груди. А плохая обида — это Поттер весь сегодняшний день.

***

      Запах мяты Драко ненавидит теперь еще больше неухоженных черных вихров, и его терпение медленно, но верно подходит к концу. Если этот придурок и дальше будет продолжать призрачно плавать по коридорам, пряча от него глаза, Драко удавит его ярко-красным галстуком и ни секунды не будет жалеть!       Если вы подумали, что он какой-то маньяк, то сейчас же раздумайте это обратно. Просто сил не хватает молча злиться на всю окружающую реальность, пока тот, на кого он может вылить очередную порцию яда, абсолютно никак не реагирует на подначки, оскорбления и даже на неожиданное (для Драко – тщательно продуманное) столкновение посреди коридора с болезненным ударом в плечо и ушибом копчика.       Раскинувшийся на холодном каменном полу, как на пикнике, Поттер только ошалело моргает, втягивает ртом воздух от боли в щиколотке и жмурится, почти сразу подскакивая обратно. Он идет медленно, будто подвернул ногу, и та, должно быть, пульсирует так же болезненно, как стучится о ребра сердце Драко.       — Осторожнее, Поттер, — цедит Панси.       — Проверь зрение, дурачье, — подхватывает Блейз.       — Смотри, куда прешь, — припечатывает Теодор, и втроем они смотрят сначала на Поттера, а потом на поднявшегося с пола Драко.       Сбоку раздается улюлюканье. Это Захария Смит иронично рассказывает сплетни своим дружкам-прихлебателям. В геройскую шею прилетает что-то, похожее на жеванный комочек бумаги. Следом за ним прилетает и по спине, рядом с лопаткой.       Поттер оборачивается, злой, как фурия, и в его пустых равнодушных глазах плещется подобие гнева, смешанного с куда большей долей жалости и разочарования. Драко падает в темные омуты, пытаясь нащупать в них хотя бы крошечный отголосок запала, вспышку решимости, мрачный огонек ненависти, но в них так давно нет привычного пьянящего коктейля, что его ведет, как алкоголика, и он перебирает в голове забытые рецепты в духе «пошутить про мать» или «проехаться по/на Золотой тройке», но, как назло, ничего хорошего в голову не приходит.       Отвлекает его только тихий звук собственной фамилии:       — Иди к черту, Малфой.       И, признаться честно, Драко почти скучал по этому голосу. Больше ли, чем по совсем пропавшему запаху теплых специй или регулярно всплывающему в памяти виду кокетливо подбоченившихся смоляных кудрей? Он не знает. Зато он знает, что над ним потешаются и Панси, и Блейз, и Теодор, и Захария Смит. Ведь Поттер из всей разномастной толпы выбрал виновным именно его.

***

      Спустя две или три недели после злосчастного случая с поттеровскими кудрями Драко все еще не может сосредоточиться на занятиях, и ни один его способ привлечь к себе внимание не вызывает у Поттера ровным счетом никакой реакции. Температура внутри приближается к отметке «кипение», когда золотой мальчик снова горбится и выходит из класса последним.       Загребущие лапы почти смыкаются у него на горле вот уже третью лекцию, но Поттер, будто зная, что за ним следят, опасливо озирается перед тем, как выйти, и каждый раз замечает якобы зависшего где-то в прострации Драко, которому решительно нечего делать под кабинетом Чар, потому что у слизеринцев по четвергам занятий в нем нет и никогда не было, или рядом с Астрономической башней, на которой среди бела дня больше ни души.       — Ты преследуешь меня! — наконец не выдерживает Поттер, когда белоснежная макушка снова маячит где-то в глубине коридора.       Дыхание Драко сбивается с ритма под чужими руками, ощутимо дергающими его за воротник рубашки. Поттер цепляется за него пальцами, как за жизнь, и в блаженных зеленых глазах наконец-то появляется что-то живое и почти что теплое. Вернее, огненное! Злобное и очень горячее!       Если думать об этом еще громче и грознее, точно можно поверить, что хотел сказать именно это. Однозначно. Других вариантов нет.       Но Драко себе не верит, так что крепко хватается за сильные предплечья и почти расслабляется в этом странном положении. Преступно задержавшееся чувство эйфории накрывает его легкой волной, от предвкушения драки дрожат колени, затылок зудит, будто на него давят мелкие букашки, и все его существо сосредотачивается только на ожидании. Драко прислушивается и поднимает непонятно когда опустившиеся в пол глаза.       Непривычные паника и суета радушно встречают его в туманной зелени глаз, редкие всполохи огня вдоль радужки ласково лижут лицо и грудь. Их слишком мало, чтобы сгореть. Их слишком много, чтобы отступить.       Не оставляя себе времени и возможности подумать, Драко подтягивается на руках ближе к Поттеру, а тот почти заваливается на бок от резкого движения и еле удерживает их обоих на ногах. Воспользовавшись его недоумением и секундной заминкой, Драко прижимается к лукавым полным губам в укусе, стараясь задеть, подорвать, вскрыть до костей, до кончиков оголенных нервов, забраться под кожу и решить, что делать дальше.       Но его планы прерывает неожиданно сильный удар о стену, к которой Поттер прислоняет многострадальный затылок, чтобы впиться в губы не укусом, а шокирующим напористым поцелуем.       Драко бы рад вырваться из рук этого ошалелого идиота, очевидно, пересекшего незримую границу между ними и разрушившего возводимые годами каменные стены агрессии и неприязни, как высокие волны рушат песочные замки. Драко бы рад! Но он не может, потому что его прижимают к себе крепко и сладко, и он сам дрожит и покрывается мурашками, а поясница рефлекторно, сама собой прогибается почти до хруста, чтобы через секунду тело резко выпрямилось обратно в струну, как тетива, и почувствовало горячее пульсирующее прикосновение к бедру.       Ему не дают перехватить инициативу, как только он ни пытается заполучить ее, и Поттер нагло вылизывает его рот изнутри, забираясь языком так глубоко и беспощадно, что дыхание замирает где-то посередине носа, груди, всего вместе...       Драко обессиленно трепыхается (ой, извините, то есть...) возмущенно брыкается в его руках, сползших с воротника на остальное тело и исследующих его во всех ракурсах и точках. Спину холодит стена с выступающей каменной кладкой, к бедру все еще прижимается что-то горячее и, несомненно, возбужденное, и глаза закатываются сами собой от удовольствия и восторга.       Каким-то магическим образом Поттер может одновременно и держать его, и прощупывать руками почву для нанесения следующего удара, и бесстыдно доводить его до ручки одним своим юрким языком.       Адреналин кипит и взрывается, выплескиваясь где-то внутри тела, и Драко запускает свободные теперь руки Поттеру в волосы, отвратительно-прекрасные лохматые волосы, но на ощупь они похожи не на ветки терновника, а на мягкую шерстку заморского зверя, которую хочется гладить целую вечность без права на паузу.       Но сейчас паузу он все же делает, ведь дышать решительно нечем. Драко отрывает от своих красных и, наверное, абсолютно ненормальных губ Поттера и притягивает его к своей шее, чтобы остановиться хоть на минуту, но тупоголовый грифф воспринимает это как сигнал к действию и впивается в молочную кожу своими варварскими зубами, наверняка намереваясь разорвать ее и оставить Драко задыхаться в луже крови.       В ответ на это Драко издает какой-то странный звук, похожий скорее не на боевой клич, а на вскрик боли и извращенного удовольствия. Его распухшие от укусов губы касаются невесомых мягких волос Поттера, и только от этого можно позорно кончить эту битву.       Не удержавшись, Драко прихватывает прядки губами в надежде почувствовать хотя бы короткий отзвук специй, но его начисто задавливает отвратительная душащая перечная мята, и от нее хочется отойти куда-нибудь подальше, чтобы не забивалась, чертовка, прямо в нос. Но Поттер так восхитительно вылизывает угрожающе обводит языком, как ножом, его шею, что остается только послушно проглотить возражения и продолжить извиваться под чувственными руками.       Настойчивый запах продолжает лезть в нос, и Драко теряет последние остатки терпения:       — Выброси этот мятный кошмар, Поттер! — пока он шипит сквозь зубы, сам Поттер, склоняющийся над его шеей, замирает и, кажется, тоже почти не дышит. — Непроходимый тупица. Я солгал. Ты выглядел… Лучше, чем последние несколько лет. И сносно пах. И я не буду повторять этого больше никогда, так что закрой свой рот и продолжай!       Но тот не продолжает, только аккуратно отодвигается от молочной шеи и впивается сверкающими зелеными глазами в его лицо, очевидно, не понимая, с чего бы на него сыплются такие откровения и почти что комплименты. Драко и не думает ему помогать. Он вызывающе вскидывает подбородок и быстрым движением облизывает губы, перетягивая внимание на них. Зеленые сверкающие искры в глазах Поттера затапливают всю радужку, и Драко сжимают в чем-то, больше похожем на объятие, чем на попытку удушения, пока теплые и сладкие губы снова творят нечто невообразимое с его губами, а бедро огнем горит от незаметного поглаживания.       Поттер бесстыдно трется о него и жарко стонет прямо в рот, пытаясь, видимо, высосать из него душу и заставить растечься по стеночке слабыми потеками ванильного крема, потому как больше ничего из себя Драко в этот момент не представляет. Он только рефлекторно прижимается к сильному телу чуть ближе и подается вперед бедром, увеличивая площадь прикосновения и вырывая из прижавшейся к нему груди новый стон боли и унижения.       Даже сейчас в их битве выигрывает Драко! В отличие от этого придурка, он хотя бы может держать себя в руках и не стонать в голос, извещая всех людей в замке о том, что терпит поражение в очередной пьянящей схватке. Пусть и несколько более близкой, чем выходят у них обычно — вовсе не каждый раз они так бессовестно друг к другу прижимаются. Признаться, как раз-таки, это происходит впервые. Но будоражит оттого еще сильнее.       Так что Драко решает поскорее осваивать новые рычаги давления на врага и опускает тому руку прямо поверх внушительного бугра на брюках. Стоит только сжать посильнее, поднять колено и со слащавой улыбкой ударить в пах, Поттер отлетит от него на пол и больше никогда не посмеет приближаться на то же расстояние. Но Драко медлит, и почему-то Поттер не отшатывается в страхе за свою честь, а только сильнее вжимает его в стену, неровно хватая ртом воздух и закрывая глаза.       Его дрожь ощущается сейчас каждой клеточкой тела. Отвратительный запах мяты усиливается в тысячу раз, его приглушает только непривычная соленая терпкость, и Драко тоже нападает на открывшуюся перед ним шею, как делал это ранее Поттер с ним самим. Только Драко перебирается на линию челюсти и выписывает языком рисунки от нее до самого уха, чтобы прошептать на него еле слышно:       — Сдавайся, Поттер.       И тот послушно сдается, как будто все это время только и ждал приказа. Он поверженно стонет и хватается за Драко, чтобы удержаться и не скатиться на пол в подступающей горечи поражения. Драко подхватывает его под мышки и прижимает к себе только для того, чтобы насладиться последними судорожными вздохами и рябью трепыхающегося над ним тела.       Несмотря на то, что Поттер пытался его контролировать, у него не получилось забрать себе первенство. Он только расслабился во вражеских руках, позволяя делать с собой все, что угодно. И когда только Поттер научится достойно выдерживать поражение?       «Лишь бы никогда», — думает Драко, зарываясь пальцами в короткие черные волосы на затылке и уничижительно их поглаживая. Презрительный смешок срывается с его губ, и Поттер сцеловывает его с них на правах проигравшего. Драко не возражает. Новые короткие поцелуи, даже не пытающиеся казаться укусами, робко оглаживают его лицо, через раз задевая широкую усмешку, которой он щедро одаривает разнежившегося врага.

***

      Следующие два дня Поттер все равно пахнет отвратительной мятой, забивающейся в нос, и Драко не понимает, что он сделал не так. Неужели его остроумный оскорбительный комплимент не подействовал? Неужели он теряет навык и язвительное превосходство? Новый план по захвату территории уже начинает зреть в голове в вечер пятницы, а утром субботы лопается, как мыльный пузырь, стоит Драко поднять от тарелки глаза на пренебрежительный вздох Панси, цок языком Блейза и высокомерный смешок Теодора.       Лукаво и соблазнительно поворачиваются разными боками гладкие кудряшки, сияя в свете факелов и яркого солнечного света — над Большим залом сегодня бездонное синее небо, совсем похожее на летнее, и тепло на душе, которое оно дарит, щедро сдабривает щепоткой специй Поттер, медленно шагающий к своему месту. Он словно дает себе и всему залу время насладиться тем, как подпрыгивают ошалевшие от ухода и внимания кудри, закручивающиеся стройными лентами, похожими на подружек-пересмешниц.       Драко выпрямляется на лавочке, понимая, почему его так восхитила разительная перемена во всклоченных обычно волосах. Сейчас волосы Поттера похожи на змей, шершаво облизывающих его щеки и свысока взирающих на всех в этом зале. Подумать только… Черные волосы, зеленые глаза, светлая кожа — да Поттер буквально весь выполнен в цветах его собственного факультета, он будто создан исключительно для Слизерина! И каким образом его вообще угораздило оказаться под безвкусным ярко-красным знаменем? Несправедливо, чертовски несправедливо.       Если бы Поттер был с ними, Драко мог не выводить его из себя одним только жестом. Он бы даже не стал пытаться, потому что конкуренции в лице Уизела и Грейнджер у него бы просто не было. Поттеру пришлось бы учиться дружить с ним, они бы жили в одной спальне и ходили на одни и те же занятия, обменивались шутками и колкостями о недалеких гриффиндорцах, гуляли большой компанией вместе с Панси, Блейзом и Теодором, выгораживали Гойла и Крэбба перед завхозом и преподавателями, вместе ходили в Хогсмит по выходным. Драко даже делился бы с ним конфетами, которые по обыкновению присылала ему из дома мама! Будь его воля, он бы делился с ним всем, что тот только попросит, потому что ему ничегошеньки для друзей не жаль.       Но Поттер не был его другом. Поттер, слепленный будто бы специально для зеленого факультета, взирающий на мир вокруг своими невыносимо зелеными глазами, был так же далек от него, как галактика Андромеда далека от Млечного пути на немыслимо огромном листе пергамента для проекта по Астрономии. У них есть шанс встретиться только в том случае, если кто-то бесцеремонно сложит бумажное полотно пополам или скрутит его в аккуратный рулончик.       Примерно такой же, каким Панси тихонько ударяет его по руке, отвлекая от мыслей. Не зря — Драко фокусируется на Поттере, зависшем прямо напротив него, на отодвинувшемся в сторону Блейзе, не желающем, чтобы кто-то стоял за его спиной, на Теодоре, с мрачным весельем взирающем на них обоих со своего насеста.       В зеленых поттеровских глазах горит вызов, и Драко чувствует, как его живот сладко вздрагивает и поджимается под внимательным взглядом, а щеки против воли загораются огоньками стыда и предвкушения. Он не знает, что движет им, когда в ответ на вопрос Поттера:       — Свидание, Малфой?       Он отвечает твердо и уверенно: «Пошел ты на хер».       А изо рта почему-то вырывается только:       — Свидание, Поттер.