***
Обеденное время Хенджин просиживает в специально отведенной для этого комнате. Хотя он бы назвал ее коморкой — тут есть скрипучий диванчик, заваленный старыми инструментами стол и стены, обвешанные выцветшими оборванными плакатами некогда известных музыкальных групп. Никто особо не поддерживает здесь порядок, но оно и не надо: альфы-работники вовсе не привередливые, им нет никакой разницы до чистоты из-за условий, в которых приходится работать. А вот Феликсу эта коморка вряд ли пришлась бы по вкусу. Прошел час с того момента, как Хенджин оставил сообщение. Оно по-прежнему не прочитано. С одной стороны, Феликс может быть занят онлайн-уроком и поэтому не проверяет телефон, а с другой стороны, разве что-то мешает ему отвлечься на минутку ради короткого ответа? Хенджин вздыхает и укладывает голову на спинку дивана. Потом думает пару минут, никак не решаясь позвонить, но все еще посматривая в сторону телефона. В конце концов он набирает чужой номер. Гудки тянутся медленно, словно Феликс и впрямь занят, и Хенджин уже подумывает сбросить, но вызов наконец принимают. — Привет. — Ты не ответил на мое сообщение. — О, да? Я хотел, просто... Забыл. Чонину понадобилось съездить кое-куда, и это важное дело, поэтому я поехал вместе с ним, — голос Феликса отдается эхом от стен. Вероятно, помещение большое и почти пустое. Что это может быть? — Что-то серьезное? — Ну, это немного личное, так что я не могу тебе сказать, прости. Но я думаю, что встретиться сегодня получится. Я могу заехать к тебе на работу, например. Мне не трудно. Хенджин улыбается, разглядывая летающие пылинки, блестящие в солнечном свете. Однажды кому-то придется убраться в этой комнате, и, вероятнее всего, этим кем-то будет именно он. — Я заканчиваю в шесть. — Это отлично. Я должен успеть, но ничего не обещаю, хорошо? Звонок обрывается совсем скоро — сначала Хенджин улавливает незнакомый строгий голос, зовущий друга Феликса, а затем Феликс поспешно извиняется и прощается. Спустя десять минут в одной из социальных сетей появляется фотография двух друзей с подписью «I do love you, my sunshine. I'll always be with you». Белые стены, на фоне светло-зеленая памятка с неразборчивым текстом. Больница. Хенджин внимательно рассматривает фотографию и щурится. Он никогда не спрашивал, насколько Феликс близок со своим другом, но большая часть постов посвящена лишь одному ему. Кажется, они слишком близки.***
Такси подъезжает к деловому центру, и Феликс не успевает среагировать, как Чонин, до этого дрожавший от страха и волнительно молчавший, пулей вылетает из машины, чтобы пересечь пешеходный переход и кинуться в объятия Чана. Феликс усмехается и останавливается в паре метров от влюбленных — он ведь не может уйти просто так, не попрощавшись. — Чан-и… — Чонин обнимает настолько крепко, что кажется, и у такого сильного альфы, как Чан, хрустят кости. Их запахи сплетаются и распространяются, долетая до Феликса. — Чан-и, я так рад, что ты… — Зачем ты плачешь? — Чан улыбается и треплет рыжие волосы своего омеги. У него тоже блестят глаза — Феликс видит это, когда солнце выползает из-за облаков и освещает людную улицу. Лучи отражаются от окон серо-синего многоэтажного офиса и от металлических вывесок ресторанов, и Феликс прикрывается ладонью, расплываясь в улыбке. Чан и вправду рад. Еще секунда, и он сам разревется, растеряв всю свою власть и свой строгий образ в глазах коллег, которые выбрались из офиса на обед. Чан жмется к Чонину, а Чонин жмется к нему, к его наверняка теплой шее, скользит изящными ладонями по спине черной рубашки с закатанными рукавами и, чему Феликс совершенно не удивляется, добирается до ягодиц. Чонин даже в такой ситуации тянет свои шаловливые ручонки к заднице Чана и ни капли не смущается. — Потому что я рад, что ты отреагировал так. — А как еще я должен был отреагировать, если мой любимый омега спустя два года наших отношений говорит, что он забеременел? — большие альфьи ладони оглаживают поясницу и лопатки — именно так, как нравится Чонину. Феликс знает, это его всегда успокаивает, как и тесные объятия. Отвлекаясь от возлюбленных, от их приторно-сладких поцелуев с соленым привкусом слез и объятий, Феликс переводит взгляд на бредущих к подземным кафешкам людей. Он бы тоже хотел однажды рассказать своему альфе о беременности, услышать от него облегченное: «Ох, наконец-то… Я думал, произошло что-то плохое» и проплакать несколько минут в крепких объятиях, будучи позже успокоенным обожаемым запахом альфы. — Я люблю тебя… — слышит Феликс и, предательски краснея от стыда, возвращается из своих мыслей в реальность. Солнце печет макушку. Чонин вытирает слезы, все-таки оторвавшись от Чановских губ. — Мне нужно попрощаться с Феликсом. Когда друг подходит ближе, Феликс и сам едва не плачет. Он не любит видеть заплаканное лицо Чонина и обычно тоже начинает плакать, плохая там новость или хорошая. Чонин хихикает, расплывается в улыбке и обнимает Феликса, цепляясь за его плечи снизу. — Спасибо, я бы без тебя не справился. — Справился бы, — отвечает Феликс. Он прислоняет Чонина к себе и гладит по спине, параллельно целуя в висок. Чонин сильно пахнет жасмином с примесью смородины и еще сильнее пахнет Чаном — им хватило всего пяти минут объятий, чтобы оставить друг на друге свои феромоны. — Я всегда буду рядом с тобой, дорогой, ты это знаешь. Я же говорил, что все будет хорошо, а ты мне не верил. — Я был на эмоциях, — бубнит Чонин в плечо и отстраняется, стирая с щек последние слезинки. И все же он выглядит счастливым, и это безумно радует Феликса. — Ты поедешь к Хенджину, да? — Сначала нужно заехать домой. И я хочу перекинуться парой слов с Чаном. — О, конечно. Чонин отходит в сторону и дергает Чана за рукав, кивая на Феликса. Чан обращает на него внимание — большой и грозный, но такой размазня рядом с Чонином. — Я знаю, что ты любишь Чонина и все такое, но, Чан, если ты его обидишь, я оторву тебе яйца, — Феликс притворно мило улыбается и смотрит точно в глаза своего почти друга. С Чаном они не особо сошлись характерами, однако Феликс в курсе, что он хороший альфа, явно не способный обидеть Чонина. Но он должен это сказать. — Просто чтобы ты знал. — Феликс, тебе не придется делать этого. — Я обещаю, Чан, я сделаю это, если что-то случится. Ты знаешь, как Чонин важен для меня.***
Ровно в шесть Хенджин, разобравшись с проблемой у подъехавшей к сервису машины, оставляет все дела на нового работника. Ему-то какое дело — рабочий день окончен, а заменить тормозные колодки новоиспеченный работник может и сам. — Привет, — Феликс возникает прямо перед глазами, как только Хенджин прикрывает за собой дверь. Белоснежные волосы собраны в низкий хвост, а одежда идеально подобрана по цветам — Феликс, как всегда, выглядит великолепнее моделей с обложек модных журналов. А Хенджин неизменно рад его видеть. — Привет, — он поджимает губы, замечая у черного входа курящих коллег, смотрящих в их с Феликсом сторону. Коллеги, конечно, вполне адекватные альфы, но Хенджин не любит, когда кто-то наблюдает за его личной жизнью и, что еще хуже, ее обсуждает. Он прищуривается и касается Феликсовой ладони своей. — Извини, руки я не мыл, но не хочу, чтобы они на нас смотрели. Омега от касания не уворачивается — для альфы это бы значило пасть в грязь перед коллегами (ох уж это альфье эго), а ему самому было бы стыдно. И что, что грязные? Можно и потерпеть. — Я подумал, может быть, ты хочешь поехать ко мне? Сдвинув лицевой щиток, альфа принимает задумчивое выражение лица, и омега тут же отводит взгляд так, словно предлагает не просто переночевать у него, а заняться чем-то более серьезным и интимным. Хотя такие вещи не должны происходить на второй день отношений — они и не произойдут. — А кота я как одного оставлю? Он еще маленький, чтобы ночевать в пустой квартире, — но альфа, кажется, не находит в его взгляде никаких сомнений и переживаний, поэтому омега чуть успокаивается и, улыбаясь, трясет пакетом в правой руке. — Поэтому у меня есть переноска, — он влезает в тяжелый шлем и садится на мотоцикл сзади, спрятав шуршащий пакет в кофр, где обычно хранятся шлемы. — Если у тебя нет желания, то я не настаиваю, просто ты никогда не был у меня дома. — Как я могу отказаться от такого предложения? Ближе к половине восьмого в квартире загорается свет. Феликс чувствует себя немного скованно, потому что не знает, понравится ли Хенджину здесь и как он примет все «законы» этой квартиры. Все-таки к себе домой так быстро Феликс не пускал никого, за исключением Чонина, и то даже ему приходилось привыкать к тому, что оставлять использованную посуду на столе и ложиться грязной головой на чистую сторону подушки запрещено. Но Хенджин, похоже, более приспособленный к обстоятельствам. Хотя... — Нет, Джинни, только после душа, — Феликс слабо шлепает Хенджина по руке, когда тот садится на корточки и собирается погладить настороженного Коко, и закусывает губу. — Не нужно трогать его немытыми руками, пожалуйста. Он такое не любит. — Ты такое не любишь, — поправляет Хенджин, оставив рюкзак с одеждой на полу в ванной. Он не пахнет раздражением и не выглядит обиженным, но Феликс отчего-то хочет извиниться. Однако не извиняется и лишь пожимает плечами, прижав к груди переноску с Фифи. — Ладно, я понял, — Хенджин разглядывает навесную полку и хмурится. — Какие из миллиона этих бутылок я могу использовать? — Все, кроме голубеньких. Рвано выдыхая, Феликс уходит мыть руки на кухню. Он никогда не думал, что принимать гостей будет так тяжело, если они потревожат спокойствие. Просто Феликс не готов выходить из зоны комфорта и позволять кому-то хозяйничать в своей квартире. Даже Чонину. И тогда нечего говорить про Хенджина, но Хенджин сам на это подписался, и придется ему несладко. Когда переноска открывается и омега вытаскивает из нее Фифи, Коко подозрительно застывает рядом с домиком. Он не жалует гостей точно так же, как и хозяин, но Феликс искренне надеется, что этого чудесного котенка Коко все-таки примет. — Это всего на один день, не будь таким занудой, — омега выпускает Фифи из рук, и тот боязливо опускает голову под внимательным кошачьим взглядом. Коко тихо мяукает, подходит ближе, начиная обнюхивать нового питомца, и затем — омега отказывается верить своим глазам — тычется мордочкой в мордочку Фифи. — Ох. — Что-то случилось? — звучит за спиной. Омега поднимается на ноги и забирает из чужих рук одежду, чтобы повесить ее в шкаф. — Похоже, они подружились, — он кивает в сторону принюхивающихся друг к другу котов, и альфа пускает смешок, собираясь сесть на кровать. — О, нет, не садись. Она пахнет... Чонином. Я поменяю постельное белье чуть позже. — Кажется, вы очень близки. Феликс разбирается с большой серой футболкой и поворачивается с вопросом в глазах. Он пытается понять, и вправду ли в тоне голоса Хенджина проскальзывает что-то ревнивое. Выражение его лица не показывает совершенно ничего — невозможно предугадать, о чем думает Хенджин, он довольно скрытный. Феликс облизывает губы и натягивает черную рубашку на вешалку. — Знаешь, если бы мне пришлось умереть ради него, я бы отдал свою жизнь, не задумываясь. Я уверен, что он бы сделал то же ради меня, — Феликс закрывает шкаф и гладит подбежавших к нему питомцев по спинкам. — Чонин мой единственный друг, и только ему я могу рассказать все, что у меня на душе. Кому-то может показаться, что мы с ним вместе как пара. Это не так, просто я люблю его, а он любит меня, вот и все. Неужели у тебя нет такого друга? Безразлично пожимая плечами, Хенджин разглядывает стену, противоположную той, к которой прислонено изголовье кровати. Над комодом с телевизором висят распечатанные фотографии с Чонином. — У меня нет друзей, только знакомые. Это уже не тот возраст, когда у тебя есть кто-то близкий, в ком ты уверен. У меня все эти «друзья» остались в школе. — А как же рассказывать о своих проблемах? — Феликс хмурится и переплетает хвост. Хенджин чешет заднюю часть шеи. — Я предпочитаю держать все в себе и разбираться со своими проблемами самостоятельно. — Иногда стоит делиться с кем-то своими переживаниями. — Может быть. Не зная, что еще добавить и как разрядить напряженную обстановку, Феликс уходит на кухню, где еще во время того, как Хенджин принимал душ, он начал готовить ужин. Брокколи уже сварились, так что можно обжарить их вместе с яйцом. Хенджин молча сидит за столом. — У меня, кстати, есть всякие настольные игры. Ну, если тебе интересно, конечно, — добавляет Ли. Настроение стало каким-то унылым — он ведь и в самом деле ничего не знает про Хвана. Темой каждого их разговора в основном было что-то поверхностное, что никак не затрагивало более личное. — Просто я нихрена о тебе не знаю, ты практически не рассказываешь о себе, — Ли откладывает лопатку и вздыхает. — Я постараюсь рассказывать. — Не нужно делать мне одолжение. — Феликс. — Что? Хван встает из-за стола и подходит ближе, принося с собой свой собственный запах и аромат геля для душа. Того самого, которым пользуется Ли. Темные глаза внимательно смотрят в ответ, и Ли отчего-то даже тушуется — такое ощущение, словно он сказал что-то не то. Он отворачивается к сковороде и принимается помешивать ужин, кусая губы. Только Хван чуть подается вперед и выглядывает слева. — Я не привык рассказывать о себе, потому что никто особо не интересуется мной. С коллегами все темы для разговора ограничиваются только работой, с людьми из школы и универа я давным-давно не общаюсь, а омеги всегда хотят развести меня на секс. — Прямо как и меня, — Ли усмехается без доли веселья и включает чайник. — Ладно, я понял, но просто постарайся хотя бы немного рассказывать о себе, потому что я не могу вот так... Я изливаю тебе душу, а ты не делаешь этого в ответ, как будто это что-то ужасное и постыдное. — Хорошо. Да, мне нравятся настольные игры. Ли смеется, и на некоторое время они замолкают. Хван все еще стоит за спиной, наверняка разглядывая его и думая о чем-то своем, а Ли накрывает сковороду крышкой, выключает плиту и тянется за двумя кружками с рифленым декором, чтобы насыпать в них чай. С чужим присутствием и витающим по кухне запахом как-то непривычно спокойно. — Ты в курсе, что еще ни разу за сегодняшний вечер не поцеловал меня? — Правда? — Феликс оборачивается, сталкиваясь со взглядом Хенджина. Почти высохшие волосы не расчесаны и выглядят неопрятно, но Хенджин в таком виде красив настолько, что внутренний омега Феликса жалобно кривит рот и просится прямо в эти руки, которыми Хенджин упирается в столешницу по бокам от Феликса. В последнее время Феликс ловит себя на подобных мыслях, и бывает такое, что его это одновременно и смущает, и возбуждает. Он взрослый омега, имеющий за спиной достаточно опыта для того, чтобы вести себя серьезно, но иногда хочется просто схитрить, сказать какую-нибудь саркастическую глупость, чтобы в следующее мгновение оказаться пойманным Хенджином и быть зацелованным им до головокружения. Феликс чувствует себя подростком уже какой раз за эти несколько месяцев. И сейчас он уверен, что почти краснеет. — Правда, — Хенджин вглядывается прямо в душу, словно выпытывая из нее самые тайные желания, и Феликс непроизвольно делает глубокий шумный вдох, пытаясь урвать внезапно обострившийся запах этого альфы. Возможно, никакой запах и не обострился. Может быть, сам Феликс стал таким чувствительным к этому. Он прикладывает левую ладонь к Хенджиновой груди и прислоняет вторую к шее, когда кажется, что ближе двинуться уже некуда. В груди дрожь и предвкушение. Губы Хенджина безумно привлекательны, особенно когда наконец мягко целуют — причем совсем по-детски, без всяких намеков и страсти, но Феликса продолжает кидать в жар только из-за этого. Ему и не нужно ничего большего, ведь оказывается, что он возбуждается по щелчку пальцев. — О, это мой ягодный ополаскиватель для полости рта? — Феликс расплывается в улыбке и отстраняется. Ладони теперь обнимают щеки. — Да, он вкусный. — Я знаю. — Но ты все равно вкуснее, — прищурившись, говорит Хенджин. И это вроде одна из самых нелепых фраз для флирта, но Феликс выдыхает с повышенной громкостью и краснеет уже точно, шепча: — Ужасно. — Мне не кажется, что ты действительно так считаешь, — насмешка во взгляде альфы сменяется умилением. Он поднимает руку и скользит большим пальцем по мочке чуть оттопыренного уха прямиком к хрящику. — У тебя такие милые уши. Ты знаешь, что ты похож на эльфа? — Мне считать это комплиментом или… — Комплиментом, — альфа кивает и возвращает взгляд к хрящику. — И тут даже есть веснушки… — Так, — омега шустро отворачивается, чтобы скрыть румяные щеки, и убирает крышку со сковородки. Горячий пар опаляет лицо. — Ты будешь есть мои брокколи или нет? — Буду, — но альфа все равно остается сзади, давая омеге чувствовать, как спина соприкасается с крепкой грудью. Быстрый поцелуй приходится на мочку уха, и уже спустя секунду альфа снова сидит за столом с таким видом, будто он только-только появился на кухне. Хитрый. Феликсу приходится унять сбитое дыхание и достать глубокую тарелку для Хенджина — сам он сходил в кафе с Чонином — из навесной полки. В низу живота непривычно тепло. — Они с жареными яйцами, — зачем-то говорит он, хотя Хенджин и так это прекрасно видит, когда бросает взгляд на еду. — Я, кстати, никогда не спрашивал у тебя о татуировках, — Хенджин прислоняет вилку к губам и прищуривается, пока Феликс проводит кончиками пальцев по чернильным линиям на левой руке. Они несомненно красивые и идут Хенджину — без татуировок Феликс уже его не воспринимает. — У них же есть какой-то смысл? — У большинства нет. Это просто линии, и мне понравилось, как они выглядели на эскизах, поэтому мне их набили. Но некоторые что-то значат. Феликс кивает, и большой палец соскальзывает ниже, к ладони, где между костяшек набито «why?» не особо заметно и разборчиво, если не приглядеться. Брови вновь сводятся к переносице — подушечка пальца чувствует шершавость, напоминающую шрам. А если это и вправду шрам? И Хенджин вмиг напрягается, когда Феликс поднимает на него глаза. — А эта татуировка? — В память об отце, — отвечает он неохотно, и Феликс поджимает губы, делая вывод: — Вижу, ты не горишь желанием говорить об этом. — Не хочу портить настроение ни тебе, ни себе, так что оставим это на потом. — Конечно. На часах без пятнадцати девять, когда Феликс меняет постельное белье, предварительно сходив в душ. Ему, конечно, хотелось полежать в своей большой ванне, но это бы стало неэтичным поступком по отношению к Хенджину, поэтому Феликс помылся всего за двадцать минут и не остался довольным. — Итак, у нас будут какие-нибудь игры? — спрашивает Хенджин, оставив полупустую кружку с чаем на полу и забравшись в кровать. К нему пару минут назад прибежал Фифи, наверное, до сих пор чувствующий себя не так комфортно в чужой квартире. Фифи с Хенджином живет еще не так долго, но уже успел привязаться. Феликс потягивается и не сдерживает рвущуюся на губы ехидную ухмылку. — Ролевые? — Ну для ролевых пока слишком рано, но настольные сойдут, — Хенджин заметно веселеет и сползает с кровати, оставив на ней своего питомца. — Где я могу их найти? — Под телевизором. Там много всякого. Я пока переоденусь. Альфа остается один на один с комодом и неуверенно выдвигает первый ящик — а вдруг там лежит что-то, чего он не должен видеть и о чем омега мог забыть? Однако в ящике ничего подобного не обнаруживается. Обычные карточные игры, дженга, монополия и даже шахматы, но взгляд вдруг цепляется за небольшую коробочку черно-розового цвета и отцепиться от нее не может. Альфа чешет шею и выдыхает особенно нервно. Интимная игра для влюбленных с сомнительными заданиями сексуального характера. Упаковка запечатана прозрачной пленкой — значит, омеге еще не довелось испробовать ее в деле. Рядом с коробкой лежит похожая игра — стеклянная баночка с бумажными свертками и надписью «52 задания для пар». Альфа прочищает горло и берет игральные карты, понимая, что сил не хватит на что-то более интересное из-за усталости после работы. — Я подумал, что пока можно сыграть в обычные... — задвигая ящик, он оборачивается к выходу из комнаты и впадает в ступор. — Это?.. — Да, я сплю в этом, — потянувшись ладонью к собственной щеке, отвечает омега. Запах отчетливо пропитывается стеснением, и альфа отводит взгляд, возвращаясь к кровати, хотя любые другие мысли затмевает одна-единственная: «Охренеть можно». О сексуальности он старается не думать, но как вообще можно не думать о таком, когда стройное омежье тело облачено в шелковую ночнушку, которая не достает до бледных коленок? — Не смотри на меня так, я правда сплю в ней. Альфа поднимает глаза и закусывает губу. Изящные омежьи плечи расслабляются, и лямка сползает с левого. Хочется подхватить ее своими пальцами и натянуть обратно, но омега делает это сам, не скрывая покрасневших щек. — И даже тут у тебя есть веснушки? — Ты еще многое обо мне не знаешь, — отвечают со смущенной улыбкой. Веснушки на плечах. С ума сойти. В эту ночь альфа впервые нежно целует их, стянув лямки с привлекательных плеч, пока омега неохотно и совсем лениво для действительно недовольного человека уворачивается от пухлых губ, щекочущих чувствительную кожу. И, разумеется, они засыпают в обнимку с устроившимися где-то в ногах домашними питомцами.