***
Сигма окунает полотенце в воду, опуская на лоб парня, силясь хоть как-то охладить болезненный жар, пульсирующий в его голове. Старается отводить взгляд от слоя бинтов, закрывающих половину его лица, старается не думать, что там, под этими бинтами. Или, что вероятнее, чего там больше нет. Из-за него. — Мы должны что-то сделать. Как ему помочь? — требовательно спрашивает он, поворачивая голову. Где-то там, в глубине комнаты, куда их привели, при тусклом свете настольной лампы, сидит тот, о ком он уже знал из воспоминаний человека под его рукой. Кому стоило верить — и кому он вовсе не верил. Фёдор Достоевский. Не получая ответа, Сигма с досадой отворачивается, болезненно сводя брови и опуская взгляд на парня. Который лежал теперь без сознания и был явно не в порядке — просто из-за того, что решил рискнуть собой, вместо того, чтобы убить его, как наверняка мог. Парня, светлые пряди которого теперь отливали неприятным и пугающим бурым, дыхание которого было неслышным и прерывистым, парня, который… возможно умрёт из-за него. Сигма медленно выдохнул, опуская взгляд на бледное лицо с ярко красными пятнами на щеках. Тонкие запястья, перебинтованное плечо — след от выстрела, который сделал он. Сигма хочет коснуться его, хочет понять, что он ещё «здесь», что он существует по ту сторону границы восприятия, пока его тело сражается со смертью. Сигма знает, что должен коснуться — но вовсе не может. Не из-за того даже, что произошло несколько дней назад, вовсе нет. Он не может коснуться его, потому что не хочет напороться на пустоту внутри, понять окончательно, что там, за пеленой боли, больше ничего нет. Вместо прикосновения Сигма снова опускает холодное полотенце на горячий лоб. Сигма закрывает глаза.***
Когда тьма понемногу отступает ему уже не так больно. То есть, конечно, всё ещё хуёво, отвратительно совершенно, но по крайней мере он понимает, что происходит, по крайней мере, понимает, что у него есть личность помимо комка воспалённых рвущихся нервов. В голове всё ещё гудит, да и плечо ноет адски, но ему по крайней мере лучше. И ещё — это Гоголь осознаёт изначально на каком-то глубинном уровне — рядом с ним кто-то есть. Он не один, и даже когда был во тьме, один не был. Коля Гоголь поворачивает голову, силится сфокусировать взгляд. Хм. Позже он замечает ещё кое-что, что становится приятным бонусом в не особо приятной реальности. Они не в клетках. Более того — он уверен, что лежит на чём-то мягком, и оно явно не похоже на холодные металлические прутья, ставшие привычными в последние дни. Впрочем, секундная надежда на то, что всё произошедшее оказалось лишь каким-то похмельным трипом, рассеивается вместе с тем, как он напарывается взглядом на знакомое лицо. Он помнил его. Номер восемнадцать… Нет. Сигма. Он помнил его. Помнил произошедшее, о котором теперь останется пара ярких напоминаний. — Всё в порядке, — с осторожным вдохом говорит Сигма прежде всего, убирая полотенце с его лба — забирает с собой приятный холод. — Ты будешь в порядке. — Где… мы?.. — уточняет Коля, изо всех сил стремясь удержать расползающиеся мысли. — Во временном пункте остановки, — произносит откуда-то из темноты голос Фёдора, и на колю тяжёлым ударом опускается облегчение: ох, чёрт, и он тоже в порядке. Слава богу, Федя в порядке. Он даже не понимал до этого, насколько тревожно ему было. –… Также известном, как отель. — Надеюсь, я заслужил люкс, — силится пошутить Гоголь, фокусируясь на лице Достоевского — но тот даже не думает улыбнуться. Коля переводит взгляд на Сигму, но тот лишь поджимает губы, ободряюще касаясь ладонью его плеча. Снова возвращает влажное полотенце на лоб, и Коля ненадолго отпускает сознание, позволяя приятному холоду отвлекать его от пульсации боли. Всё хорошо. С Фёдором, с Сигмой. Они будут в порядке — они все. Славно. Можно было немного отдохнуть. Время до самого вечера проходит в странном, смятом полузабытьи; сознание планомерно отключается — пустота — пробуждение — Сигма рядом с ним — снова пустота. С каждым разом ему становится незначимо легче: может, от того, что Фёдор добывает откуда-то шприц с обезболивающим, может из-за того, что Сигма так и не отходит от него, но… К ночи его наконец отпускает, да так, что получается полуприсесть на кровати, наконец включаясь в реальность окончательно: чёрт, и правда отель. Кровать эта, мебель, кажется — даже ванная?.. Вот уж прекрасная награда за два убийства. Сигма кратко пересказывает ему всё, что помнит из времени после окончания боя. Рассказывает, как унесли, ещё до того, как он отключился, самого Гоголя, рассказывает немного о времени, которое они провели здесь, пока он был без сознания — кратко пересказывает информацию, которую получил от Фёдора, а после случается ещё кое-что. Случается, пока он болтает с Сигмой, говорит о каких-то пустяках, кажется, Сигма даже улыбается, пока… — Думаю, тебе стоит попить, — замечает эспер, поднимая с тумбочки стакан с водой. — Вообще-то, они оставили нам еды… Но это после. — Да. Спасибо, — кивает Коля, протягивает ладонь, чтобы принят воду… Напарывается на пустое пространство. Гоголь хлопает ресницами, растерянно глядит на свои пальцы: что произошло? Сигма явно был здесь, да и стакан был рядом, но… Он пробует снова — пальцы врезаются в стекло слишком сильно, холодная вода приятно окатывает запястье. — Так, прости, это странно, — растерянно замечает он. Сигма глядит обеспокоенно. — Глубина зрения изменилась, — говорит Фёдор, подходя ближе, глядит на него нечитаемо. — Какое-то время ты не сможешь оценивать расстояние до объектов. — Что?.. — не понимает Коля. — Но… А как? — Чёрт, Гоголь. Из-за моего проёба и твоей экспрессивности у тебя теперь минус один здоровый орган, — ледяным тоном говорит Фёдор. — Бинокулярное зрение это важная часть жизни, и теперь у тебя её нет. Восприятие расстояния, цвета, движения и прочих мелочей, теперь будет для тебя задачей со звёздочкой. Ты… Мне не стоило просить тебя о подобном, — ровно заканчивает он, поднимаясь и отходя. — Федя… Достоевский лишь мотает головой, отходя в свой угол. Гоголь растерянно касается пальцами повязки на лице — вот чёрт, точно. Он ведь до самого конца так и не воспринял толком, что произошло. То есть, помнил, и, конечно, понимал, но… С самого момента пробуждения даже не думал об этом. О том, что теперь, кажется, сможет видеть только одним глазом? Чёрт, это странно. С другой стороны — он ведь понятия не имел, лечится это или нет. Возможно, если они выберутся отсюда… Пожалуй, лучше было думать об этом. — Если что — я ни о чём не жалею, — встречаясь взглядом с печальными серыми глазами, говорит он. Это чистая правда: ему вовсе не жаль получить пулю в плечо, и глаза не жаль лишиться просто ради того, чтобы не думать снова, что кого-то пришлось убить ради того, чтобы самому выжить. Более того… Он был уверен, что никогда, ни на секунду своей жизни не пожалеет о том, что спас юношу под номером восемнадцать — который сидел с ним рядом долгие часы и смотрел на него, кажется, как никто никогда не смотрел — и не посмотрит. — Мне нужно уйти, — говорит Фёдор через какое-то время. Гоголь растерянно дёргает бровями, переглядывается с Сигмой, только-только задремавшим в кресле, но проснувшимся от этого заявления. Сигмой, который тоже абсолютно ничего не понимает. — Что?.. — Этот отель, как бы ни выглядел — не место для нашего отдыха, — Достоевский поднимается, обходя пространство, без особого интереса осматривая книги и шкафы. — Фактически — это замкнутое и изолированное пространство, ещё одна арена, но уже для тех, кто прошёл первый отбор. — Но у нас же своя комната. Как… Зачем? — Ради зрелища, — терпеливо объясняет Фёдор. — Тут повсюду камеры. Полагаю, ночью начнётся резня. — Но разве… тебе не опасно? Зачем тебе уходить? — Мне нужно найти обнулителя, — Фёдор устало касается переносицы пальцами. — Я знаю, что он выжил. Мне нужно найти его. Это важно, Гоголь. — Но… — Коля замолкает. Снова глядит на молчащего, явно растерянного парня с рассветно-облачными волосами. Он и сам понимает, какую роль может играть человек, аннулирующий способности, во всём этом отвратительном цирке. Понимает, что Фёдор пойдёт — и никто не сможет его остановить, и никого он с собой нет возьмёт. И всё же… «Хочешь закончить всё это — делай, что я сказал». Ладно. Тогда… — Что нам делать? — Заприте дверь. Не выходите, что бы там ни произошло, — перечислил Фёдор. — Думаю, вас захотят выманить — не выходите. Не открывайте никому, даже мне: я не вернусь до утра, но наверняка будут способности, которые смогут менять ваше восприятие. Будьте осторожны. Я найду его и вернусь. И если нам повезёт, этой ночью отсеется большая часть наших конкурентов. Коля чувствует, как внутри всё сжимается, когда Фёдор берёт пистолет, прячет его куда-то под байку, убирает волосы в хвост и делает шаг к двери, за которой пока совсем тихо. Чувствует, как тревога внутри растёт, но не делает никакой попытки остановить его, даже с ответом не находится, когда Достоевский говорит Сигме «присмотри за ним», и выходит за дверь, которую парень тут же запирает, глядя на него растерянным, почти испуганным взглядом. Что ж… Кажется, это будет очень долгая ночь.