***
Чертова документация. Это одна из тех причин, по которым Катакури никогда не возвращался на Комуги в хорошем настроении и прекрасном расположении духа. Мирские суеты Комуги не могли достать его в открытом море, но медленно накапливались в личном кабинете, образуя внушительных размеров стопки. Внутренние дела острова он делал с большой неохотой, по большей части перекидывая ответственность на душек. Те, по большей части, не справлялись и портили ему документы. После нескольких таких попыток Шарлотта окончательно забросил попытки «перевоспитать» душек и делал всë сам. И когда Мама наконец освободила его на некоторое время от всех внешних вопросов и экспедиций, он с тоской и каплей лени смотрел на кипы бумаг на столе, у стола и под столом. Всë это копилось, наверное, ещë с начала года. Вот не хотелось ему этим заниматься, ну хоть руки давай на отсечение. Слишком долго сидеть на одном месте да с ручкой в руках и кипами макулатуры на столе было не в его репертуаре. Кто вообще может считать бумажную работу интересной? Скука смертная. Но ничего не остается — нужно лишь работать. Работать на благо собственного острова. Мужчина садится за стол и берет специальные очки, предназначенные для работы с бумагой и книгами. Те даже запылиться успели от того, как долго ими не пользовались. Катакури надевает их и принимается за работу. Одним из его плюсов, как человека, было то, что он полностью погружался в свою работу и переставал обращать внимание на какие-то внешние факторы. Душки только и успевали, что уносить да подавать документы, бегая туда-сюда. Благодаря усидчивости Шарлотты, а также внимательным и быстрым душкам, стол вскоре был пуст. Рука Катакури тянется за очередной бумажкой, но не находит еë. Бровь изгибается в немом вопросе. Из раза в раз, изо дня в день, он проверял и писал ответы, и каждый раз, как он это делал, бумаги было больше. Куда больше. В некоторые дни количество уменьшалось на пару-тройку листков, но в остальном было стабильно. А сейчас куда-то делась добрая стопка. Не могут у жителей Комуги разом исчезнуть все проблемы в жизни, вот никогда. Только на столе лежало писем двадцать, да и те он давно вскрыл и что-то написал в виде «заметок». Душки молча смотрели в пол под его прямым взглядом. — Где остальное? — холодно отчеканил он, игнорируя испуганную дрожь. — Мы… Мы… Мы выполняли поручение. — тихо подал голос один из них. — От кого? — От Госпожи Мэйбелинг-сама. — Шарлотта немало удивлен. С чего вдруг его жена, до того особо не отсвечивающая, решила лезть в это? — Подробнее. — Госпожа Мэйбелинг-сама решила наладить коммуникацию с местными жителями Комуги. Она спускалась в город каждый день и общалась с людьми, а когда ей стали приходить первые письма, то полностью перенаправила русло гражданской почты в свой кабинет. То, что вскрыли вы — очень давние письма, которые лежат здесь уже около трёх месяцев. А остальное мы относим ей. Катакури трёт переносицу и встаёт с кресла. Слуги расступаются, становясь ближе к стенке. Мужчина выходит из кабинета и направляется в комнату своей жены. Его интересовало многое. Например, почему она вообще так прицепилась к идее, что её помощь обязательно будет нужна. Или то, как ей удалось выстроить доверительные отношения всего за полтора месяца со своего приезда (почти половину из которых она провела в затворничестве у себя в спальне). Но глупо отрицать, что влияние Мэйбелинг распространилось не только на местных, но и на прислугу в его резиденции. Они стали выглядеть… Лучше что-ли? Свежее? Не понятно, можно ли использовать такие слова по отношению к куклам с крохотной частичкой души. Он остановился перед большой дверью и, не раздумывая ни секунды, постучал в дверь. Минута паузы и тишины, замок двери щёлкает (она там ещё и под ключом сидит?), а душка, не успевший даже двери открыть, оказывается прижат к стенке огромной массой дерева. Второй, стоящий у её стола, вздрагивает в испуге. Катакури входит, а вернее будет сказать, быстро влетает в комнату Мэйбелинг и на секунду всё же тормозит: здесь буквально всё пропахло её духами. Сладкими такими, вроде ваниль, а вроде сладкая вата. И ему, как человеку с хорошим обонянием, было немного тяжело здесь находится. Запах исходил, казалось, даже от чистого постельного белья, расстеленного только сегодня утром. Его будто душило, чего не случалось никогда. Девушка, заметив, что зашел к ней не очередной прислужник, отложила своё занятие и повернулась в сторону Шарлотты, сидя в пол оборота. Тёмно-фиолетовые глаза быстро пробегают по комнате: ничего похожего на бумаги и письма он не находит. Ошмётки ткани, валяющиеся инструменты и лёгкую духоту — пожалуйста, на каждом шагу. Брови сходятся к переносице. Она не смогла бы так быстро спрятать то, что ему нужно. Тогда где все бумаги? Именно такой вопрос он задаёт ей в лоб, пока она кладёт кусочек белого мыла на стол. Кажется, его немного отпустило и он наконец-то может дышать нормально. — Вы… Ты о письмах? О, я уже разобрала их и ответила на некоторые. Не стоит переживать по этому поводу, большая часть душек уже вернулась в резиденцию. — Ты… Уже разобрала их? Может, ещё что скажешь? Я пришел сюда не за шутками. Верни мне мою документацию и больше в это дело не лезь. — ожесточается Катакури и делает шаг вперёд. Женщина, сидящая перед ним, не реагирует никак, лишь в глубине зелёных глаз плескается лёгкая лукавость. — Разве я похожа на того, кто сейчас шутит? Вся документация уже отправлена в печь, так как её вскрыли и приняли решение. — Не смей лезть в дела острова. Я и сам прекрасно справляюсь со своей работой. — в голосе появляется та сталь, от которой всегда дрожали более слабые люди. Его жена, кажется, тоже занервничала, но виду особого не подала. С лица пропало озорство. — Вас так это оскорбляет? — пропала та хрупкая формальность, только воцарившаяся между ними. Пропала также, как и всё веселье на её лице. — Я лишь пытаюсь помочь жителям, а не Вам. Из-за частых разъездов, которые я не имею права осуждать, многие проблемы гражданских просто игнорируются. Я же, как человек, почти не покидающий Комуги, вполне способна быстро и эффективно разобраться с такими вопросами. К тому же, местные жители доверяют мне и уверены в том, что я помогу им в самые краткие сроки и не стану растягивать это на два с лишним месяца. Два взгляда встретились. Один рассерженный и пылающий, второй точно такой же, но с примесью лëгкого недопонимания. С чего Катакури вообще так сильно вспылил? Сам ведь говорил когда-то, что она может заниматься чем угодно, только если это не мешает ему самому. Разве то, что она искренне желает помочь жителям, может помешать еë мужу? Казалось, что он раздувает из мухи слона и злится по совершенному пустяку. Душка, замечая повисшее напряжение между двумя его Господами, потихоньку начал отходить к стенке. Шарлотта чуть наклоняется, чтобы оказаться ближе, и сверлит сидящую перед ним тяжелым взглядом. Та лишь хмурится. — Занимайся шитьëм и другой подобной ерундой. Если ты думаешь, что тебе всë будет позволено, то ты ошибаешься. — Кажется, Вы, многоуважаемый супруг, сами говорили, что я могу делать что угодно, что не будет мешать Вам. А то, что я желаю участвовать в делах острова так же, как и Вы, пусть они не столь значительны, помешать Вам не может. Или же я не права? — в еë голосе звучала почти ничем не прикрытая издëвка, а глубокие глаза были непривычно серьезны. Мужской кадык дëрнулся в гневе. Эта женщина действовала ему на нервы. Большую часть их недолгой совместной жизни она вела себя тихо и спокойно, особо никуда не влезая. Но сегодня она всë же решила показать себя, и этим раздражала. Он ненавидел, когда что-то, связанное лично с ним, идëт не по его плану. А Мэйбелинг, его многоуважаемая супруга, сейчас действовала совершенно не так, как он предсказывал. Не так, как ему хотелось бы. — Я не стану повторять, как заводная кукла. Ты не должна лезть туда, куда тебя не просят. И мои дела тебя совершенно не касаются. Также как и твои дела не касаются меня. — Раз мои дела Вас не касаются, то почему вы сейчас стоите передо мной и недовольны тем, что относится к моим делам? — Потому что это является частью моих дел, чëрт возьми. И ты, видимо, от большой скуки, решила забрать часть моих дел себе, не сообщив об этом мне. Не считаешь это слишком наглым для аристократки? И Катакури, даже не дождавшись еë ответа, вышел из комнаты, хлопнув дверью. Мэйбелинг посидела ещë, переваривая происходящее, а после в гневе ударила по столу. Стоящий вдалеке душка который раз за эти короткие пол часа словил приступ страха. Шарлотта сдвинула брови — невыносимый, просто невыносимый! Словно баран, который упëрся в одну свою мысль и совершенно не хочет рассматривать ситуацию с другой стороны! Ведь ему самому будет проще от того, что часть его забот лежит на ком то другом. Если он сомневается в еë возможностях и способностях, то мог бы сказать об этом прямо и не устраивать какое-то цирковое представление из этого. Еще и к еë происхождению умудрился пристать, просто немыслимо! Судя по всему, он не видел других представителей реальной аристократии, раз считает еë (!) невоспитанной и наглой. Еë, которую всегда ставили в пример другим дочерям высокопоставленных людей еë и соседних государств. Она трёт виски и выдыхает в немом облегчении: иногда всё же он был невероятно пугающим. Не зря его имя страшило даже Морской Дозор. Боже, от переживаний её даже бросило в холодный пот. Душка спешно подбежал к ней и начал торопливо интересоваться её самочувствием, на что она лишь махнула рукой. Махнула рукой и вновь повернулась к машинке. Что бы Катакури не говорил, она не собиралась вот так бросать то, к чему только-только пришла. Пусть её муж и будет этим недоволен, она будет делать то, что посчитает нужной. И ему это помешать не должно.***
Шарлотта Катакури действительно разозлился. Его, известного как всегда спокойного и рассудительного человека, редко когда можно было довести до такого состояния, но этой женщине удалось сделать это без особых усилий. Какого хрена она вообще полезла в это? Уже во второй раз он неиронично думает, что она действительно не может усидеть на ровном месте и не влезть куда-то туда, куда никто бы не полез. Она ведь живёт буквально в идеальных условиях, так почему ищет для себя приключений? Мужчина выгнал всех душек из кабинета и сел в кресло, сцепив руки на столе в замок. Что бы она там не говорила, но он не мог поверить в то, что ей реально удалось так быстро сделать то, на что он сам обычно тратил около двух-трёх часов. Чтобы окончательно убедится, врёт она или говорит правду, Шарлотта позвал к себе душек, которые сегодня работали с Мэйбелинг большую часть дня. И те, к его же величайшему сожалению (а может всё же счастью?) подтвердили, что «Госпожа Мэйбелинг-сама всё делала сама, быстро управилась с бумагами и вновь вернулась к шитью». Может, всё же дать ей возможность участвовать в жизни острова, раз она так активно рвётся и желает получить такую возможность? Может, в её словах действительно была логика и не стоило так резко их отвергать? Он взъерошил свои волосы — ему не стоит так много думать над чем-то подобным. Но… Допустим, пускай она немного поиграется в «правителя», а уже после он решит, что ему с этим делать. Сейчас на него свалилось слишком много нерешенных проблем, так что этот вопрос подождёт. Он собирался уже встать и уйти к себе, чтобы приказать о подготовке к Миренде и просто отдохнуть от букв, которые вызывали рябь в глазах, но тут увидел ещё какую-то бумагу. Видимо, пропустил, пока разбирался с основной массой той бумажной горы. Со скучающим и усталым видом он берёт её в руки, кратко пробегает глазами по строчкам, чтобы ознакомится с основной сутью, и… малость удивляется. Эта «бумажка» была примерным списком того, что его жена решила себе купить. И список вышел настолько внушительным, что у него почему-то кольнуло где-то возле сердца. Пусть всё это и куплено на её собственные деньги, Шарлотта всё равно ломал голову, зачем ей столько всего, по его мнению, совершенно бесполезного и неважного. Хотя, ему навряд ли когда-нибудь удастся полностью понять эту женщину. После той небольшой ссоры они пересекались ещё несколько раз и каждый из них его жена делала вид, будто он сейчас — лишь сгусток воздуха, на который совершенно не стоит обращать своего внимания. Может, обиделась на него, или недовольна такими резкими словами. Справедливости ради, он одаривал её точно таким же отношением, и чего-то необычного в её поведении не замечал. Хотя, если быть честным, его это не особо волновало. Пусть он перестал считать её кем-то чужим в своем доме, но слишком сильная связь между ними еще не была образована, чтобы он ей дорожил или что-то в этом роде. Девушка проигнорировала его и с наступлением темноты, хотя обычно всегда бросала фирменное «спокойной ночи», когда видела его ближе к десяти часам вечера. Да и комнату она покинула лишь на пять минут: чтобы взять что-то из библиотеки. Возможно, эта точка станет одной из ключевых в их отношениях, как супругов. И не факт, что им вновь удастся вернуть всё в то русло, которое у них было до этого. В тихое и спокойное, отдалённое и лёгкое. А захотят ли они сами возвращать всё? И что важнее, захочет ли Катакури? Сегодня она уснула с чувством грусти, печали и злости, а он — ощущением того, что сделал что-то не так. И он, и она, окончательно причину своих эмоций так понять и не смогли.