Дубовые двери кабинета бархатно золотятся под солнечными лучами. Аластора смирно стоит у окна и слушает шуршание голосов. Говор изредка переходит на французский, от чего часть сказанного теряется. При большом желании Аластора может вникнуть, но в данном случае не считает важным. Достаточно понимания, что у директора состоится встреча с руководителем Нью-Йоркского филармонического оркестра.
— Занимательно, — комментирует шепотом и утомлённо прикрывает глаза.
Мужчины за стенкой смеются, прощаются, и из комнаты выходит посетитель. Аластора кивает в ответ на дружелюбные картавое приветствие коллеги и после одного стука осанисто ступает на порог вместо него.
— Добрый день, Господин Буш. Позволите переговорить с вами?
— Конечно, заходите, милая, — приторно лепечет мужчина средних лет, почесывая щетину. После сразу ныряет в документы, и впредь зрительного контакта не наблюдается.
— Ненароком дошла новость, — прикрывает дверь и заканчивает мысль, уже присаживаясь на стул, — что месье Лагард вынужден вернуться в Париж по семейным обстоятельствам.
— Почему это так волнует вашу прелестную головушку? — продолжает сухо, полностью погруженный в изучение текста. Аластору это злит.
— Я могла бы занять его должность, — вкидывает и наблюдает скептически поднятый взгляд, — Мистер Берген за меня ручается.
— О как, — хмыкает Буш, — Ну, то, что Делл от вас без ума, я в курсе. Только что это он втихую факел несёт? Пришёл бы лично, а то вам-то на кой себя утруждать?
Аластора прожигает взглядом его снисходительно поднятый уголок губы. Изначально хочет заговорить, но в очередной раз убеждается, что галантности никакой ожидать не стоит.
— Что конкретно наталкивает на мысль о моей неспособности к переговорам?
— Вы мне, бесспорно, нравитесь, но не поймите неправильно мою позицию. Я всегда рад наблюдать стремление сотрудников, правда! Но и перестать следовать общественным запросам не могу. Понимаете, о чем я?
— Если общественным запросом является претензия на интеллектуальность, то не понимаю, причём здесь вы.
— Моя обязанность — информировать и развлекать людей. Бергена — не заниматься самодеятельностью. Напомнить, чем обязаны вы, моя хорошая?
— Прошу, просветите, сэр. Устала рабочие обязанности исполнять интуитивно.
Мистер Буш заливается смехом. Далеко не тем лёгким, что слышит Аластора пару минут назад за дверью. В лицо плещет откровенное пренебрежение. Но то, что директор теперь полностью во внимании, очень раззадоривает. Она продолжит держать цепь и дальше.
— Мисс, получение вами избирательного права не означает, что наступила вседозволенность, — он ухмыляется и медленно перегибается через стол. Аластора рефлекторно отворачивается. Резкое веяние парфюма, и Буш ласково проводит по её линии челюсти двумя потными пальцами, задерживаясь на подбородке, — В нашей жизни для женщины самое лучшее — быть хорошенькой дурочкой, — безобразно смакует и возвращается, — И меня, как мужчину, печалит, что нынче традиции ничего не значат.
Потеряв на мгновение самообладание, Аластора вновь расправляет кривую колючую улыбку. В ней всё, что она думает. Всё доброе, что желает.
— С обобщением не согласна. Для меня традиции превыше всего.
Не те, инквизиторские, естественно, о которых толкают речь.
— Вот! Не зря я вас нанял, дорогуша. Нынешнее поведение молодёжи безобразно, а с вами глаз радуется. Возьмите розочку и ступайте, — небрежно машет кистью в сторону вазы на краю стола.
— В религии Вуду традиционно присутствует верховная жрица. А в священных писаниях нет никаких запретов для женщин и статус не ниже мужского, — Аластора плутовски ставит голову на согнутую в локте руку.
Норт, смутившись, на секунду задумывается.
— Я не понимаю, к чему вы клоните, — неловко улыбается он, — Общество не живёт по стандарту и законам малозначимых верований, увы.
— А следовало бы. На прошлой неделе вы пришли в неимоверный восторг от того, что сборы превысили все самые смелые ожидания. Меня, как женщину, печалит, что вам настолько неважен целый сегмент целевой аудитории.
— А я не пытаюсь угодить всем. К слову, я же знал вашего отца. Также был удивительно способен усмирить мелких бандитиков и отчаянно верил, что готов к серьёзным беседам.
Фраза когтями проходит по содранной коже, впиваясь в лёгкие. Старательно сдерживаемая улыбка, которую Аластора готова так и пришить, лишь бы держать ситуацию под контролем как можно дольше, расползается. Она знает, что Норт этого и добивается, но на упоминании отца в таком ключе по другому реагировать не выходит. Аластора медленно выдыхает, кладет ладонь на стол и слегка царапает поверхность ногтями.
— Хорошо. Унижаться перед вами я не собираюсь, — ненависть сдвигается стратегию, и девушка игриво добавляет, аккуратно захватывая из вазы цветок, — Но изначальный намёк ваш понят. Буду ждать после работы. Мой адрес у вас, полагаю, имеется?
И покидает кабинет, оставляя директора сбитым с толку. По пути достаёт платок и брезгливо протирает скулы. После сегодняшнего вечера придётся и вовсе откисать в кипятке.
Аластора отдала бы всё, лишь бы не работать ни на кого и ни с кем. Однако раз мир предлагает такие правила и дарует далеко не выгодное по признаку пола положение, то приходится вносить хоть какие-то коррективы в договор. А то нечестно совсем выходит.
Пусть это слишком дорого обходиться не ей, а тому, кто смеет перечить. Тогда рано или поздно настанет время, когда её внутреннюю демоницу станут бояться все. Не только чумазые дети столичных журналистиков и надоедливые кредиторы, а каждый, кто встретится на пути.
Аластора воодушевлённо поднимает за это бокал. Мимз механически подносит свой, и звон растворяется в окружающем гуле. Только потом парень переваривает смысл тоста и кривит лицо, будто его со зрением минус пять заставили в темноте изучать древние руны с пометками на арабском.
— Не, ну у тебя талант жуть какую-то нести. Я будто уже в котле сварился... Хотя, надеюсь, так и выйдет. Я в аду лучше твой голос послушаю, чем чертей каких-нибудь блядских, — хлебает пойло и угрюмо пялится перед собой, — Это ты так разозлилась на Буша этого? Да плевать! Пошёл он в задницу, ик… Такую звёздочку теряет, ик. Верно, старина?
Рядом бармен Элмер неторопливо пожимает плечами.
— Всё, успокойся. Не хватало, чтобы ты мне тут лёгкие выблевал, придурок, — и закатывает глаза.
— Все уже отлично, — многозначительно кивает Аластора и делает паузу, пока Элмер вновь не отходит к своей пассии в углу зала, — Точнее будет, если поможешь с парой документов.
— Да не вопрос, — уняв икоту, Мимз чешет затылок, — Обычно банковские чеки подделываю, конечно, но ради тебя сделаю исключение. И так должен уже несоизмеримо с моими ресурсами. Не только тебе, честно говоря, хах, — неловко поджимает губы и отводит взгляд.
Аластора смеётся и с удовольствием делает глоток ободряющего виски. Хорошо, когда можно перевести дух в приятной компании. Не сказать, что Норт Буш уж совсем ужасен в этом плане. Вне своего затхлого кабинета с оленьими рогами на стене бесподобно танцует Танго. Единственное, что спасло представление о нём. Не считая красивых и вкусных, подобных джамбалайи, страданий.
Тогда вечером Аластора как раз её и готовит. Рецепт отца явно не достоин употребления столь посредственной персоной, но волшебство блюда идеально сходит за усилительное свойство к приятному впечатлению.
В половине седьмого в дверь стучат. Аластора убавляет радиоприёмник и в красном фартуке с маленькой чёрной вышивкой перевернутого креста распахивает дверь, вновь быстрой невидимой строчкой заштопав рот. Без этого самовнушения улыбаться Норту перестаёт удаваться. Дневной диалог рассекает строчку так, что собираться все отказывается, будто нитка и руки измазаны маслом. Ещё и от его красной морды на пороге охота морщиться. Надавишь словами, так вообще от кислоты глаза вытекут.
Однако из любого лимона возможно сделать сладкий лимонад. Верно?
Раздумья об этой непорядочной аллегории побуждают продолжать цирк. Пусть гость считает себя причастным к труппе, пусть исполняет перфоманс, дрессирует тигров и получает овации. Настоящая слава всё равно придёт во втором акте, когда его тело окажется распиленным далеко не притворно.
— Здравствуйте, Мисс, — шагает в полупоклоне Буш. Монеты не кидай, со всех краёв и так плещет пресловутое ехидство.
— Удивлена, что вы всё же почтили мою скромную обитель своим приходом, — Аластора гостеприимно пропускает его в дом. В ответ смешок. Сластит, как на языке крупинка сахарка.
— Знаете, я предполагал, что вы догадливая особа, но, тем не менее, обрадовался вашему приглашению.
Аластора сладкое не ест. До рези сводит зубы.
— Почему передумали? — тихо продолжает Норт, с огромным интересом оглядвая прихожую. Он оставляет коричневый кожаный портфель у двери и медленно проходит по коридору в антикварную гостиную к пианино.
Неоднозначные намёки Аластора прекрасно видит с самых первых дней и также благополучно игнорирует. Взаимоотношения людей — как карточные игры, где вскрыть тузы проще простого. Утаить их может не каждый, поэтому она и продемонстрирует мастерство, покрыв человеческое невежество в нужный момент подходящей комбинацией. Резко и неожиданно.
Норт приоткрывает крышку и пробегает пальцем по клавишам в порядке возрастания. Банальный ряд. Голосом своего учителя музыки Аластора слышит церковный гимн, посвященный Крестителю и из первых слогов которого и составлены названия нот.
Утробою отверстой чтобы
Ревнители твои сумели
Миру возгласить деяний чудеса
Фальшь совлеки с их губ,
Солгать дабы не смели,
Лаская слух напевом,
Святый Иоанне.
Текст восхваляет известного святого и молит избавить уста от греха, чтобы чистыми голосами славить его чудеса. Мелодия каждой из семи строк все время начинается на тон выше предыдущей, захватывая дух прихожан.
Но не всё в мире свято. Никогда не имея плотных уз с традиционно принятой религией, Аластора находит для себя в этом забавное сходство с семи смертными грехами. Каждый страшит и мучает на долю выше. Как сменяются по нарастанию круги ада. И как неудобная «Ut» со временем меняется на «Do» аналогично падению с небес дочери Зари.
— Захотела получить должность иным способом, — без окраски, будто монотонно зачитывая новостной заголовок, поясняет Аластора и хищно ловит взгляд.
За очернение светлого церковного гимна Аласторе гореть до тла.
Её голос никогда не будет чист.
— Вот как. Уверены, что я позволю? — продолжает Норт.
— А вы думаете, я буду спрашивать?
Норт самодовольно хмыкает. С такими работать мерзко, но они сами от распирающей жадности готовы ступить в эту мышеловку, так что Аластора не в праве мешать судьбе. Нити всегда приводят туда, куда нужно, и если раз происходит встреча, вероятно, это неспроста.
В любом случае, чем неприятнее человек, тем приятнее наблюдает за его болью.
— Это ноты к какому произведению? — бесцеремонно листает тетрадь, всматривается и с каждой неаккуратно перевёрнутый страницей приближает нервный тик Аласторы.
— Вольфганг Амадей Моцарт, «Реквием». Сыграть?
— Я не ценитель фортепианных композиций.
— Вы буквально планируете продвигать артистов Нью-Йоркской филармонии.
— Ох, уже известно. Знаете, у Артура большой потенциал. Он планирует сотрудничать с Национальной радиовещательной компанией. Я, как хороший деловой партнёр, не могу отказать в обсуждении.
— Для извлечения собственной выгоды, я полагаю?
— Естественно, душенька моя. В первую очередь, — присаживается он на диван, складывая руки на груди.
Аластору с детства учат быть верной себе, поэтому её невыносимо коробит от непостоянства. За жалкими метаниями людей с такой чертой наблюдать уморительно. Иметь дело — закопать свой авторитет заживо.
— Не оседайте! — оживляется Аластора, — У вас, наверное, аппетит разыгрался. Не хотите джамбалайю? Мой папа научил меня чудесному рецепту! По факту это блюду его чуть не убило. Ведь с голоду и правда сдохнуть можно, — посмеиваясь, спешит она его выпроводить.
— Оу, отведаю с удовольствием, — Норт смягчается. Глядит уже не так высокомерно и снисходительно.
Готовка же как раз обязанность женщины, — Уверен, получилось и правда чудесно.
Они проходят по коридору в правую сторону от входной двери. Буш по пути рассматривает фотографии на стенах и задерживается на общих семейных снимках. Смеётся с маленькой Аласторы в пышном платьице, недовольно сидящей на коленях у матери, а перед последней рамкой вскидывает густые брови.
— Перед поступлением в колледж? Так и не усвоил он моё наставление по поводу вас.
— Порой забываю, что вы когда-то преподавали у моего отца, — не теряя радушие, закатывает глаза.
— Чрезмерными умственными нагрузками образование наносит ущерб здоровью.
— Вы поэтому такой здоровый?
Хмурится в замешательстве, но возразить не успевает: Аластора кладёт ладонь на спину и толкает на кухню быстрее, чем он осознаёт, что говорит. Время, как фарфор, бесполезно разбивается о пепельно-коричневый пол и рассеивается крошками по вишнёвому ковру, который безжалостно истоптал своими туфлями Норт в гостиной. Нужно ускорить процесс.
— Вы знали, что джамбалайя переживает расцвет популярности? — на столе сразу оказывается тара с рисом и овощами, — Без всяких изысков. Как раз для вас, сэр. Угощайтесь!
Норт начинает копаться вилкой в еде и хвалебно бурчать. А Аластора возвращается к радиоприемнику. По времени в вещание скоро пустят вечернюю музыкальную программу. Только бы уловить волну.
— Скажу честно, раз уж подвернулась ситуация, — привлекает внимания Буш, — Меня восхищает ваша витиеватая манера общения. Очень редко говорите прямо. Истинная суть женщины, но у вас она такая… особенная, — поднимается со стула и подходит с напыщенно извращенной аурой. У Аласторы дёргается веко. Ещё одной непрошенной тактильности она не вынесет.
Тут из динамика льётся величественное звуковое содружество контрабаса, лаконичного фортепиано, гармони и пищащей скрипки. Точечный голос каждого инструмента проникает в душу и замедляет кровь.
— В танго — выраженный мужской стиль ведения, — Аластора походкой от бедра делает шаг и закидывает руку за шею Норта, — Женщина следует туда, куда ее поведет партнер, и успех во многом зависит от того, насколько она готова довериться. Утопия для вас, друг мой, — бархатно шепчет и взмахивает второй рукой, словно лебедь крылом. Норт обескураженно выдыхает, но интуитивно за руку берёт.
Под рыхлым мерцанием свечей они то заходят в дерзком приставном шаге, то кружатся, как листва за окном ранней огненной осенью. Страсть аргентинских вечеров в портовых глубинках ювелирно балансирует на изящном и романтичном утреннем рассвете.
— Не знал, что вы умеете так хорошо двигаться, — льстит Норт.
— У меня лучший учитель.
Аластора улыбается. Показывая всем естеством подчинение, на самом деле умело ведёт. Креольские корни горячо трепещут и направляют чувства, а разум расчётливо просчитывает шаги и такт. Она закидывает ногу, обвивает и проводит ей по спине.
— Знаете, мой образ жизни довольно скуден, — с отдышкой продолжает он, пока Аластора затягивает его в безумные оборотах и освобождает руку, скользя ей к бедру, — а вы — как подснежник среди глухой и снежной чащи. Дивлюсь вами каждое мгновение. Глупо, но ответьте, что думаете насчёт института брака?
— Представьте, что я сказала то, что вы желаете услышать.
Нарастание музыкального напряжения доходит до пика. Руки пианиста возбужденно стучат по клавишам. Норт наклоняется в финальном выпаде откровенно близко. Аластора стремительно его огибает и в унисон с последней, колоритно отсеченной нотой смычка вспарывает сонную артерию.
Хрип из гортани, влажный всплеск брызжет на пол. Дорогой костюм обильно красится алым, и тело громко валится на пол. Аластора стряхивает с ножа лишние капли и с больным наслаждением облизывает холодную поверхность металла.
— А Мимз чертовски прав, — смакует во рту вяжущий горьковатый вкус крови и тянет уголки губ уже неподдельно, — Эта модель и правда смотрится эффектно!
