прячет за собою ночь.

Резко ударивший по обонянию запах отвлек Серафима от дел. Сладковатый запах омеги проник в легкие, прогоняя мысли из головы. Инстинкты начали кричать, и альфа стремительно вышел из комнаты. Двигаясь на усиливающийся запах, он застал дрожащего Глеба на кровати. В мгновение ока Серафим оказался сверху, глубоко вдыхая запах течного омеги, и успел застать последний проблеск осознанности в карих глазах, прежде чем они заполнились животным желанием трахаться. — Серафи-им, — в течном бреду провыл Глеб, почувствовав запах своего альфы. Серафим прижал его к кровати всем телом, даря ощущение защиты. Омега чуть расслабился, бесстыдно начиная тереться об него. — Хороший, — прошептал негромко Серафим, сжимая его в объятиях. Одежда быстро полетела на пол, а Серафим устроился между дрожащих ног омеги. Течка только началась, а Глеб уже обильно тек. Альфа поднял его за бедра, прижимаясь лицом к промежности. Сладкий запах дурманил и возбуждал, руки сжались на бедрах, а язык проник внутрь. Омега скрестил ноги за его шеей, подаваясь ближе и заскулил от ощущений. Горячий язык скользил в нем, собирая смазку. Серафим едва не мурчал от удовольствия, пытаясь сдержать желание сожрать своего омегу. Он больно прикусил бедро Глеба, заставив того выгнуться и закричать. Серафим приподнялся, рукой провел по уже стоящему члену омеги, двинулся ниже, размазывая смазку, и надавил на сжимающееся отверстие подушечкой пальца, дразня. Глеб захныкал, шевельнув тазом. — Что такое, омега? — Пусто, слишком пусто… — проныл Глеб в ответ, руками раздвигая свои ноги шире. — Пожа-алуйста. Серафим проурчал, проталкивая первый палец, и довольно смотрел, как омега, извиваясь, насаживается сильнее сам. — Так хочешь в себя меня, малыш? ...Каждая течка начиналась одинаково. Глеб расплывался запахом по всей квартире, виснул в объятиях альфы, пока не ощущал себя в достаточной безопасности, и вскоре начинал умолять о члене, а Серафим привычно вылизывал текущего омегу, пока тот не начинал скулить от желания быть заполненным, растягивал легко поддающиеся стенки и начинал их марафон, трахая Глеба на весу.