Теперь мы в расчёте

1944 год. Концентрационный лагерь «Die ordnung», что в переводе означает «Порядок», расположенный в Чехословакии. 3 года чехи находятся в оккупации Германскими войсками. Здесь же они и построили лагерь, куда отправляли всех заключённых в частности это были танкисты: русские, белорусы, украинцы, поляки все, кто попадались отряду штандартенфюрера Ягера. В последний раз, Ягеру пришлось вести бой под селом Нефедово-Москва в 1941 году и противостоял его войскам один (я повторю) один русский танк Т-34KL. Командиром танка был профессионал такой же как и сам Ягер, но и его машина рано или поздно сказала «стоп» как собственно и танк штандартенфюрера, хотя тогда еще гауптмана. Штандартенфюрером СС Клаус Ягер стал уже в 43 году, когда объявил о том, что большая часть Москвы взята под контроль. Что же касалось танкиста, то его привезли в концентрационный лагерь в Чехословакии для дальнейшего содержания как заключённого и как пленного. Немцам кровь из носу нужно было узнать имя и звание этого русского «Ивана», не только чтобы заполнить бумаги и отправить на работы, но и для того, чтобы показать этим русским, кто здесь главный. Ягер видя каждую ночь один и тот же сон (в котором этот наглый танкист с позором, для самого Ягера, разбивает весь его отряд) решает наведаться в этот лагерь и посмотреть на всех танкистов. — Мне нужны досье на всех содержащихся здесь танкистов. Дайте мне фотографии лучших из лучших, — сказал штандартенфюрер стоя в архиве, и как только получил на руки карточки заключённых танкистов, начал их одну за другой перебирать. Просмотрев несколько подряд карточек, Ягер уже хотел было бросить их обратно на стол (так как ни одна кандидатура ему не понравилась), как вдруг рука замерла в воздухе на одной из карт, а голубые глаза, не моргая, смотрели на фотографию русского танкиста. — Кто это? — задал вопрос немец, показывая карту заключённого, и получил в ответ ухмылку от заведующего архивом. — О, боюсь это обратный случай, герр штандартенфюрер. Этот «Иван» ищет смерти. Он у нас с 41 года, и до сих пор в лагере никто не знает его имени и звания. 7 раз бежал. Доставлен для ликвидации. — Не сметь! — вдруг гаркнул мужчина да так, что даже заведующий архивом подпрыгнул на стуле от неожиданности. — Что, простите? — Сперва, я хочу лично побеседовать с этим заключённым. Оформите приказ и предупредите охрану лагеря. Думаю, он будет рад меня видеть… — практически шёпотом проговорил последнюю фразу Ягер, ещё раз смотря на фотографию. Это он. Тот самый русский. Он нашёл его. Затхлое помещение насквозь пропахшее кровью и потом. В помещении довольно светло благодаря окну через которое поступает яркий дневной свет. На койке, лёжа на боку, лежит парень на вид лет 27-30, а с густо-отросшей бородой так и всех 30 с лишним лет. Паренек очень плох со стороны. Не мыт, по толку не одет, он вообще жив? За дверью раздаются какие-то шаги, потом голоса и наконец грохот. Русскому уже не впервой слышать все это, поэтому он даже не шевелится, продолжая лежать в той же позе. Дверь открывается, и в помещении оказываются немец и русская. Как пленный это понял? Немец поприветствовал его как только переступил порог. — Здравствуй, «Иван». Давно не виделись, — усмехнулся краем рта Ягер, кивая рядом стоящей девушке, чтобы та перевела сказанное. — И тебе не хворать. Ты кто? — прошептал еле слышно (но с нотками яда) танкист, оглядывая (насколько позволяло положение тела) немца и девушку. На последней, парнишка задержал взгляд чуть подольше. — Ты не помнишь? Село Нефедово. 1941 год… — И что? Что дальше-то? Пришёл добить за то, что я роту твою всю разбил? Одним танком, — танкист через боль, смог даже улыбнуться дразняще. Девушка перевела, и Ягер усмехнулся. — Нет. Сперва мне нужно твое имя и звание. А потом… — А потом суп с котом! Че, в книгу рекордов Гиннеса занесёте? — В книгу рекордов? Нет, «Иван». — Да сам ты «Иван», — зло буркнул заключённый, и посмотрел на девушку, кое-как принимая сидячее положение. — Ну как? Здорово под немцем ходить? Небось всегда рядышком, да? Может у вас уже и было чего, а? Девушка часто заморгала ресницами, опуская глаза в пол и начав теребить край концлагерной одежды. Тут как гром среди ясного неба прогремел голос штандартенфюрера, который требовал перевести то, что было сказано. — Ничего такого, герр штандартенфюрер. Ему бы воды, чтобы не умер от обезвоживания. Ягер внимательно посмотрел на танкиста и оценив всю предоставленную картину, постучал два раза по двери. Та, тут же распахнулась и был дан приказ принести пленному кружку воды. — Надеюсь, не обидешься коль не отблагодарю? Когда три года подряд, такие фашистские морды как ты, только и делают что бьют, забудешь все слова благодарности и главное стоит ли вообще их хоть кому-то здесь говорить, — сказал русский выпивая всю воду и закашлял, сгибаясь вдвое. Желудок так сильно скрутило, что казалось даже от простой воды может случиться отторжение и организм вытолкнет всю жидкость наружу неожидав, что к нему что-то попадёт, какая-то еда или жидкость. А ещё жуткая боль в районе рёбер тоже дала о себе знать, даже делая обычные глотки воды. Разговаривать кстати тоже было сложно и больно. Как будто мрази выбили из русского весь дух за последние пару часов в допросной. — Так ты скажешь мне свое имя и звание? — Да на хрена оно всем вам сдалось?! Это дурацкое имя и звание. Что вы все к нему прицепились?! — воскликнул парень, поморщившись от боли в груди. Сильно громко сказал, наверняка и охрана тоже слышала. — В твоей карте заключённого эта графа отсутствует. У нас так не принято. — Да мне похуй, как там у вас принято, ясно тебе? Вообще достала уже твоя рожа, так что либо проваливай отсюда, либо… — Спокойно, Анна. Я сам, — остановил девушку Ягер улыбнувшись, и снял с рук перчатки. Нарочито медленно, будто готовился к чему-то ужасному. Танкист на это не обращал никакого внимания. Ему даже спать захотелось, и он уже начал укладываться поудобнее в присутствии штандартенфюрера, как неожиданно Ягер достал пистолет, направляя его на русского. — Я стрелял в тебя тогда, и сделаю это снова. Имя и звание, — послышался щелчок. Пистолет снят с предохранителя. — Во, видел? — паренек показал Клаусу фак, широко улыбаясь кровавой улыбкой. — Ты глуп, русский или наоборот очень умен. Анна, оставьте нас одних. — Конечно, не то что ты, — ответил самому себе танкист, и прислонился к стене, прикрывая глаза. Он не боялся. Нет. Точно не оружия в руках врага. Да и самого врага тоже не боялся. Он русский солдат. Красноармеец. Младший лейтенант. Перед войной его научили, что врага нужно не боятся, а бить. Разбивать, уничтожать оружием, танками, самолётами, а если всего этого нет, то даже словами. Сдался, значит предал Родину. — Анют, ты куда? Он что, вертит тобой как захочет? Ты для него, марионетка, что ли? Он сказал, и ты тут же взяла и выполнила? Я в тебе разочарован, товарищ красноармеец. Аня выслушав все это, опустила глаза в пол, и поклонившись перед штандартенфюрером покинула камеру. Ягер улыбнулся. — Теперь мы одни. Я давно этого ждал, русский, — полушепотом произнёс Клаус, надвигаясь на парнишку. — Че ты там болакаешь? Язык бы русский сперва подучил, прежде чем идти в камеру к заключенному, который и слова не понимает по-вашему. — Я знаю, что ты меня не понимаешь как и я тебя, но так даже лучше. Дальше разговоры будут не нужны. — Как же бесишь, сука, — прорычал младший лейтенант, и тут же был схвачен за волосы. — Плевать на имя. Ты скажешь мне его потом, после того, что я с тобой сделаю. Танкист ничего не понял, но обратил внимание на шрам на лице немца. — Красивый шрам, фриц. Тебе идёт. — Тебе совсем не идёт эта борода. Сбрить бы её, но времени нет на подобные мелочи. Скажешь, что нибудь напоследок? Я жду. — Поставить бы тебе ещё один такой же только с другой стороны лица, — выплюнул лейтенант смотря снизу вверх в точно такие же голубые глаза напротив. — Значит, ты согласен? Хорошо. Рука исчезла с головы и переместилась вперёд к накидке в которую был завернут, как в кокон, русский танкист. — Эй-эй, ты чего делаешь, а? Ты руки-то свои убери. Был бы в состоянии, сломал бы к чёртовой матери, а так по-хорошему прошу. — Поздно паниковать, русский. Но мне нравится, так что продолжай. — Ты че, оглох?! Я сказал грабли свои убери от меня нахрен! — Всё ещё дерзишь. Ну осталось недолго. Скоро твой голос изменится, как и твои эмоции. — Да какого ж хрена происходит-то? Фриц, спятил походу. Охрана, елы-палы! Уберите от меня этого гомосека. — Это месть, русский. Месть за моих солдат и за мою честь. Я хоть в тебя и выстрелил, но осадок остался. — И все-таки я сейчас тебе вломлю, урод. Ты за кого меня принял, а? За бабу?! Отвали, я кому говорю! — сопративлялся младший лейтенант, но Ягер напора не сбавлял. Он даже улыбнулся, смотря на жалкие попытки русского освободиться. Тем временем накидка уже была отброшена в сторону и перед взором штандартенфюрера предстал практически полуголый пленный. Кроме штанов, на нем ничего больше не было. Даже ступни были босыми. — Только попробуй… — Нужно сделать выговор, герр Шляйцу. Ещё бы чуть-чуть, и передо мной был бы самый настоящий труп. — Ммм, сука! Больно! Ты для этого меня раздел, чтобы поглазеть на мои раны?! Небось медаль своим выдашь, за то что пытали до полусмерти. — Молчи. Твой голос сводит меня с ума. — Как же тебе объяснить-то это все… Мне. Сука. Больно! И холодно, извращенец ты проклятущий. Хорош глазеть, а то командиру твоему все расскажу, когда пытать в следующий раз поведут. — Ты мой, солдат. Теперь ты только мой, — прошептал Ягер, и начал снимать с себя мундир (то есть раздеваться полностью). Штаны русского не проблема, снимутся потом, когда оба перейдут к самому главному. — Твою мать. А ты-то чего раздеться решил?! Жарко что ли стало? Бога ради, избавь меня от этого представления. Вот ещё чего не хватало, находясь в плену. — Нравится? — спросил Клаус, улыбнувшись. — Ты точно спятил, фриц. Ничего особенного. Тело как тело. А вот шрам все равно уродский. Здорово я все-таки тебя разукрасил. Что скажешь? «Не оценил», — подумал про себя мужчина, кивнув самому себе, и толкнул танкиста спиной на койку. Младший лейтенант заорал, как раненый зверь. Спина прострелила жуткой болью от исполосованных после плети ран. — Ах ты ж сука! Падла! Морда арийская! Ты что творишь?! Ууу, сука… Танкист сжался, став покачиваться взад-вперед дабы утешить боль. — Не рассчитал силу. Последний раз спрошу. По-хорошему. Имя и звание? — Да пошёл ты. — Что ж… В этот раз, я тебя понял, — сказал Клаус, и недав танкисту полностью выпрямиться, снова повалил его на спину, на этот раз тут же, с силой, перевернув на живот. Парнишка начал тут же сыпать проклятиями на немца, обещал разорвать на куски, пока Ягер подготавливал себя и русского заодно. Смазки при нем не было (хотя стоило бы захватить), но с другой стороны это же месть — а месть блюдо которое подают холодным. Стянув с русского штаны и избавившись от своих, Клаус Ягер ввёл в неподготовленный анус один палец. Младший лейтенант зарычал сквозь зубы. Спину адски жгло от тела над собой, а задницу подготавливал мерзкий палец, который хотелось откусить зубами, чтобы кровь хлестала, и чтобы фрицу было также больно, как и русскому пленному. Через минуту к первому пальцу прибавился второй, и танкист застучал лбом об деревянную поверхность койки, ровно в такт движениям. — Эй-эй, куда?! Ты сдурел там совсем? Не смей вставлять третий палец. Порвёшь ведь меня к чёртовой матери! — Расслабься, солдат. Тебя нужно как следует подготовить. Трех пальцев будет достаточно. — Чтоб тебе яйца оторвало гранатой какой-нибудь или танк переехал. Русский ещё продолжал говорить всякие «ласковые», но Ягер не обращал на это никакого внимания вынимая пальцы и заменяя их своим членом. «Ох, Коля, Коля. И как ты докатился до такой жизни? Немец тебя ебет. Как бабу. В лагере для военнопленных. И если бы какой — нибудь левый немец, так нет же! Тот самый. Сучий танкист! Месть говоришь? Месть ещё будет. Огромная месть. Ледяная месть. Как, сука, сраный водопад или айсберг! Самая грязная месть. Как лягушатник на болотах. Как мазута в печи. Как… Ты там кончишь когда-нибудь уже?!» — Вот же падла. Слышь, хорош, а? Кончай уже. — Ещё чуть-чуть. Ещё совсем немного. Да! Ох… Это потрясающе. «Иван», ты бесподобен. — Да Коля я. Коля. Николай Ивушкин.