И вроде бы все хорошо

Начинает накрапывать. Мелкий дождь бьет по капоту, выстукивая тихое “кап”, “кап-кап”, “кап”. Тим вторит этим звукам, отбивая пальцами похожий ритм по рулю. От повышенной влажности начинают виться волосы, и он ненавидит это. Ненавидит эту погоду, ненавидит выходить из дома в такое время, ненавидит весь мир. Весь мир, кроме сжавшегося на соседнем сидении Кира. Кира он в этот момент все так же по-собачьи преданно обожает. Тим кидает короткий взгляд в сторону мужчины и думает, что погорячился со словом “сжавшийся”. Кир выглядит удивительно спокойно, почти не шевелится, прислонившись виском к окошку. Только его тонкие, жилистые пальцы, которые Тим тоже бесконечно обожает, вырисовывают витиеватые и круговые узоры на холщовой сумке. Они едут без цветов, по крайней мере Тим не видел, чтобы Кир их убирал в багажник или на заднее сидение. Может, у них так было не принято. Или девушка Кира не любила цветы. Тиму хочется встряхнуть головой, чтобы выкинуть все эти мысли, но Кир всегда нервничает, стоит ему отвлечься от дороги. Их и так ждет нелегкий день, нечего добавлять поводов для беспокойства. На парковке перед кладбищем тихо и безлюдно - вполне закономерно для полудня в середине недели. Но даже это не помогает Тиму справиться с чувствами. Он ненавидит кладбища. Просто терпеть не может эти покосившиеся, выкрашенные поверх ржавчины оградки, серые насыпи могилок с воткнутыми в землю уродливыми пластиковыми цветами. Когда родители умерли, он едва пересилил себя, чтобы пойти на похороны. Маленький Тимофей рыдал навзрыд от мысли, что ему придется ступить на холодную землю, полнящуюся мертвецами. Тогда его смог выволочь только дед. Теперь это делает Кир. - С тобой… точно не нужно сходить? - неуверенно уточняет Тим, не зная на какой ответ рассчитывает. С одной стороны не хочется отпускать Кира одного, с другой не хочется идти самому между рядами перекошенных памятников и крестов. - Не нужно, - Кир выглядит почти умиротворенным, пока рыщет в рюкзаке, стащенном с заднего сидения. Он внезапно достает секатор, и это заставляет Тима внутренне похолодеть. То ли от того, что он не привык видеть соседа с чем-то тяжелым, то ли от нехороших ассоциаций с последним делом. Вот теперь Тим действительно встряхивает головой, чтобы прогнать ненужные мысли. - Все в порядке, - Кир замечает его ошарашенное выражение лица и для пущей убедительности кивает, - Спасибо, что подвез. Так благодарит, будто для Тима это ничего не значит. Будто ему это не важно. Будто он просто какой-то таксист. Когда дверь за мужчиной захлопывается, Тим тяжело опускает голову на руль, благо, что мимо гудка. Крепкие пальцы сжимают обтянутую кожей поверхность, и ему хочется выть от переизбытка чувств. Тревога душит цепкими лапами, хватается за излюбленную рубашку Тима и все тянет, тянет его на дно, куда-то глубоко. Ну что он за человек такой? Неужели он действительно после всего заставит Кира проходить это в одиночку? Тим поворачивает голову, следит за удаляющейся спиной Кира, обтянутой знакомой джинсовой курткой. Парень мысленно ругается: “Он же даже капюшон толстовки не натянул на голову”. Тим совершенно невесело хмыкает - он сам превращается в сварливого деда, Николе и не снилось такое. Не зря тот всегда называл внука занудой и душнилой. Мысли о деде заставляют память неприятно всколыхнуться. Тим прикрывает глаза, старательно отбиваясь от воспоминаний. В последний раз на кладбище он был довольно давно. Ему невыносимо тяжело смотреть на красивый портрет родителей, выбитый на гранитном камне - дед угрохал целое состояние на памятник (что для него, к слову, совершенно не свойственно). Тим шумно выдыхает, откидывается на спинку кресла и, продолжая барабанить по рулю, открывает телефон. Он уже полон сообщений от Зои, копающейся в архивах, связанных с новым делом. “Неугомонная,” - с теплотой думает Тим, пока пролистывает десятки фотографий и сообщений от напарницы. И решает для себя, что сейчас лучшее время, чтобы помочь ей в ее поисках. Тим тянется к рюкзаку - он на всякий случай запихнул с собой рабочий ноутбук, - и выуживает технику. Пытается с комфортом устроиться, но в его машине это едва ли получается. Через пару минут парень уже целиком и полностью погружается в работу, забывая обо всем происходящем. Тим не замечает, как проходит двадцать, тридцать, почти сорок минут. Он обращает внимание на то, что засиделся, только когда неловко шевелит затекшей шеей, и мышцы мгновенно отзываются тупой болью. Парень со стоном тянется и откладывает гаджеты в сторону. Тим моргает, приходя в себя, и вздрагивает, обеспокоенно проверяя время. Ошарашено смотрит на переместившуюся минутную стрелку. Он думает уже треснуть по часам, но понимает, что это бесполезно. Хотя Тим все еще поверить не может в мимолетность времени. Не может же Кир там так долго пробыть. Он еще с минуту разглядывает циферблат, пытаясь собрать расползающиеся мысли в нечто цельное. Тим мог бы позвонить, мог бы еще подождать и дать Киру время. Но беспокойство берет верх. Не может он его там одного бросить, да и вдруг что-то случилось. - Да блин, - выдыхает Тим, выбираясь из машины. Он ступает на гравий, неприятно шуршащий под ногами. Тим морщится, пригибая голову под мелкими каплями мороси, и закрывает автомобиль. Он смотрит в сторону могилок, тяжело сглатывает и, звякнув ключами, идет на кладбище. Оно ожидаемо встречает его тишиной и нескончаемыми рядами крестов. Тим идет примерно в том направлении, куда по его мнению направился Кир. Идет и не видит знакомой фигуры, постепенно начиная нервничать, а следом и ускорять шаг. Он бы закричал, позвал мужчину, если бы не помнил дедов наказ “Не кричи, мертвых разбудишь.”. Тим про себя думает, что все-таки он не настолько несуеверный, насколько полагал. Он ищет взглядом знакомую макушку темных, подернутых серебром, волос. Но находит он Кира по звукам: он довольно шумно кряхтит из-за больной спины, пока работает секатором. Тим успокаивается и вглядывается в небольшой огороженный участок. Он выглядит даже мило: простой без тягучих черных кованых вензелей забор, куст каких-то цветов - по запаху парень различает, что это розмарин, - неброский аккуратный памятник с фотографией красивой, молодой женщины. “Вот познакомились,” - невесело думает Тим, оглядывая фигуру Кира. - Вот, теперь хорошо, - довольно говорит Кир, приседая на корточки - никакого привычного столика и лавочки на участке нет, - Надеюсь, тебе нравится. По-моему получилось неплохо. Тим замирает, сбитый с толку. Он знает, что многие предпочитают разговаривать с мертвыми, но никогда сам таким не занимался, да и не сталкивался самолично. И это несколько удивляет. - У меня все хорошо, - голос у Кира становится совсем мягким, практически бархатным, - Не беспокойся. Я не один - меня подвез… парень. Знаешь, я думаю, он бы тебе понравился. Тим понимает, что пришел совсем не вовремя. Он думает тихонько скрыться и дать Киру еще времени - пусть наговорится от души. Но, как это всегда и происходит, наступает на ветку, которой словно и не было здесь минуту назад. Кир вздрагивает, оборачивается и трет покрасневший от слез нос. Тим хорошо научился различать выражения лица Кира, и это было именно то заплаканное, покрасневшее, безмерно уставшее. Не сочеталась только со всем этим только робкая улыбка. - Прости, извини, я правда… - Тим принимается ожесточенно без перерыва бормотать извинения, - так неловко вышло, я не подслушивал, честно. Просто тебя долго не было, и я заволновался. Извини. Кир молча смотрит на него, все с той же легкой улыбкой на губах. А потом тянется рукой к нему и просит: - Останься. Тим смотрит на его тонкую ладонь, перепачканную в земле, раздумывая как лучше будет для Кира. А потом все-таки перехватывает его пальцы своими. Помогает ему подняться и аккуратно придерживает за поясницу, стоит Киру пошатнуться. - Я тут подрезал ненужное, - он кивает на небольшую горсть розмарина, - Можем забрать с собой. Если ты не против. - Ладно, - Тиму его собственный голос кажется незнакомым, он никогда не говорил так тонко и тихо, словно боясь сломать одним лишним звуком все мироустройство. Парень наклоняется, бережно поднимает цветы и оглядывает могилу. Отчего-то она не вызывает в нем тех чувств, что прочие. Она действительно… ухоженная и вполне приятная. Для могилы. - А мы ничего же не взяли, - оторопело бормочет Тим, сжимая в руке букет, - Ну там… гостинцев. - Вере, - Кир никогда не назвал ее “Вероникой” или “Никой” при Тиме, - не особо такое нравилось. Она вообще не большая фанатка еды была. Но тут Кир достает из кармана горстку орехов и отступает от парня. Он наклоняется, укладывая подарки на землю перед памятником. Тиму отчего-то невероятно больно смотреть, как жалостливо Кир гладит памятник. Ему тут же хочется утянуть мужчину в объятия, погладить по волосам и пообещать, что все будет хорошо. Когда Кир поворачивается к нему, в его глазах стоят слезы, а голос его дрожит: - Разве что орехи. - Это она подсадила тебя на такую диету? Кир кивает, угукает и возвращается к нему. Тим не сдерживается, протягивает руки и, что удивительно, мужчина не отшатывается. Он приникает к нему, аккуратно устраивая голову на чужом плече и снова смотрит на могилу. Тим свободной ладонью ерошит его волосы, а той, что сжимает букет, прижимает Кира ближе к себе. Он прикрывает глаза и наконец дышит полной грудью. На кладбище не так уж и плохо. - Не думаю, что после такого я бы ей понравился, - зачем-то добавляет Тим. - Наоборот, - Кир качает головой, - Даже сильнее, чем до этого. Он ничего больше не говорит. Да Тиму и не нужно ничего слышать.