Tear You Apart

— Мой дорогой доктор. Руки у Авантюрина по-птичьи тонкие, косточка у запястья выпирает неровным бугром. Рацио даже немного боязно стягивать их ремнём — но Авантюрин на пробу дёрнулся. Веритас нахмурился и затянул туже. — Когда я говорил, что мне нравятся ролевые игры, то не ожидал от тебя такого энтузиазма, — беззлобный смешок. — Что мне полагается делать? Звать на помощь? Вымаливать пощаду у своего похитителя? Веритас обошёл всю композицию кругом, оценивая результаты своих трудов. — Можешь делать что хочешь. Он остановился спереди, лицом к лицу. С повязкой на глазах Авантюрину только и оставалось, что ориентироваться на звук чужих шагов. Со связанными за спиной руками, лишённый зрения, он выглядел таким… беспомощным. Невинным. Безобидным. Авантюрин — антоним к слову «безобидный», напомнил себе Веритас. Как и ко всем остальным словам в этом однородном ряду. — Но и я буду делать что захочу. Первое касание — к вырезу на груди, аккуратное и лёгкое: просто обозначить свои планы. Второе — губами к шее, влажными поцелуями покрывая кожу, легко покусывая, до тех пор, пока тихое дыхание не утратило свой ровный ритм. Непривычно, что чужие руки не зарывались Веритасу в волосы в такой момент — Авантюрин так любил путаться пальцами в завитках его прядей, — а в остальном же Рацио не смущало ничто. Авантюрин не задавал вопросов, непривычно затихший — то ли смирился со своей участью, то ли маялся любопытством. Скорее, и то и другое. — Ни о чём не спросишь? — язык горячо и влажно ведёт по шее вверх прежде чем зубы цепляют мочку уха. Авантюрин вздрагивает — мелко, почти незаметно, но Веритас чувствует эту дрожь и довольно вздыхает в мокрую кожу. Этого мимолётного подрагивания хватает, чтобы низ живота налился приятным предвкушающим теплом. Быстрый взгляд вниз выхватывает встопорщенную ширинку — Авантюрину никогда не нужно было много. — Нет, — он отозвался так беззаботно, словно прогуливался по залитой солнцем лужайке, а не сидел обездвиженный, лишённый какого бы то ни было контроля над ситуацией. — Ты сказал, что будешь делать, что захочешь. Мне очень интересно на это посмотреть. — Посмотреть не выйдет, прости. Ладонь удобно устроилась на ширинке, мягко поглаживая. Никакого давления. Никакой почти ласки — один на неё намёк, пока бугор под рукой становился всё твёрже. Пока напускная безмятежность Авантюрина не дала брешь и он не заёрзал на стуле, кусая губы. Всё ещё молчаливый. Покорный. У Веритаса от такого абсолютно сносило крышу. Он дёрнул за язычок молнии, хотя не собирался переходить к этому ещё очень долго. С нежностью огладил сквозь ткань белья член, легко надавил на мокрое пятно там, где устроилась головка. Не отнимая руки, Веритас устроился между разведённых коленей и поцеловал низ живота. Отёрся о него щекой и замер. — Веритас, — в голосе сверху всё ещё пробивалась неизменная улыбка, но интонации уже больше сходили на жалобные. — Ты смерти моей хочешь? — Вовсе нет, — фыркнул Рацио. — Всего лишь хочу растянуть удовольствие. Он мазнул языком по белью. Щедрая подачка: в его планах было изводить Авантюрина куда менее ощутимыми ласками ещё очень долго. Должны же последовать хоть какие-то санкции в ответ на его нахальное поведение парой дней раньше. Следом Веритас расщедрился на ещё одну милость: приспустил резинку так, чтобы напряжённый член наконец выпрямился. Авантюрин отозвался стоном облегчения. Рацио тронул губами истекающую смазкой головку, и отстранился. Больше ничего с ней делать он в ближайшее время не намеревался. Зрелище всё ещё открывалось совершенно бесподобное: связанный Авантюрин, почти полностью одетый. Разведённые колени. Налитый, изнывающий без ласки член. Авантюрин прокашлялся. — Невольно вспоминаю… кое-что. — М? — Рацио лениво потёрся щекой о внутреннюю сторону бедра. — Когда-то меня точно так же вели в гетто, — голос всё ещё беззаботный, но улыбка кривая, поломанная. — С завязанными руками и глазами. Чтобы не знал, где по периметру стоит охрана. Чтобы думать не мог о побеге. — Ох. Всё возбуждение мигом улетучилось, сменившись жгучим чувством стыда. Как Веритас мог не подумать о подобном? — Прости. Прости. Я сейчас развяжу тебя, хорошо? Авантюрин поджал губы и молча кивнул. Рацио, пожираемый изнутри совестью, потянул за узел на затылке. Авантюрин взглянул ему в глаза и улыбнулся снова. — Попался. В следующее мгновение Рацио подавился воздухом. Тяжесть неведомой ему до этого силы пригнула к земле, швырнула вновь к коленям Авантюрина, как пушинку, — все его жалкие потуги воспротивиться оказались сметены, как карточный домик. Не осталось ничего, кроме двух радужек широко распахнутых глаз — две льдинки, впившиеся прямо в мозг. А потом — касание горячей головки к губам. Каждое прикосновение словно в замедленной съёмке — вот член лёг на язык. Вот Веритас склонился ниже, вбирая глубже в рот и чуть не закашлявшись. — Осторожнее, милый, не будь таким жадным. Рацио с шумным влажным звуком выпустил член изо рта. Так вот каково это — попасть под контроль сигонийца. Превратиться в марионетку, у которой на произвол судьбы оставлены только базовые функции организма вроде дыхания и сердцебиения. Любопытный феномен. Веритас с удовольствием изучил бы его подробнее — но пожалуй, не в этих обстоятельствах. — Моргни, если хочешь закончить всё сейчас. Видишь, в отличие от тебя я даю выбор. Рацио на пробу попытался смежить левое веко — и не почувствовал совсем ничего. Вот же сукин сын. — Славно, славно, — Авантюрин наверху откровенно веселился. — Знаешь, я бы хотел погладить тебя, вот только руки… поможешь? Отказаться не было ни малейшего шанса. Пальцы Веритаса, словно чужие, потянулись к запястьям. Совсем скоро Авантюрин уже с довольным вздохом их потирал. — Другое дело. Веритаса снова склонило вниз, головка снова раздвинула губы, горячий ствол снова толкнулся в рот. Голова заработала ритмично и мерно. Авантюрин не столько гладил, сколько ерошил, трепал, тянул за волосы — кусая губы, но не позволяя себе расслабленно прикрыть глаза. Может быть даже, ему этот побочный эффект доставлял отдельное удовольствие — старательно отсасывающий Веритас, не разрывающий зрительного контакта. — Ну хватит, — решил наконец Авантюрин. Он приподнял одеревеневший подбородок Рацио одной рукой, а второй отёр с него влажный след слюны и смазки — кажется, ему нравилось играть в милосердие. Рацио вытянулся во весь рост. Авантюрин встал следом. Поворот, словно в танце, — и на стуле устроился уже Веритас. Авантюрин не спеша скинул с себя туфли, стянул штаны с бельём, так и оставшись — узкие бёдра, выглядывающие из-под бирюзовой рубашки. — Я убью тебя, — прошипел Рацио Авантюрину в лицо, насилу ворочая языком. Тот уселся ему прямо на бёдра, обняв за шею. Тяжесть тела мучительно давила на собственный возбуждённый член — ещё одна реакция, проявившаяся без принуждения. — Порву на куски, как только… — Рацио снова подавился воздухом. Авантюрин, рассмеявшись, приложил указательный палец к его губам. — Конечно нет, милый. Ты хорошо растянешь меня, чтобы этого не произошло. И Веритас, конечно, растянул. Неторопливо, ускоряясь, когда Авантюрину этого хотелось, чтобы тот застонал, сощурив глаза, но никогда не закрывал их, глядя довольно и нагло, как обожравшийся сметаны кот. Подгибая внутри и разводя в стороны, погружаясь до костяшек. В каком-то смысле — мелькнула мысль — это было даже удобно: рука не знала усталости, старательно разминая тесное тело. Не нужно было прилагать никаких усилий, но чувствовалось по-прежнему всё: жар и влага, болезненно ноющий приставленный ко входу член, медленное погружение. Авантюрин не отпустил его даже когда двигался. Когда со стоном опускался до конца, чтобы тут же насадиться вновь. Даже когда движения стали быстрыми, резкими, нетерпеливыми, когда воздух закончился, когда его пальцы, сжавшие плечи Веритаса, задрожали. Глаза в глаза. Ход был ублюдочный, но в этом что-то есть, смазанно подумал Рацио. И кончил. Авантюрин повис у него на плече безвольной тряпочкой, не утруждая себя тем, чтобы слезть или привести в порядок хоть кого-то из них. Веритас несмотря на все свои угрозы поцеловал в висок. — Это был ублюдочный ход, — озвучил наконец свою мысль Веритас. — Нет, — Авантюрин широко зевнул ему в ухо. — Про гетто правда. — Это правда, которую ты использовал не в мою пользу. — Дорогой, — смешливое фырканье, — я то и дело всего себя использую не в твою пользу, не находишь? — Нахожу, — согласился Веритас и снова поцеловал висок. «И всегда прощаю».