Please, let me go…

– «Перепись пораженных робовирусом граждан; каталоговый номер 383: Бернадетт Ниддлмаус, каталоговый номер 384: Джулиус Ниддлмаус». Мне было десять... Соник даже не заметил, как во время своего рассказа оказался сжатым в объятиях. Шэдоу уткнулся носом в гладкие головные иглы сбоку головы синего, обняв его и поудобнее устроив на своих коленях. Синий во время своего рассказа так сильно вцепился в его шею, видимо подсознательно желая физической поддержки, что отстранять и отрывать его руки от себя, чтобы посадить рядом на диван красно-черному вдруг стало неловко. Но и стоять в крепких объятиях в слегка согнутом положении из-за своего чуть большего роста ему тоже не нравилось, так что это было самым удобным вариантом. – Именно тогда я пообещал самому себе никогда больше не допустить, чтобы случилось что-то подобное. Чтобы хоть кто-то испытал тоже, что и я... Я пообещал наказать того, кто устроил это всё и отнял у меня их... И, как видишь, я вырос, и Эггман со своими железяками как знатно отхватывал, так и продолжает так же знатно отхватывать от меня. Если бы он хоть раз вышел лично на бой со мной, а не прятался внутри своих ржавых бочек... Но он не выходит. Боится меня видимо. И правильно боится... Он прекрасно знает, на что я способен. Трус... Однажды я достану до него, вот увидишь. Но я не буду его убивать... я никогда никого не убивал. Да и безболезненно умереть от какой нибудь пули за доли секунды это слишком лёгкое наказание для него. Я придумаю что нибудь другое, но не кровавое. Шэдоу вдруг почувствовал давно забытое им чувство восхищения. Он, как и Соник, много лет назад. тоже потерял дорогого ему человека. Однако он обозлился и решил отомстить всему миру за то, что у него отняли, лишить жизни поголовно всех, даже совершенно не виноватых в этом людей, не сумев справиться с горечью утраты и обезумев от навалившейся боли. И он мог стать ничем не лучше своих же обидчиков... Он практически не справился. Практически. Все таки отказался от этой затеи, правда с каким усилием и какой ценой... А Соник же, переживший тоже самое, в отличии от него, сделал одной из целей своего дальнейшего существования не отомстить, а не допустить, чтобы такое повторилось хоть с кем-то и защищать их от того, что когда-то сделало больно ему. И это поистине благородно. А он ещё и говорит, что слабак. Нужно иметь огромную душевную силу, чтобы не выместить всю свою боль и обиду на несправедливость мира на том, что тебя окружает. Особенно на обидчике, тем более, что он тебе потенциально доступен. Сдержаться, когда так хочется раскромсать его на куски, заставить страдать в сто, в тысячу раз сильнее, чем страдал ты, чтобы он понял, каково тебе было, и молил о пощаде. – Но сейчас... сколько головной боли сейчас у него благодаря мне... – синий довольно улыбнулся. – И деревню нашу терроризировать нормально не получается тоже из-за меня. – Эй, Шэд, ты... чего?.. – немного растерянно поинтересовался ёж, заметив, в каком положении находится. Шэдоу не обратил внимания на этот вопрос. Рассказ Соника без преувеличения... ... разорвал его сердце на куски… Парень будто бы заново с головой окунулся в самые больные моменты своего прошлого. Его огорошило ещё и то, что он всегда считал Соника просто легкомысленным, слегка истеричным дурачком. А оказалось, этот «дурачок» испытал практически точь в точь то, что и он сам... И это то, чего Шэдоу не ожидал. Он ожидал чего угодно, только не этого. Как же чертовски похожи их истории. Да, конечно не во всем, но как же во многом... Тяжёлое детство, которого по факту практически не было, их необычность, какая-то... избранность, что ли, огромное количество рамок внешних обстоятельств, которые навалились на них обоих и были им не по годам, желание защищать окружающих, и единственные на всем белом свете близкие люди, которые были для них дороже жизни... ...которых они оба не успели спасти. Их жизни вдребезги разрушили несколько грёбаных секунд. Одинаковым в обоих историях был даже этот чёртов список пострадавших, в котором они нашли то самое имя. «Хаос побери...» – горько подумал Шэдоу. – «Мы определённо были слишком молоды для всего этого дерь...» – Шэдоу! Чёрно-красный ёж встрепенулся и открыл глаза. – Ты там не помер?.. Все нормально? – Д-д... – Шэдоу кашлянул, мысленно отругав себя за дрожащий голос. – То есть да. То есть нет, не помер. – он быстро разжал объятия и нехотя отстранился, сделав вид, будто ничего не произошло. Стоп. Нехотя... Нет, нет, нет, его не должны трогать все эти телячьи нежности. Он помотал головой и заметил непонимающую растерянную улыбку на лице Соника. Или наоборот... всё понимающую, точнее понявшую? Точнее не все, а что-то? Наверно. «ЧЧЧЧЁРТ....» Он не должен догадаться. Соник вдруг встал с дивана и направился к кухонным шкафам. Он действительно заметил блеснувшую в уголке глаза Шэдоу слезинку и решил якобы по делу, случайно, на время отстраниться от него, чтобы не смущать. Он знал, как тяжело красно-чёрному даются чувства. Частично знал даже по себе... – Знаешь... – снова начал вдруг Соник, шаря рукой по шкафам. – Во всей этой истории меня больше всего... Ну, как сказать. Ну, тот факт, что во время учебы в школе нас все время приучали вот к тому что «Наша раса, наша нация, великая нация, наше правительство, оно все знает, всех спасёт и защитит»... Как это слово... – пытаясь вспомнить произнес он, параллельно вставая на цыпочки вытаскивая из глубины шкафа какую-то красную жестяную банку. – Ну термин такой, из головы вылетело! – Патриотизм что ли? – Да! Нас приучали к патриотизму, а в итоге, когда мне и остальным угрожала опасность, где было это правительство? Меня и сотни других жизней спасла кучка обычных ежей. Они даже не были военными... Да у нас и военных то не было. Ну точнее были какие-то... Но я их не видел никогда, и никто не видел, так что может и не было. Правительство вообще не знало, что делать и как от этого робовируса обороняться. Сколько наша раса существует, так за все это время не было подготовлено ничего: ни нормальных укрытий, ни оружия, вообще ничего. Громкоговорители были и через них предупредили, и на этом спасибо. У нас сейчас в деревенской школе, – он махнул головой в сторону окна, за которым виднелись темные кроны пальм, – такие подробные инструктажи проходят... Накклз рассказывал. Как себя вести в случае ЧС, куда бежать, где прятаться, что делать, что не делать... А когда я учился у нас такого никогда не было. Соник поставил банку на стол рядом с диваном, вернулся к шкафам, достал ещё и бутылку с темно-красной жидкостью, захватил два бокала и тоже поместил их рядом с банкой. – Если бы не Паул и его команда, я бы сейчас тут вообще не стоял... Люди не знали, что вообще делать и за что хвататься, а ребята за считанные минуты организовали огромную дружину, сообразили, что роботы не додумаются искать в подвалах и начали всем помогать. Полгорода спасли мне кажется, если не больше. Он вздохнул. – Как же ловко папа все придумал... – синий ёж некоторое время постоял, опустив взгляд в пол и сверля невидящим взглядом одну точку на нем, словно снова прокручивая в голове те самые события, потом встрепенулся и пальцем, бегло смахнул выступившую слезинку. – Нам с тобой бы бухнуть по такому поводу. «Он точно догадался» – То есть мне бы... бухнуть. – исправился Соник, будто услышав мысли парня. – Ну и не только. Он откупорил крышку бутылки и наполнил оба бокала жидкостью, взяв один себе, другой протянув Шэдоу, и взяв в руки банку. – Я не пью. И не курю. – Так я тоже. – ответил синий. Шэдоу немного укоризненно взглянул на него. Он прекрасно знал, во первых что это за бордовая жидкость, а во вторых, что в таких жестяных банках обычно хранят сигареты. – Ну вот не смешно. – А ты попробуй. – Соник улыбнулся. «Совсем за идиота он что ли меня держит». – Шэдоу недоверчиво поднес к носу бокал и втянул воздух над ним носом. Странно, но со своим-то острым нюхом он не почувствовал этого едкого запаха алкоголя. Еж нахмурился и отхлебнул немного, почувствовав на языке... вкус подслащенной клюквы. Синий негромко рассмеялся. – Это сок клюквенный. – он открутил крышку банки, запустил в нее пальцы и взял в зубы вафельную шоколадную трубочку размером с небольшую папиросу, с хрустом откусив кончик. – Я папе в раннем детстве дал обещание не пить и не курить. Ну и самоповреждением никаким не заниматься. Но иногда чертовски хочется... Но начинать не хочу, хватает мне разрушающих меня привычек, та же самая привычка лгать... Вот я и балуюсь такой имитацией. Это как дети играют, из рюмок яблочный сок пьют и такие «Охххх хорошо-о-о!». Ну вот и я так же. А ты что подумал? Что я алкаш и курильщик? – с необидной издёвкой в голосе спросил Соник. – Самоубийца, алкаш и курильщик, ай-яй-я-я-яй, мистер Совершенная Форма Жизни, не знал, что вы такого плохого мнения обо мне! – с напускным подстёбывающим драматизмом протянул он. Шэдоу сделал вид, что его это взбесило, как и все обычные шутки Соника. На самом деле как либо злиться на собрата – последнее, что ему сейчас хотелось делать. – Пару часов назад ты почти умирал тут, а теперь опять шутки свои шутишь. – Ещё одна моя вредная привычка. В любой непонятной ситуации, даже в нервной, шутки автоматически вылетают. Иногда я ненавижу это и не хочу... Но остановиться не могу. – Соник захрустел палочкой. – Я читал, что организм через смех со стрессом справляется. Ты у нас оказывается нервный... – Ещё какой! Я каждый божий день нервничаю. Все время эти флешбеки… Все время мне кажется, что все... повторится. А я снова окажусь беспомощным маленьким ребенком перед чудовищными обстоятельствами, справиться с которыми мне даже близко не по силам. Синий снова замолчал и вдруг перешёл на шёпот, словно желая сделать что-то очень сокровенное менее видимым, точнее слышимым для окружающего пространства. – Я... очень боюсь, что меня снова полюбят только за... мою полезность. Снова используют, будут водить меня за ниточки моих чувств, как марионетку... Я просто не выдержу. Я объективно оцениваю, что не выдержу. Я, мне кажется, просто умру. Если я сейчас, спустя 6 с лишним лет до сих не могу отойти от того, что произошло, мне до сих пор снятся кошмары, меня до сих пор трясет, я везде нахожу что-то похожее на свое прошлое... Начиная от деревенских детей, бегающих за мной и просящих автограф «защитника деревни», заканчивая Эми, чмокнувшей меня в ту же самую щёку, точно также привстав на носочки... Я просто не могу представить, что будет, если со мной ещё раз что-то такое сделают. Поэтому я выбрал ни к кому больше так сильно не привязываться, и ни к кому больше не показывать своих чувств. Я слишком боюсь потерять... Я слишком боюсь, что мне вновь будет больно. – Я тоже. – тоже шепотом тихо прозвучало в ответ. – А я знал. – А я знал, что ты знал. За окном зашумели пальмы, колышимые лёгким морским бризом, доносящимся с ночного, темного и спокойного моря. – Знаешь, ты наверное первый человек в моей жизни, которому я так открылся. – признался синий. У него действительно получилось это слишком легко по сравнению с многочисленными попытками рассказать о своих настоящих чувствах Накклзу, Руж, Эми или Тейлзу. Возможно, так сыграли удачно сложившиеся обстоятельства. То, что Шэдоу оказался рядом в момент, когда Соник находился в таком состоянии, то, что черный оказался хорошим и надёжным слушателем, внимающим даже самым странным откровениям и не переживающим важный рассказ, которому, кажется... действительно было интересно, что скрывается за внешней оболочкой собрата? – Я просто устал врать. – Соник взял бокал и прихлебнул из него. – Вот например Тейлз... Он часто любит грузить меня ненужными мне научными подробностями. Какие же они нудные... Но я боюсь ему об этом сказать, потому что не хочу обидеть. Я боюсь, что сделаю ему больно или он вообще разозлится и скажет, что я плохой друг... Но я правда ничего не могу с собой поделать. Мне просто неинтересно и даже плохо подолгу это все слушать... Меня реально восхищает то, как ты все время говоришь людям правду, даже если она какая-то... ну, типа, неправильная, неудобная, как будто все портит. Вот как ты это делаешь?.. – Я просто вспоминаю о том, кто для меня важнее всех на свете. – И кто же? – Я сам. Я сам спасал себя, я сам был вместе с собой в самых тяжёлых ситуациях моей жизни, я сам защищал себя. Я вспоминаю об этом и просто говорю, что думаю и чувствую. Самое страшное – обидеть и поссориться не с другими, самое страшное – обидеть и поссориться с собой. С другими ты в конце концов можешь разорвать отношения, перестать контактировать, уйти от них, убежать. Но от себя ты не убежишь. Жизнь показала мне, что именно поэтому люди и впадают в апатию, зависимости и вредные привычки – теряют связь с настоящими собой. Можно потерять друзей, но точно так же можно и найти новых. А если ты во лжи потеряешь себя, нового себя ты уже никогда не найдёшь. В конце концов друзья – это те люди, с которыми тебе должно быть хорошо. На какой хаос тебе тогда будут нужны эти самые друзья, если тебе с ними плохо и ты не можешь быть собой? Это все равно, что их нет. Поэтому я никогда ни перед кем и не притворяюсь, не говорю и не делаю что-то из вежливости, жалости, неловкости, страха. Я жду, что меня полюбят такого, какой я есть. Неудобного. Пока не дождался, но я считаю это гораздо лучше, чем быть как ты. – Ты как никогда прав... Ведь это и есть настоящая смелость. Страшнее всего признаться в том, что возможно принесет тебе проблемы, кого-то расстроит, но без этого ты – не ты. Признаться в своих истинных чувствах страшнее, чем один на один броситься на армию Эггмановских роботов, чем Соник занимался практически каждые несколько недель, отражая атаки злобного гения на деревню. Роботы могут разве что покалечить тебя снаружи... но не внутри. Наружные раны затягиваются сравнительно быстро и не оставляют на тебе непоправимого следа. В отличии от внутренних ран, которые ты можешь получить, открыв перед кем-то свою ничем не прикрытую душу. И это гораздо более смело. Гораздо более смело принять свою слабость, привязанность, чувствительность, нежность, уязвимость. Ведь в конце никто не робот, а эти качества – именно то, что отличает нас от железных бездушных машин. Соник снова подумал об Эми и поймал себя на том... Что в глубине души ему хочется открыться. Открыться ей так же, как он сейчас открылся Шэдоу. Попробовать привязаться, полюбить снова, ведь как же было хорошо быть с тем, кого любишь, как было хорошо тогда, в детстве, сколько же радости это приносило... но принесло и столько же боли. Поэтому страх был сильнее. Пока что. – Знаешь, я бы наверное хотел перед Эми извиниться… Я не хочу, чтобы ей было больно. Я ведь все время надеваю только маску из шуток, дружелюбия и неискреннего озорства, выдавая ее за свои настоящие чувства. Конечно ее будут принимать за меня настоящего… – Соник вдруг почувствовал укол вины. – Так что я, наверное, частично сам виноват в том, что ко мне так относятся... – Как бы ты себя не вел, это не даёт им право так к тебе относиться. Они могли относиться к тебе бережнее. – Но они же не зна... – Даже с учётом того, – перебил Шэдоу, – что они не знали о твоем прошлом и думали, что у тебя все было радужно. Даже если у человека и радужное прошлое, это не значит, что можно от него что-то вот так требовать и даже не давать возможность спокойно объясниться, как Руж. Так что они тоже виноваты. Это точно Шэдоу? Уж слишком он стал мягок. Он действительно волнуется за Соника всей душой. Прошедшие несколько часов сблизили ежей больше, чем несколько месяцев переодических контактов и совместных битв против Эггмана. С уровня «знакомые» они будто бы сразу перескочили на уровень «лучшие друзья». И что в черной, что в синей груди теплился одинаковый огонёк, зажженный давно не ощущаемым чувством близости и безопасности от нахождения с человеком рядом. – Ой, да, подумаешь, переволновалась за подругу, вспылила немного, с кем не бывает... Я же не знала! – раздался в воцарившейся тишине комнаты вдруг слегка виноватый... ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.