Please, let me go…

Два коричневых тельца рухают на землю. Толпа испуганно вопит и бросается врассыпную, пытаясь увернуться от светящихся разрядов громадины, которая неумолимо шагает вглубь улицы за ними, вперёд, оставляя тела позади. Соник не чувствует, не слышит и не видит ничего. «ТОЛЬКО НЕ МОИ РОДИТЕЛИ» «ТОЛЬКО НЕ МОИ РОДИТЕЛИ» «ТОЛЬКО НЕ МОИ РОДИТЕЛИ» – бешеным ритмом метронома бьётся у него в ушах. Он сокращает эти несчастные несколько метров и падает на землю около лежащих тел, не обращая внимания на разорванные при торможении об асфальт колени. В глаза бросается желтая повязка. – МА-А-А-АМА-А-А!!!! ... и коротко подстриженные темные иглы. – ПА-А-А-АПА-А-А-А!!!!! Он падает на грудь к лежащей на пыльном асфальте маме и чувствует, захлебываясь в неистовых рыданиях, как его грудь разрывает на части, будто его самого безостановочно простреливают автоматной очередью. Ему тяжело дышать. Воздуха не хватает. Шею будто перетянули веревкой. – Клубочек... – вдруг нежным, еле различимым шелестом доносится до его ушей сквозь звучащие вдалеке выстрелы и железный звон. Он захлёбывается воздухом. Нежная, такая родная рука вдруг опускается на его испачканные в пыли иглы. – МАМА!!! Он поднимается и, не веря, вглядывается в приоткрытые, самые добрые на свете, небесно-голубые глаза. – ТЫ ЖИВА!!! МАМОЧКА, МАМА, МАМА... – он захлёбывается в отчаянном, надорванном плаче, перемешанным со смехом. Он уже не надеялся услышать ее снова. – Сынок... Он чувствует, как его руку, лежащую на земле, с другой стороны накрывает большая и сильная рука. Такая же до раздирающей горечи родная. – Папа... – шепчет ежонок одними опухшими губами. – ПАПА!!!.. – Я горжусь тобой, сыночек... – еле слышно произносит ёж. – Мы знаем о том, как ты спас детей... – О-откуда?!.. – надрывно выпаливает Соник. – Спасайся, малыш!.. – мама пронзает его голубизной взволнованных, тёплых глаз, на краях которых набегают крошечные блестящие бусинки кристально чистых слезинок. Она прижимает одну руку к груди, а другой с невыносимо горькой нежностью поглаживает его по иглам, зарываясь в них пальцами. Папа из последних сил приподнимается с земли на локтях, чтобы приблизиться на пару сантиметров и обнять его концами рук на спину сзади. Соник захлёбывается воздухом снова, какой уже раз за эти дурацкие несколько минут. – Мы с мамой гордимся тобой, малыш... – Ты наш герой. Где-то вдалеке приглушенно начинает слышаться тот самый, идиотский, злосчастный, отвратительно холодно методичный звон. – Спасайся же... – Н-нет!!.. Нет!!. Я не уйду без вас, я не уйду, я спасу вас, я не дамся, мы не дадимся им!! – рыдает ежонок, с раздирающим грудь нежеланием отстраняясь от маминых объятий и папиных рук, суетясь, вцепляясь в папину грудь, обнимая ее, и пытаясь взвалить тяжёлое тело рослого ежа на себя, но у него не получается лишь на пару сантиметров сдвинуть его с места, отчего он разражается отчаянным воплем беспомощности, навзничь падая на землю. «Все что угодно. Все что угодно, пожалуйста. Только не это. Только не это. ТОЛЬКО НЕ ЭТО!! Я СНОВА НИЧЕГО НЕ МОГУ, СНОВА НИЧЕГО НЕ МОГУ, Я СНОВА БЕСПОМОЩЕН И БЕСПОЛЕЗЕН, ТОГДА, КОГДА ЭТО БОЛЬШЕ ВСЕГО НУЖНО!!» – Нас уже не спасти, Клубочек... – все так же нежно шепчет она, морщась от боли. Снаряд попал ей прямо в сердце. Устав закрывать рану рукой, она обессиленно отстраняет её от груди. На том месте, где должна быть рана, виднеется лишь пятно... ... из холодной поверхности железа, каким покрыты роботы, расхаживающие прямо сейчас по улицам. Словно кто-то покрыл кожу мамы в этом месте металлом, пролил на нее металлическую краску. И это пятно медленно расползается по ее груди, медленно поглощая ее плоть и превращая живое, теплое, дышашее, живущее и двигающееся тело в холодный металл. От увиденного Соник на несколько секунд замирает с открытым ртом и перекошенным от ужаса лицом, а потом зажмуривается, до скрипа сжимая зубы, опуская голову и сжимаясь в комочек, заходясь в хныкающем плаче. Папа пододвигается к маме, приподнимает ее с земли, приобнимая за спину, вплотную прижимается к ней, и ёжик оказывается бережно сжатым одновременно и в папиных, и в маминых объятиях. Вдалеке слышится приближающийся железный звон, рев двигателя и топот ног, сопровождающийся выкриками. – Лукас, готовность рычагов? – доносится до ушей рыдающего ежонка. – Полная! – выкрикивает мужской голос. – Ник, вода? – Заряжена! – отвечает другой. Вдруг папа молниеносно хватает мальчика, осторожно сжимая его тельце, вытягивает руки и поднимает его высоко над головой. Соник даже не успевает понять, что произошло, как его также молниеносно перехватывают другие сильные руки, вырывая из папиных рук. Время на несколько секунд замедляется. – Мы любим тебя, Соник... – эхом в его голове одновременно произносят два самых любимых на свете голоса: женский и мужской. В лицо ему ударяет ветер. – НЕ-Е-Е-ЕТ!!!!!!! – захлёбывается в крике ёжик, протягивая руки обратно к только что державшим его теплым папиным ладоням, которые стремительно удаляются. – Есть! – кричит прижимающий ежонка к себе мужчина, хватается за край сиденья и быстро запрыгивает вовнутрь грузовика, с грохотом захлопывая железную дверь. – Газуй!! Сидящий за рулём еж бегло поправляет сползшие на нос очки, сосредоточено закусывает губу и вдавливает педаль газа в пол. — Спасибо, Паул… — пересохшими, растрескавшимися губами шепчет лежащий на асфальте ёж вслед быстро удаляющемуся грузовику, тепло и горько улыбаясь, и опускает взгляд, молча наблюдая, как инфекция начинает все быстрее неумолимо расползаться по его ногам, захватывая металлом все больше и больше пространства его тела. Соник плачет, отчаянно пытается вырваться, дерется, брыкается, издавая протестующие вскрики, пытаясь пробраться к двери кабины, но держащий его мужчина сжимает его мертвой хваткой, и спустя несколько минут попыток ежонок успокаивается. Когда он наконец позволяет себе поднять взгляд на держащего его мужчину, он осознает, что это тот самый ёж, который позволил ему вне очереди провести в убещище Барбару и Макса. – Пли!! — раздаётся в кабине. Услышав команду, третий еж, находящийся в открытом кузове, схватившийся за его край, чтобы не упасть при движении, нажимает на курок водяного пистолета, сооруженного из какого-то мусора: бутылок, палок, железных деталей, пружин, и струя воды бешеного напора ударяет прямо в головы догоняющих грузовик роботов, отчего они останавливаются и начинают передергиваться и коротить электрическими разрядами. – Н-н-на!! – приглушённо слышится через стеклянную стенку кабины. – Прям по башке! Вот так вам, гады! – еж опускает пистолет, поворачивается и приближается лицом к стеклу. – Голова ты все таки, Лучок! – произносит он в спину водителю. – Только на таких наша раса и держится... – на его губах появляется улыбка. Соник поднимает наполненный слезами взгляд на держащего его ежа. – С-сэр, вернитесь, прошу... – протяжно скулит он. – Там м-мои родители... – Я знаю, малыш... – жалостливо отвечает ёж. – Я знаю. Где-то в подсознании Соник осознает масштаб всего, что произошло. Осознает, что пытаться все вернуть бесполезно. Ему уже настолько плохо, что он ничего не чувствует. За эти несколько десятков минут он выкричал, вырыдал, выскулил, выплакал все, что в нем было. Он сорвал себе голос, и горло свербит, будто натертое наждачкой. На языке все ещё остался солёный привкус слёз. Голова гудит. Распухшие от слез веки болят, будто глаза сейчас вывалятся наружу, и слипаются от усталости. Рев двигателя, выкрики, звуки ударяющихся о металл струй воды слышатся как будто через толщу воды. Провал. Вот его снова передают в чьи-то руки. Кажется, в женские... – Это у нас кто? – Малыш Ниддлмаус. Отнеси его в госпитальный отсек, Мэри. – слышит он в полуотключке. Снова провал.