Интриган

      Обито исчезает в дверях гостиницы, и в тот же миг связь между ними будто обрывается. Беспокойство вмиг нарастает внутри. Какаши едва держится, чтобы не ворваться в окно немедленно. А если Обито не справится? Этот дурак даже кунаи нормально бросить не может, как он отвлечет трех шиноби, пока Какаши и Ибики проникают в номер через окна?       — Ты что-нибудь видишь? — шепчет Какаши, глядя на оставшегося рядом с ним товарища. Голос дрожит и непривычно срывается. Двадцать пятое правило шиноби идет к черту.       Ибики прижимает палец к маске АНБУ и кидает взгляд на дрожащую руку капитана, сжавшую край узкой прямоугольной трубы.       — Только не говори, что ты боишься, капитан, — отзывается он.       — Вот еще, — тихо фыркает Какаши и сжимает трясущуюся руку в кулак.       Прислушивается. Сквозь закрытое окно и шум улицы совсем не слышно, что происходит внутри. Как защищать Обито, если он не дает совершенно никаких знаков? Ожидание сводит с ума и в сознание проникает охрипший от боли голос товарища:       — Что бы ни говорили про тебя в деревне, для меня ты отличный джонин.       Перед внутренним взором всплывает его красный шаринган, кровь струится из приоткрытого рта, и тяжелый камень…       Какаши встряхивает головой, но видение не желает пропадать. Дрожь внутри усиливается, бьет, словно крохотные разряды тока, и к горлу подступает тошнота. Холодный пот выступает на лбу под белой маской АНБУ.       И вдруг в окно номера гостиницы с внутренней стороны врезается кунай. Стекло рассыпается на крупные осколки, оружие пролетает через улицу и втыкается в край покатой крыши. В глазах Какаши темнеет, будто в одно мгновение на улице сгущается ночь. Дальше провал.       Несколько минут забвения, и вот он уже стоит посреди комнаты, освященной электрическими вспышками райкири. Обито прямо перед ним, обрызган кровью с ног до головы. Дышит тяжело. Глаза распахнуты от ужаса.       — Ты что? — шепчет он.       И Какаши отвечает сухим безразличным голосом:       — Такая миссия. Ты в порядке?       У Обито на руке порез, совсем не глубокий. Остальная кровь принадлежит не ему, а шиноби Травы, которого Какаши только что убил.       Он вытаскивает руку из груди поверженного врага и отбрасывает его в сторону. Второй валяется у кровати, тоже с пробитой молнией грудной клеткой. Третий брыкается под Ибики, пока тот засовывает ему в рот кляп.       — Закрой двери, — велит Какаши Обито, и тот на едва гнущихся ногах пятится назад к холлу. Захлопывает дверь и сглатывает. Выглядит так, будто напугал его не бой с тремя шиноби Травы, а его товарищ — Хатаке Какаши.       — Все хорошо? — еще раз спрашивает Какаши, и Обито кивает.       — Да, я просто… — мямлит он, кидая короткие взгляды то на одного мертвеца, то на другого.       — Не ожидал, — подсказывает Какаши и хлопает товарища по плечу. — Давай обработаем порез.       Обито кидает неуверенный взгляд в сторону Ибики. Тот уже привязывает последнего оставшегося в живых врага к хлипкому гостиничному стулу.       — Он справится, — говорит Какаши и достает аптечку, любовно собранную Рин специально для него. Вшитый в нее амулет давно поблек и поистерся, но содержимое обновляется регулярно. Какаши достает антисептик и бинт и протягивает руку. — Давай.       Обито выглядит смущенным, пытается отмахнутся, но быстро сдается. Какаши точно знает, о чем он думает.       «Не прячь от меня свои раны», — это то, что однажды сказала ему Рин. И хоть сейчас ее нет рядом, он все равно слушается ее. Будь у него такое влияние на Обито, как у нее, Какаши был бы счастлив. Сейчас он стянул бы с себя маску и поцеловал бы его в лоб, затем в нос и в губы. Прошептал бы слова нежности на ухо и непременно сказал бы, что Обито отлично справился со своей задачей. Шиноби Травы переключили все внимание на него, и Ибики и Какаши беспрепятственно вторглись на территорию врага и одержали молниеносную победу. Все прошло отлично благодаря ему — Обито.       Какаши заливает порез антисептиком, осторожно обматывает ладонь Обито бинтом и затягивает в узел. Отрезает края кунаем. Все это время Обито молчит. Какаши тоже не может произнести ни слова. Момент кажется слишком интимным и близким, чтобы нарушать тишину.       Ладонь Обито на ощупь теплая и шершавая, вся в грубых мозолях, а теперь еще и измазанная подсыхающей кровью слишком притягательна, чтобы просто отпустить ее.       Какаши на миг зависает, держа его за руку и вдруг:       — Чего это ты такой заботливый? — полушепотом спрашивает Обито.       Слова бьют в самое сердце. Сейчас бы поцеловать его и утешить, но Обито хмурится и ясно дает понять, что в утешении он не нуждается.       — Я думал, ты меня ненавидишь, — говорит он и кидает на Ибики еще один короткий взгляд. Тот уже в камере пыток вместе с допрашиваемым и дела до тихих разговоров товарищей ему нет.       — А я думал, ты ненавидишь меня, — отзывается Какаши, и между ними повисает неловкая пауза.       Да, одно дело заботиться друг о друге в рамках миссии, как о товарищах по команде, и совсем другое — так долго держать его руку и не отпускать. Это слишком. Перебор.       Какаши чувствует, что краснеет. Сейчас еще хуже, чем на тренировочном поле, когда причиной его смущения было примитивное сексуальное возбуждение. Сейчас сердце горит, а не член. И ладони потеют от дикого волнения.       Какаши отбрасывает руку Обито и поспешно складывает бинт и антисептик в аптечку.       — Не надо, — говорит Обито.       Какаши вздергивает брови и удивленно смотрит на друга. Уши заложило, и он не уверен, что Обито действительно говорит то, что Какаши слышит.       — Она тебя выбрала, ты не виноват, — продолжает Обито. — Я все понимаю. Не надо меня жалеть.       — Мне бы и в голову такое не пришло, — отрезает Какаши, поднимается с места и отходит подальше от поникшего Обито. Тошно от его вида. От его смиренного принятия ситуации. — Ты жалкий, но мне тебя не жаль.       — Ой, да пошел ты! — тут же взрывается Обито. — На себя посмотри, высокомерный…       — Заткнись! — рявкает на него Какаши. — Мы на миссии. Если так хочется закатить скандал, дождись возвращения в Коноху.       Обито моментально замолкает и отворачивается. Украдкой потирает раненную руку. Движение не ускользает от взгляда Какаши. Ему больно. Как же хочется забрать эту боль…       Внезапный стук разрезает тишину. Какаши вздрагивает и быстро складывает печать, копируя лицо одного из поверженных врагов, а заодно скрывая кровь на одежде. Включает весь свой актерский талант и прижимает к губам Обито палец. Обито отшатывается назад, смущенный излишним действием, и одними губами говорит:       — Я не идиот.       «Спорное утверждение», — проносится в голове Какаши, и он фыркает в ответ.       За дверью владелец гостиницы. Он хмурит брови и заявляет, что они слишком шумят и мешают другим гостям. Голос у него старческий и лающий, лицо покрыто морщинами.       — Извините, — кланяется Какаши. — Мы тут немного повздорили и случайно разбили окно. Впишите, пожалуйста в счет. Мы скоро съедем и все оплатим.       Он еще раз кланяется и, не дожидаясь ответа, захлопывает дверь перед носом хозяина гостиницы. Из-за двери слышатся неприличный слова, завершающиеся фразой: «Чертовы ниндзя!». Вот уж точная фраза. Именно так Какаши себя и чувствует.       Чертовым ниндзя — посланником самого адского зла.       Он прислоняется спиной к двери, переводит взгляд на Обито и несколько секунд изучает его фантастически прекрасные черты. Это его ангел. Его противоположность. Отражение в кривом зеркале.       «Я люблю тебя», — мысленно говорит Какаши и боится, что мысли звучат слишком громко. Что он услышит. И в то же время жаждет этого. Хочет, чтобы все стало ясно, все карты легли на стол рубашками вниз, и больше нечего было скрывать. А дальше Джек Пот или полное разорение.       Скорее второе. От того так страшно признаться.       Какаши подходит к мертвецу у кровати, берет его за волосы, поднимает и поворачивает лицом к Обито.       — Смотри внимательно, — велит он. — Мы выйдем отсюда в их обличии.       Вид у Обито несчастный. Он сглатывает и кивает.       — Надо прибраться, — добавляет Какаши и достает из жилета призывной оружейный свиток. Утилизировать тушку проще по частям. Обито снова сглатывает, на висках выступают капельки пота. Лицо бледнеет. Но он держит себя в руках и снова кивает.       — Я справлюсь, — шепчет он без звука, словно что-то внутри надорвалось, сломалось, вышло из строя. — Я могу это сделать.       Нет, АНБУ не для него.