Комната закрывается на ключ...

Комната «штаб-квартиры» закрывается на ключ — это Кайл Крейн знал на все сто процентов, и сомнений с каждым днём оставалось лишь меньше и меньше. Иногда он хотел было наведаться, чтобы поговорить с Брекеном о делах насущных, а ручка дёргалась, но не поддавалась, оставляя Кайла с каким-то непримиримым горделивым видом стоять напротив, будто от настойчивого взгляда замок возьмёт — и сломается, пустит его внутрь, даст выговориться. На самом деле, Кайл не хотел забивать никому голову — его мысли тщательно фильтровались в разговорах с местными, чей акцент был понятным, но крайне отличался, но в любой стрессовый момент жизнь начинала увиливать, извиваясь, как уж на сковороде. Реальность искрилась новым, превращала в другую личность. Дарила что-то совершенно незнакомое доселе — и этим самым порождала другие идеи и желания. Иногда чересчур немыслимые, даже слишком — безумные. Но насколько может быть безумно желание близости с кем-то похожим на тебя самого, когда вокруг то, что… Что рушит всех и вся. Каждую дорогую тебе частичку мира. Даже вымышленного. Очередная ночь, в которую вылазить наружу — быть психом, накрыла Харран и окрестности. По всем освобожденным территориям площадки заливал лиловый свет, напоминая о том, что именно там можно укрыться, но Крейн прокручивал в голове совсем другое. Он вновь на этаже, напротив двери — тянет руку и хватается за ручку, вдыхая через нос, а выдыхая через рот. Между движением вниз и разочарованным выдохом — щелчок закрытого замка. Внутренности не переворачиваются, но буквально вбивают Крейну в подкорку: да, вот так ты себя будешь чувствовать, когда тебя будут рвать на части зомби в какой-нибудь разломанной хибаре в рыбацком городке. Будет сначала страшно, а потом больно. Не морально, конечно, но физически — только представь. Затем в тишине ночи звучат шаги. На этаже совсем тихо, так что Кайл не может ошибаться — шаги именно там, за дверью «штаб-квартиры». Он напрягается, поправляет чёрную футболку и переминается с ноги на ногу, как школьник у кабинета директора. Нет, Кайл, тебе не дадут подзатыльник. Более того — тебя не отчитают. Дверь открывается, из комнаты льётся жёлтый мягкий свет, попадая на ботинки Крейна; Брекен выглядывает, а затем выдыхает, словно оказался пойманным за руку. — В гости решил заглянуть? — он улыбается, так неловко и горько, что у Кайла сводит скулы. Он кивает. — Я приходил несколько дней назад после того, как доставал чёртовы лампы на мосту. Думал, что у тебя будет несколько минут. — Я не местный психолог, — теперь уже огорчённо хмыкнул Брекен, но всё-таки открыл дверь и кивнул, чтобы Кайл прошёл, — Но с тобой рад буду переговорить. Крейн уже знал, куда идти — налево. Там гостиная. Стол, диван, много барахла. Разбитый Брекеном в ярости телевизор, много помех и балкон. Прохладный воздух залетает оттуда в комнату, поднимая края карт, расстеленных на журнальном столике. — Как дела? — Брекен прижимается к столу и складывает руки на груди, — Кстати, выглядишь в разы лучше, чем когда мы тебя нашли. Паркур идёт тебе на пользу. Кайл улыбается, почти обнажая зубы впервые за долгое время; уж получить такую похвалу от мастера — это что-то с чем-то. Гордость в нём пульсирует, но всё же держит границы в положенных местах. Там, где ещё никто не позволял их нарушить. — В порядке. Бегаю, прыгаю, ищу мелки, кофе и всякую дрянь для двух полоумных братьев. — О, они таки тебя достали? — теперь улыбается Брекен, и Крейн только сейчас замечает, что он снял с головы бинт. Короткие волосы топорщатся, в глазах Брекена поблёскивает живой интерес. Будто они не в разрушенной башне, где все скрываются от уничтожающего изнутри и снаружи мира, а где-то далеко. Даже запах ощущается иноземным. Или лучше сказать… Пахнет прошлым. Прошлым — каким-то знакомым шампунем и вечерней жжёной травой. Для Крейна пахнет Штатами. Запахом после бритья, долгого унылого душа, закатом в даунтауне. Где-то там, подальше отсюда. Но он всё ещё стоит напротив Харриса Брекена — где-то ровесника, но чуть повыше и посильнее. Мускулатура у того более развита, отчетлива и выглядит так, будто не подвержена никаким срывам. А вот глаза… Зелень в них говорит об обратном. Блеск в них вещает совсем другую волну — ту, на которую Крейн давно настроился. Которую ловил, следил за частотами, искал — и наткнулся в самый неподходящий момент. Именно тогда Брекен пропал на несколько дней и дёрганье Кайлом ручки ни к чему не приводило. А хотелось бы, чтобы привело. — Ты точно поговорить пришёл? — спросил Брекен, когда не услышал ответа на первый вопрос о двух злополучных близнецах, выпотрошивших из Крейна все силы. — Не совсем. — Кайл выдохнул, — Хотел спросить, в порядке ли ты. Как себя чувствуешь. — Я в норме. Спасибо, что интересуешься. Голос паркурщика звучал спокойно, без издёвок или сарказма, ведь Крейн не заслужил ничего из этого. Его интерес был неподдельным, искренним. Брекен вытянул из него то, что не смогла ни Джейд, ни кто-либо ещё. Почему-то именно с ним было… Так, как надо. Этот уют, витавший этим вечером в штаб-квартире, не был навязанным сломанной психикой или пошатанным либидо. Не было ни намёка на то, что вот-вот рухнут последние оплоты выдержки. Часы на стене напротив справа тикали, словно отсчитывая последние секунды, а Брекен медленно прошёлся взглядом по Крейну, вбирая, наверное, всё до мельчайших изменений. Никаких ремней, никаких креплений. Ни оружия, ни рюкзака. Штаны и футболка. Растерянный вид, но строгий взгляд. Просто Крейн. — Комната закрывается на ключ… — проговорил Харрис, и его английский акцент так полоснул слух, что Кайл сначала не разобрал, что с ним говорят шёпотом. Мурашки оцепили всю неприкрытую территорию его кожи; казалось, что от чужого голоса даже тёмные волосы на руках встали дыбом. Кайл кивнул. Он помнил, что ключ остался в двери, и, развернувшись, тяжелым шагом направился в коридор. Замерев напротив двери, он опустил голову и прижался лбом к её поверхности. Раздался щелчок, потом второй. Закрыто. — Так о чём ты хотел поговорить на самом деле? — хмыкнул за его спиной Брекен, — Не о Толге и Фатине, не о Рахиме или Джейд… Он знает. Крейн знает. Оба в курсе, но не начинали — пытались сначала стрясти всё это на простое дружелюбие, однако жизнь обманщиков не любит. Кайл повернулся и наклонил голову, проходя обратно в гостиную, а оттуда — на балкон. Оттуда открывался прекрасный вид на горящие точки города, на пропитанные электричеством решётки поодаль. Откуда-то в и без того тёмное небо валили струи дыма. Откуда-то раздавался рёв пойманного охотника, приглушенный многообразием строений. Брекен повернулся и прикусил губу, рассматривая Крейна, как в первый раз; в ту же секунду Кайлу показалось, что он добился наконец-то согласия, молчаливого, но явного. Ещё немного — и ему будет совершенно нечем отбиваться. Партия будет с позором проиграна. — Ты хочешь услышать, что я пришёл, чтобы побыть с тобой? Ты услышал. — сказал Крейн без капли сожаления. Ему показалось, — ему дохрена, мать его, сегодня казалось, — что Брекен дёрнул краем губ. — Да, я это и хотел услышать. — Вот, я здесь. — теперь в голосе Кайла скользнула ощутимая грусть, смешанная с отчаянием. Он хочет сделать ход, но его сдерживает нерешимость. Брекен такой притягательный, беззлобный, на его стороне. Он его ждал — теперь это неоспоримо, как и неотвратимость всего происходящего. То, что скоро весь мир закатится в забвение, где наконец-то закончится. Навсегда. Кайл шагает навстречу, когда Брекен уходит с балкона, и кладёт руку на плечо, сжимая сквозь футболку плотные покатые мышцы, идущие от шеи. — Постой. — просит он с шипением. Харрис перехватывает руку и тянет на себя, укладывая ладонь Крейна на свою талию и заставляя прижаться ближе; воздух будто теряется между ними, образовав разгорячённый поток дыханий. Запах. После бритья. Какой-то чёртов ментол. Медленно вытягиваясь к мужчине, Кайл прикрывает дрожащие веки и приоткрывает рот, чтобы вскоре наткнуться на прохладные губы Брекена, который не спешит шевелиться. Он ждёт, пока Крейн осмелеет настолько, что сможет без стеснения протолкнуть в его рот язык, но этого не происходит. Поцелуй мягкий, и губы мнут губы без спешки и фарса; это просто происходит, и внутри Крейна всё кипит и бурлит с такой эмоцией, которую еще несколько дней назад он мог только воспроизводить в голове. А сейчас — она реальная. Ситуация, о которой он так долго мечтал, существует. Тёплые руки Брекена обнимают спину, пальцы сжимают футболку; одна поднимается выше, гладит шею, а пальцы пускаются в волосы, короткие. Кончики ногтей впиваются в кожу. Агрессивные объятия Брекена кажутся необходимыми, а губы мужчины наконец-то раскрываются так широко, что без труда охватывают весь рот Крейна; он мычит сквозь поцелуй, облизывает и горько усмехается вновь, когда Кайл гладит его по затылку, будто благодаря за то, что они сейчас совершают. Губы солёные, но привкус ржавчины — уже надоевший — касается языка, когда Брекен случайно прикусывает губу Кайла там, где ещё недавно она треснула. Никого не волнуют мелкие травмы, а вот ладони, жадно сжимающие бёдра и талию — будоражат так, что просто поцелуев более недостаточно. Язык Брекена широко жмётся к шее Крейна, зубы смыкаются на коже и немного тянут, отчего последнего бы пошатнуло, будь он не так плотно сжат в тисках крепких мужских рук; головокружительное чувство, схожее с адской жаждой и возбуждением одновременно, граничит с безумием — где-то совсем близко. Лишние шумы исчезают. Остаются хриплые стоны Крейна, глухое мычание и щёлкающие звуки мокрых поцелуев, издаваемые Брекеном — ненасытные, неутолимые, почти дикие, ломающие реальность так, что в её осколки возвращаться не захочется. Харрис толкает Кайла к столу, чтобы у того была опора, и прижимается губами к губам: мокро, похабно, настойчиво, получая ответ за ответом. Внутри Крейна уже вертится миллион мыслей, которые он старательно пресекает. Никакого дела. Ни до чего. — А если я захочу тебя? — вдруг спрашивает Брекен, разрывая поцелуй и наклоняясь к уху Крейна. Того передёргивает, но мышцы сжимаются, а смешок раздаётся сам по себе. — У нас же есть время… — вместо согласия отвечает он. — Верно. Рука сильно обхватывает шею Крейна, притягивая к себе; губы спешно покрывают нетронутую часть горла, а руки агента уже вытаскивают футболку Брекена из-под ремня. Никто никого не осудит. Ведь комната закрывается на ключ.