A raven won't peck out a crow's eye

Расстановка фигур. Горизонтали.

Пламя свечей, тенью наслаивается на лаковую поверхность стола, ложится на белые тарелки и хватается за серебряные зубцы вилок. Запах белого вина, специй и фруктов, властно вытесняет собой запах мяса. — Вы останетесь на ночь? — Голос Беделии просачивается сквозь тишину столовой. Её глаза, с густо накрашенными ресницами трепещут несколько секунд, тело непроизвольно подается мелким толчком вперед и затем возвращается к спинке стула из темного дерева. — Мы пока не решили, — Ганнибал отвечает не уделяя полного внимания разговору, его руки сконцентрировано отрезают куски мяса. Нож входит в плоть, разрезая волокна поперек, оголяя прожилки. Он поднимает глаза на несколько секунд, кидая взгляд на Беделию, не выражая даже легкого намека на интерес. — Нет, мы поедем домой, — Спокойный и уверенный голос Уилла, контрастной точкой ложится поверх неопределенного ответа Ганнибала. Эти слова предназначены не для Беделии. Тонкие ломти мяса кочуют плавными движениями на три тарелки. Первую — Ганнибал опускает напротив Беделии, следующую — ставит перед Уиллом, на пару секунд перехватывая его взгляд, последнюю — размещает перед своим местом за щедро накрытым столом. Беделия сидящая в неестественно прямой позе, не опуская головы, смотрит на тарелку. Её глаза безвольно поднимаются, удерживая внимание на желтоватом стволе тонкой свечи. Расплавленный воск, скупой слезой скатывается вниз, оседая в металлической подставке. Она ожидала этого. Каждый день, ложась в постель, её мысли вырисовывали каждую деталь этого дня, но вдыхать запах собственного мяса, запеченного в глине, приправленного чесноком и розмарином — событие, к которому нет верного способа подготовить свой мозг. Губы Ганнибала, намеком, изгибают свои острые края, не давая настоящей улыбке просочиться на поверхность. Уилл берет вилку, предназначенную для мидий и затем нож. Он предпочитает не акцентировать внимание на паузе, пафосно сдерживаемой в комнате и отрезает небольшой кусок мяса, вогнав вилку в плоть так, что её зубцы коротко стучат о зеркальную поверхность тарелки. Мясо окрашивает ротовую полость сливочным вкусом, размягчается слюной и проскальзывает в гортань. Элементарный процесс, унижающий своей простотой и льстящий своей откровенностью. Как правило, Ганнибал бы подал к этому блюду соус, дополняющий глубокий вкус мяса нотками брусники, но сегодня это было бы лишним отвлекающим маневром. Взгляд Ганнибала занимает свое законное место — на лице Уилла, впитывая движения его челюсти, перекатывание жевательных мышц под поверхностью кожи и легкое натяжение тонкой стрелы шрама. Беделия, нетвердой рукой отрезает небольшой кусочек мяса. Её рот приоткрывается, будто в попытке втянуть воздух, губы смыкаются вокруг прохлады вилки и плоть оказывается внутри. Брови слегка приподнимаются и опускаются, неровное дыхание перестает звучать на несколько секунд, её руки ходящие мелкой дрожью тянутся к бокалу вина. Сглотнув смесь из мяса и слюны, тонкие стены самообладания вырастают вновь. — Bravó, — Комплимент Беделии граничит с обвинением. Ганнибал, сидящий от неё по правую руку, вежливо кивает и наконец, сам начинает есть. — Прекрасный вкус, Беделия, — Позабавленный собственной шуткой, Ганнибал делает скупой глоток вина. — Я благодарна, что ты не изменил своего мнения, — В напоминание о прошлом говорит Беделия, вилка в её руке облокачивается на тарелку, но пальцы плотно сжаты — А как вам, Уилл? — В её голосе нет и капли искреннего интереса. Тонкие губы Ганнибала меняют положение на пару секунд, сгибаясь в позабавленной улыбке от попытки Беделии проявит храбрость. Он переносит взгляд на Уилла, ожидая его ответа. Уилл не впечатлен их разговором. Его челюсть ели заметно увеличивает амплитуды. Зубы рвут волокна. — Предпочитаю твердую пищу, —Спокойно, почти отстраненно говорит Уилл. Ответ — скорее зеркало слов произнесенных до этого. Выражение, своей двусмысленностью, сгущает воздух. Лицо Ганнибала ненадолго искажается улыбкой, до момента пока его рот не приоткрывается, чтобы положить внутрь ещё один кусок мяса. Тонкие брови Беделии приподнимаются, губы припадают к бокалу с белым вином. — Вы можете уронить ключ в любой момент, Уилл, — Блеклая попытка Беделии убедить саму себя в наличие сходства, не увенчанная успехом. — У меня есть своя связка ключей. — Твердость Голоса Уилла разрывает попытку вести цивилизованный разговор. Продолжать не имеет смысла, но желание посеять в разуме Уилла зерно сомнений — последнее желание Беделии перед смертью. — Волк — друг овцы до первого голода. — Её голос дрожит только в конце предложения. Уилл смотрит на Ганнибала. Его глаза, устремлены в карие и красноватые вкрапления в них, ненавязчивыми брызгами крови, усиливают свое свечение. Тень глубже ложится на лицо Уилла, в момент когда он принимает для себя окончательное решение. Четкий рывок вправо. Левая ладонь Уилла охватывает шею Беделии сзади и надавливает большим пальцем над ключицей, фиксируя положение головы. Пальцы его правой руки проникают в её, рефлекторно приоткрытый от шока рот. Уиллу нужно около одиннадцати секунд, чтобы нащупать корень языка и несколькими толчками надавить, перекрывая гортань. Сдавленные хрипы перемешиваются с бессознательными стуками каблуков о пол. Уилл внимает пальцы и убирает руку с шеи Беделии, наблюдая за её попытками сделать вдох несколько секунд. Он отводит взгляд, перенося его на Ганнибала, в глазах которого плещется противоречивое удовольствие. Это сильно разнится с его первоначальным планом. Вольность Уилла, на которую он имел право, но не имел разрешения. Ганнибал держит в руке столовую салфетку и подает её Уиллу, как только их взгляды встречаются. Ткань грубо обтирает кожу стирая слюну. Уилл опускается на свой стул. Рука Беделии толчками бьющаяся о стол выбивает марш, который прерывает Ганнибал. Он поднимается со стула. Пластичные движения его тела сменяются одним резким рывком, когда шейные позвонки хрустят под пальцами. Действие — не для Беделии, а для Уилла. Окончательный аккорд, который всегда должен быть сыгран Ганнибалом. Детальный план разрушен и теперь места для красоты за столом нет. Птица раздавленная не из-за жалости, а из-за прихоти. Чтобы расчленить тело, нужно около трех часов. Ганнибал и Уилл справляются за два. Один — творит, смакуя ощущения, а другой — работает, воплощая замысел. Ножи синхронно разрезают плоть, пилы — кости. Первоначальный план, сформированный задолго до этого вечера, не имеет честь быть исполненным. Разговоры не требуются, чтобы поспорить и согласиться друг с другом, как минимум два раза, за это время. Мертвое тело Беделии, по частям, зарыто посреди густо растущего леса. Деревья смыкают свои ветви, как руки соединяются в рукопожатиях, пряча разрушенную целостность земли. Печень — повреждена из-за количества выпитого алкоголя. Легкие — обезображены благодаря курению сигарет. Сердце — совершенно неуместно с символической точки зрения. Остаток ноги — не подходит. Нет прощания, нет памяти, нет смысла. Они возвращаются домой, под утро, без мяса, но с трофеем, в виде нового витка спирали. Дом, представляющий собой контрастные проявления их обоих, гармоничен в своей борьбе. Кухня, неумеренно тускло, окрашена линией потолочного светильника. Холодный свет, просачивающийся через окно, встречается с теплым. Широкая столешница из мрамора держит на себе несколько тарелок с ингредиентами. Ганнибал стоящий спиной к Уиллу, разместившемуся на стуле, включает электрическую плиту. Прямые линии волос слегка потеряли свою форму и теперь спадают вниз более естественно. — Твоя дискуссия с Беделией была прервана, но её последние слова были интересны, — Ганнибал говорит гладким тоном, не оборачиваясь — До каких пор волк дружит с овцой, по твоему мнению? — Тонкая пластина говяжьего мяса опускается на раскаленную сковороду. Уилл отвечает, слегка приподняв подбородок и затем опускает его, к концу предложения. — Волки дружат с волками. Брови Ганнибала на долю секунду двигаются вверх. Противоречие внутри вызывает желание говорить, но он не торопится. Действительность разнится с замыслом. Новая схема стремительно рисуется в его голове. Тонкие куски мяса теряют свою кровь. Тарелки с едой стоят на столе. Ранее утро — не время для еды и Уилл отправился бы спать в любом другом случае, отложив завтрак, но Ганнибал посчитал нужным, для Уилла, поесть сейчас. Не попытка контролировать, а способ перевернуть ситуация так, чтобы это выглядело удовлетворением потребностей Уилла, а не Ганнибала. Он может обходиться без сна, без возможности отдохнуть, не оставляя себе времени на чувство дискомфорта, но голод всегда должен быть утолен и Ганнибал ест, закрывая пищей детские воспоминания. Уилл отслеживает эту связь, но не дотрагивается до корня, он тоже завтракает, в качестве знака понимания. Вилки приглушенно звенят, босые ноги Уилла, всё ещё одетого в брюки и рубашку, скрещиваются в районе лодыжек. Они не переходят в столовую, как происходит это обычно, а едят на кухне. Не уступок — послабление. Ганнибал произносит, сделав глоток воды, чтобы смягчить голос: — Волк рождается хищником. — Мы не животные, Ганнибал, — Уилл разламывает тонкую ветвь, которая стремится вырасти на их дереве. Метафора ломается и теперь кажется неуместной. Ганнибал слегка наклоняет голову когда вилка скользит по его приоткрытым губам. — А с кем бы ты нас сравнил? — Мне не нужны сравнения, чтобы что-то объяснить, — слова Уилла звучит спокойно, но намек раскрыт и показан. Чашки, животные, Боги — все сказанные ранее слова, Уилл откидывает как устаревшие. Ганнибал подменяет слово, когда говорит через пару секунд: — Верно подобранные метафоры могут выразить мысли, порой, лучше, чем любая прямолинейность. — «Порой» — Намерено небрежно подчеркивает Уилл, поднимая свою опустевшую тарелку, чтобы перенести её в раковину. Ганнибал продолжает есть, не ускоряя темп движений. Размеренный звук его дыхания и тихих глотков перекрывает собой звук воды, когда руки Уилла моют тарелку. Сковороды, кастрюли, половники, лопатки, щипцы, разделочные доски и ножи — всегда моет Ганнибал. Никогда не произнесенное в слух правило, одно из сотни пунктов, выстроенного им планом. Борозды правления кочуют от одного к другому. Понимание равноценности оголяется с каждым днём. Ганнибал не отвергает его, хоть предпочел бы скрыть, держа при себе и не давая ему показываться над поверхностью, но Уилл сдирает верхний слой, снова и снова, отрывая небольшие кусочки. Понимание этого, горьким осадком осталось на дне чашки Ганнибала. У Уилла Грэма с раннего детства было много незамысловатых привычек, присущих любому человеку, почувствовавшему груз нищеты на своих плечах. Уилл привык пить густую кофейную гущу, собирая пальцем и кладя в рот, осадок с пожелтевшего дна кружки. Когда желудочный сок начинает расщеплять пищу, Уилл лежит в постели, накрывшись тяжелым одеялом. Темно-синие простыни сливаются с цветом утреннего света проходящего сквозь окно. Руки Ганнибала чистят сковороду, обтирают тарелки и столовые приборы, но мозг сосредоточен на другом. Как только дыхание Уилла смешивается с дыханием Ганнибала, ровном и глубоким, они лежат в постели не касаясь друг друга, оба в атласных пижамах, скрывающих шрамы на телах, но подчеркивающих все остальные повреждения. Совместный сон — дополнительная демонстрация близости, желания видеть и чувствовать, держать рядом. Сонливость, которую Уилл ощущал на протяжении завтрака, сейчас спадает. Он говорит и его артикуляция менее яркая чем обычно. — Это было не из-за ревности, — Взгляд устремлен в потолок. — Я знаю, — Отвечает Ганнибал, слова звучат обещанием. Уилл поворачивает голову и они встречаются глазами. Зрительный контакт заменяет собой слова и прикосновения, но Ганнибал рвет тишину. — Если тебе холодно, мы можем закрыть окно, — повседневная фраза, своей простотой снижает натяжение пафоса. Желание Ганнибала, а не Уилла. Уиллу не холодно. Он закрывает окно. Легкий ветер перестает ощущаться покалыванием на коже. «Мне холодно». «Я голоден». «Я расстроен». — Доброй ночи, Уилл.