Это утро началось необычно.
То есть все должно было быть как обычно. Утреннее ворчание Янь Чжэнмина, когда его будят слишком рано, примерно в шесть утра. Сопение их общего белого кота, который перевернулся с одного бока на другой. Чэн Цянь — весь лохматый и сонный — пытается выбраться из крепких объятий спящей Императрицы и не потревожить чужой и до безумия чуткий сон. Оставляет ласковые поцелуи и сбегает.
И этот сюжет повторялся изо дня в день, став таким родным и приятным. Чэн Цянь просыпался и первым чего он
ждал — сонное ворчание и бормотание возлюбленного. А Янь Чжэнмин ждал, когда их котяра начнет будить их своим пением. Бывали исключения, когда они в обнимку просыпали до обеда. В итоге им приходилось вставать только из-за того, что кот мяучит на весь дом и начинает царапать их открытые участки тела или драть обои, чтобы наконец привлечь к себе внимание. Чэн Цянь тогда сразу забирает домашние хлопоты на себя: коту наложить, помочь завтраку сгореть и после убирать. В такие моменты единственный вставший член семьи хочет приготовить завтрак (обед) в их общую постель.
Но даже здесь преследуют неудачи.
И именно на запах гари приходит недовольный и только проснувшиеся Янь Чжэнмин, чтобы еще громче поворчать, помучать бедного Чэн Цяня своими упрёками и негодованием. Хмыкает, закатывает глаза, но забирает себе обязанность приготовить им что-то съедобное, чтобы не хрустеть вкусным углём производства Медной Монетки. В момент готовки ему расчесывают волосы и приводят в порядок. Янь Чжэнмин все еще ворчит, но менее интенсивно. Знают, как его успокоить и разбудить. Убаюкивающие движения твердых и совершенно немягких рук Чэн Цяня расслабляли Императрицу.
Каждое утро именно так и проходит. В такие дни ранее и еще тусклое солнце освещает их белоснежную кухню, отбрасывая холодные тени на поверхностях. Позволяя возлюбленным купаться в своих лучах утреннего тепла. И только светило всей Земли видит их нежные прикосновения друг к другу. Сколько бы они не ссорились, не ворчали друг на друга и не обижались по пустякам — любовь чувствуется за километр. Их действия говорят о многом.
И сегодня должно было быть также, как и всегда. Но Чэн Цянь не спал с ним сегодня.
Перед сном Янь Чжэнмин успел поворчать, мол, придется одному засыпать, а Чэн Цянь лишь усмехнулся. Но он так не появился в постели.
Янь Чжэнмин проснулся от того, что кот громко орет и пытается достать его из-под одеяла, царапая своими коготками лодыжку. Янь Чжэнмин сонно попытался обнять воздух, где, по его воспоминаниям, должен сопеть его младшенький. Но там никого не оказалось. Сонный мозг не сразу понял, что место, где
должен был спать его Чэн Цянь — холодное.
— Медная Монетка, покорми Лужу. — промычал Янь Чжэнмина, пытаясь вернуться ко сну. Кошка еще громче замяукала, пытаясь привлечь к себе внимание хозяина.
Идея назвать кошку именно так — Янь Чжэнмина. Ему это показалось смешным и «почему бы и нет? Все равно не узнают». К большому сожалению Янь Чжэнмина — Хань Тань узнала в первый же день, но такая идея понравилась ей самой больше, чем хозяину кошки. И теперь в их большой и разносторонней семье появилась на одну Лужу больше. Ли Юнь обреченно вздохнул.
Янь Чжэнмин громко вздохнул и, приговаривая, что зажарит животное на сковороде и даже не посолит, поднялся с кровати, надевая свои белоснежные тапочки. Он выглядит слишком потрепанный, словно не спал всю ночь, а участвовал в марафоне. К сожалению, марафон, который предназначался не их с Чэн Цяню времени, а работе. Настолько помято Императрица выглядит.
Кухня оказалась не пустой, к удивлению. И к большому сожалению — вся грязная. Везде была рассыпана мука, кусочки густого теста прилипли к столешнице и засохли и спящий Чэн Цянь на черном диване, обнимающий себя за плечи. Янь Чжэнмин приподнял бровь, но промолчал. Сейчас ему придется самостоятельно убирать весь этот беспорядок, но сначала покормит кошку. Если он этого не сделает, то этот хищник сожрет его. Она уже очень настойчиво лезла на икры к Янь Чжэнмину, показывая, как сильно хочет есть. Даже попыталась укусить за голень, на что получала легкий толчок подошвой тапка.
Когда голубая миска была наполнена жидким и дорогим кормом, а руки Янь Чжэнмина пропахли этим непонятным и отвратительным запахом — ну кто делает такую неаппетитную еду для котов? — пришлось разбираться с виновником торжества. Это удивительное явление спокойно сопело на диване, свернувшись на подобие клубка.
— Медная Монетка.
Легкий толчок в бок Чэн Цяня. Никакой реакции.
— Медная Монетка!
Еще толчок, но уже в плечо. И сейчас глаза медленно раскрылись. Они с легкой сонливостью и непониманием взглянули наверх, а потом в сторону кухни. В голове закрутились шестеренки, Янь Чжэнмин точно это увидел. Что-то на лице выдавало разочарование сонного существа. Вернув темный взгляд к Янь Чжэнмину, который склонился над ним с нахмуренными бровями и упреком в глазах.
— Доброе утро. — Промямлил Чэн Цянь, поднимаясь со своего места, где провёл всю ночь. Руками попытался протереть глаза и проснуться, но пару мгновений без движений смотрел в одну точку. Сколько вообще он спал, что выглядит таким отстраненным?
Этот жест не только разгневал Янь Чжэнмина, а еще возмутил! Ни прости, ни извини, а Янь Чжэнмин-то успел перепугаться! Когда спал. Он не помнит этого, но уверен, что так и было. Ну не мог спящий Янь Чжэнмин не заметить отсутствия своего возлюбленного, верно?
— Что ты тут вообще устроил? — Янь Чжэнмин не собирался так просто оставлять виновника беспорядка в спокойствии, когда в их прекрасно-белом доме, где чистота ценится выше, что удобство, такой беспорядок. «Сяо Цянь, так надо!» — молил Янь Чжэнмин, когда они делали последний ремонт. Тогда Чэн Цянь долго препирался, но в итоге согласился, сопровождая согласие тяжелым вздохом.
Чэн Цянь зевнул, а после вновь уставился в одну точку на стене, словно раздумывая рассказывать или промолчать. Но видимо первый вариант перевесил и совесть заиграла. Или просто не хотел вновь выслушивать истерику насчет порядка, красоты и чистоты.
— Сюрприз устроить. — Чэн Цянь пожал плечами и вяло подошел к духовке, а Янь Чжэнмин запоздало понял, что он мог еще и устроить пожар. То ли почувствовал полный взгляд возмущений, то ли увидел, что его Императрица готова взорваться от негодования, перебил его. — Она сама выключилась. Я поставил на таймер.
Открыл дверцу духовки и осторожно проверил насколько остыл противень. Чэн Цянь прикоснулся пальцем и не дернулся. Все остыло примерно до комнатной температуры, если не сильнее. Он достал формочки, от которых исходил приятный ванильный запах. Янь Чжэнмин ощутил себя как-то странно. И ради этого Чэн Цянь спал на диване, а не с ним?
— Я хотел прилечь на то время, что корж будет выпекаться, но, видимо, не проснулся. — Словно читавший мысли, Чэн Цянь раскрыл формы, где виднелись румяные коржи. Достал их с противня и поставил на чистую — если не считать муку — столешницу, которая еще имела в себе функцию барной стойки.
Эти коржи были настолько аппетитны, что Янь Чжэнмин был готов ему простить все, что угодно, если бы это означало, что ему и дальше будут готовить такие вкусности. Лохматый, все лицо в муке, но так старался. И для чего вообще?
— Сяо Цянь, почему ты мне не сказал? — С горестным вздохом и в то же время упрекающими словами Янь Чжэнмин подошел к третьему брату, обнимая его за талию. На это движения Чэн Цянь лишь хмыкнул, но ничего против в общем-то не сказал.
Поэтому немного пошалив и не боясь запачкаться, Янь Чжэнмин прикоснулся губами к чужой щеке, оставляя смазанный поцелуй. Вскоре на языке появился странный привкус муки и теста. На это лишь послышалось хмыканье и легкая улыбка появилась на губах Чэн Цяня. Такой открытый перед ним.
Недавнее негодование и злость на младшенького улетучилось сразу же, стоило увидеть его таким сосредоточенным на какой-то готовке и ради него самого! Это ли не любовь? Это грело сердце даже больше, чем Лужа, лежащая на нем после тяжелого дня и тихонько мурчащая. Намного больше!
Чэн Цянь вздохнул и потянулся за ножом, чтобы достать коржи и разрезать на одинаковые кусочки.
— Это должен был быть сюрприз. Сегодня же годовщина наших отношений. — Эти слова были так просто произнесены, но Янь Чжэнмин знал, насколько они были важны для его Чэн Цяня. И это еще сильнее заставляло влюбляться раз за разом в этого странного и интересного человека, у которого, словно камень вместо сердца. Конечно, для остальных людей. Не для Императрицы, который видел его улыбку из-за легкой шалости.
Даже Янь Чжэнмин забыл про эту дату спросонья, а он провел всю ночь, готовя подарок. Ради такого прекрасного момента, чтобы подать торт прям в их общую постель. Даже Лужа в этот момент прижалась к их голени, потираясь своим пушистом боком, а еще заодно тычется мокрым носиком в кожу. В комнате воцарилось прекрасное и умиротворенное молчание. Янь Чжэнмин не желал отлипать от чужой спины и лишь наблюдал за тем, как ритмично движется нож, разрезая коржи на ровные доли.
Янь Чжэнмин задерживает дыхание, а после вдыхает чужой аромат тела, пропитанный ванилью и сахаром. Неконтролируемая нежность ударила в голову и губы начинают ласкать кожу. Чэн Цянь тихо смеется, чувствуя лёгкую щекотку. Прикосновения были нежными, а поцелуи быстрыми и незначительными. Все это было пропитано такой любовью. Его смех был настолько мелодичным и настолько прекрасным, что Янь Чжэнмин повторял движения кошки у их ног — продолжать прикасаться мокрыми губами к открытой коже.
— Янь Чжэнмин, я занят. — хмыкнул Чэн Цянь, но не сопротивлялся. Он был совершенно не против таких нежностей с самого утра. Просто это так сильно мешало приготовлению торта. Но с другой стороны…
Парень мычит, утыкаясь носом в переход шеи в плечо, тяжело — скорее драматично — вздохнул. Руки крепче обвили талию, прижимаясь грудью к чужой спине. Между расстояниями их тело совершенно не осталось места. Это, честно признаться, заводило сильнее, чем любые другие моменты. Нежные и требовательные прикосновения, который не говорят прямой просьбы. Но если читать между строк — сразу понятно чего желает Янь Чжэнмин.
Лужа громко и грозно мяукнула и проскользила в другую комнату, оставляя любовников наедине. У нее слишком хорошая чуйка на подобную близость, которую она избегает, как огня с водой. Поэтому ретироваться при любой возможности продолжения у нее уже в крови. Она и после ночных игрищ к ним старается не приближаться, воротит нос и держится на расстоянии, очень осуждающе за ними наблюдает. Кого-то это очень напоминает…
— Чэн Цянь. — Янь Чжэнмин протянул чужое имя, словно в отместку. А может просто слишком умиротворен такой ситуацией, в которой они оказались. Руки скользят по животу, опускаясь ниже. Не с пошлый подтекстом, но, кажется, это воспринимают по-другому.
Тяжелый вздох, который срывается с приоткрытых губ Чэн Цяня. Нож и недорезанные коржи отодвигают в сторону. Скорее всего их придется перепекать, ведь про них забудут и вспомнят лишь под вечер.
Янь Чжэнмин улыбается и издает довольное урчание, которое похоже на кошачье мурчание, когда видит действия Чэн Цяня. Объятия Императрицы были так приятны, так нежны и комфортны, что Чэн Цянь был не против. Прикосновения отдавались приятной негой и ватой в ногах. Словно он в этих прикосновениях может найти новые силы на все совершения.
Чэн Цянь повернулся лицом к Янь Чжэнмину, опираясь поясницей об столешницу. Одну руку положил на мягкую и нежную щеку храброго и отважного человека, который смотрит на своего возлюбленного влюбленными глазами и периодически хлопает веером ресниц. И Чэн Цянь не сдерживает свой порыв прикоснуться к чужим губам. Сначала аккуратно и осторожно, словно боясь спугнуть его. Но страсть медленно поглощала, и трение губ становилось интенсивнее. Их прикосновения стали похожими на попытку съесть друг друга, не оставить ни кусочка свободного места. Углубление поцелуя, где глухое мычание пропадало в чужом рту.
Руки Чэн Цяня опустились на ягодицы, обтянутые хлопковыми пижамными штанами. Его ладони полностью покрыты мукой, но Янь Чжэнмина в этот момент нисколько не волновало. Ему сейчас не хватало именно Чэн Цяня, а что с ним и как он выглядит — это неважно. Это будет важно лишь потом, когда они оба устанут и Янь Чжэнмин примется ворчать на него, чувствуя ленивые поцелуи на шее и лице. Но сейчас сдавленное мычание скрывается в поцелуе, не позволяя разнестись по кухне и еще больше травмировать бедную кошку. Ладони Янь Чжэнмина медленно проскользили на грудную клетку, сжимая перепачканную белую футболку.
Шаг и поворот, и теперь Янь Чжэнмина прижимают к столешнице. От такого резкого и неожиданного движения старший брат тихо вскрикнул, пока его губы вновь не поймали и вновь не увлекли в приятном поцелуе, отвлекая от мыслей. И никто из них не догадывается почему такое желание прикоснуться к друг другу у них появилось. В данный момент они лишь плывут по течению страсти и ласки, удовлетворяя свои животные и долгожданные порывы.
Чэн Цянь чувствует приятную пульсацию в губах и отстраняется. Янь Чжэнмин под ним тяжело дышит, пытаясь выровнять сбившиеся дыхание, но мало что получается. Его губы стали более алыми, более пухлыми. И в мыслях Императрицы была полная каша, которую никак не получалось понять и разобрать. Не каждый день видишь, как Чэн Цянь над тобой склоняется и в его глазах бушует настоящая страсть, которая заставляет задерживать дыхание от великолепности момента. В общем все играло против краснеющего Янь Чжэнмина и крови, приливающей не только к щекам, но и к половому органу.
Руки Чэн Цяня — такие грубые и твердые — приятно оглаживали ребра через хлопковую футболку, норовясь залезть под ткань. И каждый раз от этих легких движений перехватывало дыхание. Янь Чжэнмин готов был растаять под прикосновениями своего — только своего — возлюбленного. Пальцы Чэн Цяня на обнаженной коже отдаются легким электрическим разрядом, заставляя дрожать и вздрагивать от нетерпения.
Чэн Цянь, сукин сын, научился нежно и настойчиво заводить Янь Чжэнмина, чтобы его старший долгое время плавился под ласками, а потом начал слезно молить его о продолжении. Янь Чжэнмин еще держится, даже в тот момент, когда пальцы задевают ореол сосков и водят ногтем вокруг чувствительной кожи. Это ощущение на груди заставляет свести ноги, чтобы получить хоть какое-то долгожданное трение в пижамных штанах, а глухой стон застревает на губах.
Они еще не причесанные, не умывшиеся, только спросони, но уже лезут друг другу в нижнее белье. Когда-то это было слишком стыдно, неловко, но сейчас Янь Чжэнмин слышит свой охрипший стон, когда чувствует ногу между собственных бедер. Он не сдерживает звуки, когда чувствует долгожданное трение. Руки сжимаются в кулаки, а дыхание вновь становится тяжелым. Грудная клетке медленно опускалась и поднималась, чувствуя щепок соска. Каждое такое нежное и резкое прикосновение отдается возбуждением ниже пояса.
Янь Чжэнмин выдыхает воздух, но издает звук, похожий на стон, а после вновь хватает ртом кислород. От такого количества ощущений по всему телу не хватало, чтобы нормально дышать. Хотелось больше и чаще. И словно сквозь толщу воды слышит легким смешок Чэн Цяня и встречается с ним взглядом. В глазах напротив, в таких темных и в то же время ярких, горят искры возбуждения, разгораясь еще сильнее, а на губах играет лёгкая улыбка, выдавая не только желание перепихнуться, но и бесконечную нежность и любовь.
Это тёплое чувство в груди вспыхнуло, но вскоре перетекло в узел ниже пояса, когда он услышал, какие слова сказал его брат этим чертовым охрипшим голосом, наклоняясь вперед. Как он вообще может быть таким сексуальным?
— Раз торт мы не сможем приготовить, значит, сегодня ты мое угощение. — Такие похабные слова, особенно в том контексте, в котором они находятся — Янь Чжэнмин слышит впервые, особенно от него. Так бывает только в сёдзе манге! Неужели, они в сёдзе манге? Чэн Цянь не догадывается о чем думает его старший брат и ухмыляется, а после кусает за шею, выводя Янь Чжэнмина из оцепенения.
— Что?
***
— Чэн Цянь, мы так не договаривались! — Янь Чжэнмин чувствует себя слишком заинтересованным, униженным и возбужденным. И все эти три чувства тесно переплетаются друг с другом. И даже прижиматься грудью к столешнице и выпячивать задницу — было чуть ли не выше его сил, а чувствовать, как сладкая и воздушная смесь ложится на ягодицы и кольцо мышц — сводило с ума.
Чэн Цянь оставляет поцелуй между лопаток, пока пальцы свободной руки пересчитывают ребра с одной стороны, пытаясь отвлечь зажатого старшего братца. Да и Янь Чжэнмин готов поспорить, что он наслаждался тем, что видит перед собой! Легкая улыбка не соскальзывала с лица Чэн Цяня, пока последние штрихи не были готовы. А после на ложбинке появляется смазанный след поцелуя.
Янь Чжэнмин не замечает, как его же уголки глаз краснеют, а сам он уже теряет терпение. Месть со стороны Чэн Цяня? Что за жестокость, ну, Сяо Цянь?
Баллончик со стуком ставят в сторону на все той же барной стойке, пока взбитые сливки осторожно съезжают в стороны, оставляя липкий след. Оставалось лишь пальцем помогать держать конструкции на одном и том же месте, пока Янь Чжэнмин подрагивает от нетерпения и негодования. Чэн Цянь облизывает губы, понимая, что это будет чересчур сладко даже для него, но возбуждение бьет в голову сильнее, чем здравый смысл. И Чэн Цянь принимается за свое «угощение».
Языком проходят сначала по одной ягодице, слизывая все, что лежало на пути. Оставался сладко-мокрый след, от ощущения которого Янь Чжэнмин мычал в кулак. Прикосновение языка к солоновато-сладкой коже выводило все разумные мысли. Янь Чжэнмин же дрожит, пытаясь то ли отодвинуться, то ли почувствовать еще язык на своей коже. Руки Чэн Цяня крепко держали чужие бедра, чтобы тело перед ним не дергалось. И в голову пришла гениальная идея: подразнить своего возлюбленного. Хотя было видно, как напряженный и вставший член еле-еле дотрагивается до края столешницы, а это фантомное прикосновение поверхности сводило с ума. Янь Чжэнмин мычит и сжимает ноги вместе и даже это не скрывается от внимательного взгляда Чэн Цяня. Он лишь улыбается и наклоняется к ягодице.
На том месте, где раньше были сливки и остался лишь мокрый след, сначала начали появляться мокрые метки от поцелуев. Быстрые и такие незаметные, но вызывающая неконтролируемую дрожь в теле. И лишь на бедре появился глубокий укус, от которого Янь Чжэнмин вскрикнул и резко повернул голову в сторону Чэн Цяня. Он хотел высказать все, что думал: об этом моменте, о укусе, о сливках, о Чэн Цяне и о месте их соития. Но слова застряли в горле, когда он почувствовал, как язык прошелся по кольцу мышц, слизывая те самые взбитые сливки, которые немного съехали к яйцам.
— Блять, сяо Цянь. — Хрипло простонал, сразу напрягаясь всем телом. Его пальцы впились в край барной стойки, а бедра дернулись в ту сторону, где недавно находился язык. Это было слишком странно, неожиданно и приятно. Уши разом заалели и готовы были светиться, пока язык Чэн Цяня полностью вылизывает его и покусывает чувствительные мышцы. Глухие стоны сами срывались с губ, пока руки крепко сжимали край столешницы. Янь Чжэнмин не выдержал этой картины и отвернулся, утыкаясь лицом в сгиб локтя, продолжая постанывать.
Послышался лишь легкое хмыканье, которое показывало бессовестность Чэн Цяня. И Янь Чжэнмин свел ноги сильнее, когда язык не просто ходил вокруг, а начал проникать внутрь, продолжая ласкать мышцы вокруг. Это было сложновато, но от того более желаннее. Стоны стали разноситься по кухне более неконтролируемо и стали звучать намного чаще. Это было выше моральных принципов Янь Чжэнмина.
Янь Чжэнмин бессвязно бормотал просьбы, пока его мозг еще не отключился от возбуждения и чувств, что сейчас его полностью одолели. Вот что имел Медная Монетка, когда сказал про угощение? Да он чертов извращенец!
Не успели слова соскользнуть с языка, как Янь Чжэнмин почувствовал проникновение пальцев внутрь. Точнее, пока что одного пальца и в придачу язык продолжает ласкать мышцы. И машинально попытался расслабиться для более приятного и менее дискомфортного проникновения. Так же Янь Чжэнмин был уверен, что после таких манипуляций он точно не сможет ровно стоять на ногах, да он уже соображать не может! С каких пор его братец так сильно увлекается такими видами…удовлетворения? Мысль не успевает до конца прокрутиться в голове, как новый стон сорвался с губ, а ощущения забрали лидерство.
Вскоре добавился второй палец, от которого шёл легкий дискомфорт, но чужой и мокрый язык словно снимал часть боли, позволяя окунуться в мир разврата и удовольствия. Янь Чжэнмин в этот момент вздрагивает и стонет, когда Чэн Цянь спустя несколько минут ласок наконец затрагивает простату. С губ срывается чужое имя, когда бедра сами желают насадиться на чужой язык и пальцы.
Дрожь пробирает все тело Янь Чжэнмина, а сам он почти обмяк, даже не кончив. Для их постельных утех такие эксперименты впервые и не то, чтобы он знает как реагировать на это все. Ему остается лишь довериться Чэн Цяню и получать удовольствие, что он, в принципе, и делает. И бёдра с членом того же мнения. Янь Чжэнмин начинает терять контроль над своим телом, когда от его задницы отстраняются.
— Сяо Цянь. — Тихо и требовательно протягивает Янь Чжэнмин, всем видом показывая, как ему не нравится это затишье. Он поворачивает голову и сводит ноги вместе, хоть как-то достичь оргазма без чужой помощи.
Чэн Цянь облизывает губы, словно не вылизывал чью-то задницу, а ел сладкий десерт. От этого сравнения Янь Чжэнмин готов был покляться, что ему становится только жарче, а член только сильнее твердеет и происходит это чересчур быстро.
— Сядь на столешницу. — Хрипло попросил Чэн Цянь, хотя это было похоже на приказ. Янь Чжэнмин никогда бы не позволил с собой так разговаривать, но сейчас он желал лишь одного — удовольствия и Чэн Цяня. А слова Чэн Цяня совмещают эти два желания.
Ноги ватные и почти не сгибаются. Без поддержки возлюбленного, Янь Чжэнмин бы скатился по столешнице вниз и больше не смог бы встать. Но крепкие и чуть подрагивающие руки от возбуждения Чэн Цяня помогли залезть и сесть. И они же развели ему ноги, открывая вид на возбужденную плоть, с которой скатывается капля предэякулята. Янь Чжэнмин рвано вздыхает и скрывает рот ладонью, отводя взгляд в сторону. Как же он отвык от такого чувства стыда.
Чэн Цянь не знал о чем думать в такие моменты. Хотелось лишь осыпать комплиментами человека пред собой, который выглядел чересчур божественно. Даже член выглядел чересчур совершенно. Не то, чтобы Чэн Цянь мог с чем-то сравнивать. Рука легла на подрагивающую плоть, пока его губы сами завлекли Янь Чжэнмина в новый поцелуй, полный невысказанных слов о любви. Ритм был до безумия медленный, но только сильнее заводило их двоих. Они, кажется, совсем не отвыкли друг от друга за продолжительное время отсутствия секса.
Янь Чжэнмин стонал прямо-таки в чужой рот, когда большой палец задевал уретру и водил по головке, убирая крайнюю плоть ниже. Руки легли на чужую спину, прижимая возлюбленного ближе. Лишь футболка спасала от появления длинных полос красных царапин. Возбуждение било в голову, лишая Янь Чжэнмина хоть каких-то рациональных мыслей. Сейчас в голове был один человек. Хотелось больше Чэн Цяня, заполнить себя всего. Вскоре послышались тихие всхлипы и результаты перевозбуждения побежали по щеке.
Чэн Цянь отстранился, бегло сцеловывая слёзы и опустился вниз. Оставил поцелуй на впалом и подкаченном животе. Легкое прикосновение, но Янь Чжэнмин задрожал всем телом. Но этого не хватало. Чэн Цянь облизнул свои губы, накрывая красную головку члена своим ртом.
И этого было достаточно, чтобы Янь Чжэнмин с вскриком кончил себе на живот.
Оставляя поцелуи на хлопковой ткани, Чэн Цянь поднялся от живота до груди, которая тяжело поднималась и опускалась. Весь Янь Чжэнмин такой прекрасный и полностью его. Только кончил, но все еще красивый. Дрожит от мимолетных прикосновений тело Чэн Цяня к чувствительному месту. И все равно слишком величественный и великолепный.
— Сяо Цянь, — послышался хриплый голос, который отвлек Чэн Цяня от созерцаний подрагивающего члена. Он поднял взгляд на красное лицо своего братца, у которого были приоткрыты губы и поблескивали на свету. Такой замечательный и великолепный. Казалось, не только у Янь Чжэнмина появились бабочки в момент встречи с чужим взглядом. — Трахни меня уже.
Это было сказано с такой мольбой, с которой Янь Чжэнмин умолял только в постели и под Чэн Цянем. Никогда он это не скажет, пока не будет разнежен и максимально в прострации от оргазма. А сейчас он был именно таким. И нравился намного больше.
Чэн Цянь лишь кивнул. Придется и правда забыть о коржах.
***
Стоны раздавались по всей комнате, как бы не пытались их заглушить то подушкой, то руками. Но иногда поза просто не позволяла, когда приходилось выгибаться чуть ли не до хруста. Переплетение двух тел было слишком громким и долгожданным, неконтролируемый и словно соитие животных. Их воссоединение было пропитано такой страстью и желанию, любовью друг к другу. Это все выдавало с головой их чувства и мысли.
Имя Чэн Цяня бесчисленное количество раз слетело с чужих губ, прося лишь ускориться. Незамысловатая просьба несла последствия, при которых Янь Чжэнмин вскрикивает, сжимает не только возлюбленного в себе, а еще простыню в своих кулаках. И просит, просит, просит. Просьбы раз за разом срываются с искусанных, исцелованных губ. Хочет полностью ощутить в себе те эмоции и чувства, что сдерживает Чэн Цянь днём. И он получает ответ на свои эгоистические хотелки в виде толчков и бешеного ритма.
Чэн Цянь глухо стонет и, тяжело вздыхая, пытаясь набрать в легкие больше кислорода, но сбивается, чувствуя, как Янь Чжэнмин начинает подмахивать бедрами, ломая их привычный и быстрый ритм. Каждый из них почти не думает о том, что будут думать их соседи, что их бедная кошка, спрятавшаяся в соседней комнате, слышит их звуки соития. Им хватало с головой того, что они оба чувствуют друг друга намного лучше, чем обычно. И их связь подогревается, когда Янь Чжэнмин приближается к кульминации. Руки до легких синяков сжимают бедра, запрокидывая голову.
— Чэн Цянь, Чэн Цянь, я люблю, люблю тебя! — Срывается несвязанное признание с губ Янь Чжэнмина, пока стоны вновь не заменяют привычный лексикон, а руки поднимаются выше и теперь сжимают чужую талию, возвращая инициативу себе, заодно выбивая громкие и мучительно-приятные стоны. Это была чертова мелодия для ушей Третьего брата. Он наслаждался и наслаждался, желая выбить более высокий вскрик, смешанный со стоном. Чэн Цянь слышит как всхлипывает его старший брат, когда он в очередной раз попадает прямо по простате.
Хоть и Чэн Цянь хочет ответить на признание, поделиться тем, что чувствует он сам, как ему приятно, он молчит. Просто не может ничего сказать связанного. В горле, как назло, пересохло, а язык просто не шевелится. Лишь глухие и гортанные стоны слетают с губ, выражая больше, чем просто наслаждение от пребывания внутри своего Янь Чжэнмина. И еще остается целовать чужую спину, оставляя смазанные поцелуи на лопатках и уменьшать ритм, чтобы насладиться солоноватой кожей.
Какое же удовольствие их затопило, что они совсем потеряли счёт времени и всякие формы уважения к другим людям? Только утро начиналось, а они уже в постели развлекаются и трахаются, словно сегодня последний день. Янь Чжэнмин стонет, умоляет дальше брать в быстром и ритмичном темпе. И кто Чэн Цянь такой, чтобы перечить своему старшему?
— Боже, блять. — растекается Янь Чжэнмин в громком стоне, когда амплитуда толчков вернулась в прежнее русло, продолжая чуть ли не вбивать Янь Чжэнмина в матрас. Сейчас Чэн Цяня было слишком много, а желание кончить — во второй раз! — слишком поглотило разум. Желание ощутить оргазм был, как в тот момент, когда Чэн Цянь назвал его своим угощение и начал вылизывать его сзади. Это было слишком приятно, но то, что делает с ним этот мелкий придурок сейчас — никак не сравнится. Язык довел его до оргазма, а член лишь завершит начатое.
Чэн Цянь не сдерживает свой животный порыв и кусает Янь Чжэнмина за плечо. Не до крови, но ощутимо. И это было последней каплей в стойкости Императрицы. Янь Чжэнмин сильнее сжимает простыню, раздается треск ткани, и вскрикивает, подчиняясь нахлынувшему оргазму, который полностью поглотил его. И этот громкий стон, охрипший и несдержанный, стал концом для Чэн Цяня.
Еще пару толчков и он кончил следом, тяжело выдыхая. Конечности налились свинцом, но эта усталость была настолько прекрасной и приятной, что никак нельзя было описать ее человеческими словами. Да и Чэн Цянь не смог бы.
Презерватив завязали и кинули в сторону. Потом уберут.
— Ты мог предупредить, что будешь трахать меня с самого утра. — Привычно ворчит Янь Чжэнмин, вытирая слезы, выступившие в уголках глаз. Его голос осип из-за регулярных и громких стонов. Но все был таким же прекрасным.
— Я и не думал, что до этого дойдет. Просто подумал, что тебе бы подошли сливки. — Чэн Цянь, как менее уставший из них двоих, перевернулся на бок. Прижал ладонь к щеке, проводя большим пальцем по скуле.
— Если бы ты их использовал внутри…
— Но не использовал же. — Чэн Цянь оставил легкий поцелуй на лбу.
— Я бы не позволил.
Чэн Цянь кивает и улыбается.
Утро прошло по-настоящему сумбурно и странно. Но, кажется, никто был не против.
