***
Заключительные титры «Одиннадцати друзей Оушена» уплывают и гаснут за краем экрана, и Тому кликом мышки выключает проигрыватель. У этого выпуска — впечатляющий тираж, отдел экономической аналитики не ошибся, впрочем, они никогда не ошибались. Русская классика не пользовалась таким спросом, с оттенком недовольства собой приподнимает брови Рандзю Тому. До пронзительного звонка будильника — еще около часа, можно прилечь, однако Тому даже не задумывается об этом. Так или иначе она не уснет, время будет потрачено зря: на ненужные мысли о текущих делах, о грядущих отставках, о новой постановке. Поток мыслей, чем дальше, тем более сбивчивый и несуразный, прервется какой-то арией Дэнни Оушена в довольно фальшивом исполнении Чиэ, сливающейся с назойливой мелодией электронного будильника, под которую Рандзю Тому и очнется с дикой головной болью; лишь к вечернему представлению раскалывающаяся голова немного успокоится. Впрочем, это не впервые за прогон; если суммировать все бессонные ночи, то выйдет около месяца без сна. Под какой-то малобюджетный онгоинг, повтор вчерашней серии в прайм-тайм, так, фона ради, можно приготовить несложный завтрак. Обычно полезные перекусы или молоко в маленьких бутылочках Тому берет с собой, при этом никогда не выпивая. Постоянная партнерша, Ранно Хана, вообще никогда не берет с собой обеды, и бутылочки с молоком, которые приносит ее отокояку, оказываются востребованными. Ранно Хана — Ран-тян, — тоже, скорее всего, не выспится: она приезжает совсем ранним утром из Токио. Навещала родителей, саркастично усмехается ее собственный Дэнни Оушен — в издевательски ярком для настоящего мужчины макияже. Рандзю Тому хмурится и отправляется за свитером: после сериала идет прогноз погоды, улыбающаяся мордашка Облачко-тян сообщает, что одиннадцатое февраля будет морозным и сухим. Семья — это святое, да-да, спасибо за напоминание, князь. Нельзя не уделять должного внимания родителям, когда на тебя возлагают такие надежды. Раньше Ран-тян и Ре-ре ездили к родителям вместе, в последнее время Хана ездит одна. Не означает ли это, что старшая из близняшек стала, возможно, объектом соискательства руки и сердца какого-нибудь достойного претендента? Однако Дэнни Оушен был бы убежден, что дело здесь не только в семействе. Рандзю Тому относит четыре сумки в машину по очереди: она не планирует сегодня возвращаться домой до работы. В шесть сорок и ни минутой позже она уже будет встречать свою партнершу рядом со спуском с платформы. Людей в это время обычно очень мало, в основном все едут в обратном направлении: Такарадзука–Токио. Транспорта тоже немного, хотя через час будет не протолкнуться. Сонная, ненакрашенная Ранно Хана сходит со ступенек. Улыбается совсем неуверенно. В руках только клатч: она ездила на один вечер?.. С крохотной сумочкой в руках?.. Даже князь поднимает брови в недоумении. А уж Оушен торжествует. — Как ты? — Хорошо, — она улыбается, поднимая взволнованное, чуть побледневшее личико к невозмутимой Тому. Садится на переднее сидение, подбирая ноги в узких туфельках, придерживая шерстяную юбку на боку. Совсем юная женщина. Неужели все-таки?.. Однако оба, Дэнни и князь, в один внутренний голос запрещают задавать вопросы. — Спасибо, — как-то совсем глухо, неуверенно и невпопад звучит голос Ханы. А ведь Рандзю Тому уже не в первый раз встречает так партнершу. И не видит причин для внезапной благодарности. Только если все осталось неизменным, и Хана по-прежнему ездит повидать родителей. Дэнни Оушен в сознании Тому в этот момент очень близок к весьма характерной бабьей истерике.***
Холодно. Просто холодно, и не надо обманывать себя, что знобит от температуры, нервов или еще чего-нибудь. Миниатюрная хорошенькая Сакура Итика прячет лисий носик в пуху воротника, хмурится на зимнее солнце. «Маленькая прима» гордо шествует мимо охраны и администратора — внутрь, в нагретый холл, едва сделав приветственный жест в направлении толпы фанатов, собравшихся перед входом в здание театра. — Я жертва ее дурного вкуса, — однажды проговорилась Рандзю Тому, правда, это не имело никакого подтекста. Просто Итика всегда была тщеславна и зла на язык. Со Кадзухо, в гримерках и на репетициях — Эритан, тогда еще игравшая в «Цветке», посочувствовала топ-звезде. У них почти не было секретов друг от друга. Эритан, разумеется, сочувствовала формально, поскольку не более чем за пару месяцев до того она предупреждала Тому, что последствия могут быть неприятными. На дальнейшие просьбы о «прекратить иронизировать» Эритан только пожимала плечами, мол, сама виновата. Хорошо, что Ранно Хана этого не замечала.***
— У меня просто плохой вкус, — роняет Сакура Итика, через боль поднимаясь с разметанной постели. Тяжелый полумрак приковывает и парализует, у загипнотизированной, подавленной Итики недостает сил пошевелиться. Жар крепких поцелуев все еще пылает на губах. — Вполне возможно. — Тому пожала бы плечами, не будь они в клочья расцарапаны в пылу страсти. И запястья покраснели — у ее любовницы слишком крепкая хватка для хрупкой мусумэяку. Итика после будет с ненавистью вспоминать, что и как с ней делала Рандзю Тому. С ужасом — как недостойно ей это нравилось. С испепеляющим презрением — этот взгляд Тому напоследок, с сожалением, с непониманием, за который хотелось прикончить. «Как жаль, что ты — не «она». А «она» приезжает из Токио по утрам, тощая, бледная, бесцветная инженю. И Тому рвется ее встречать. Всякий раз. Девочка-маргаритка, ха!.. Сакура Итика стирает с лица косметику, руки чуть подрагивают, выдавая волнение: непрошенные воспоминания. Наверное, Юхи-сан ошиблась тогда. Рандзю Тому, целеустремленная и сильная звезда труппы «Цветок», и пальцем не смеет пошевелить, чтобы получить то, что хочет. Итика аккуратно, не торопясь наносит сценический грим, не обращая внимания на младших актрис, пробуя сосредоточиться на постановке. Неужели Тому сама не видит, что с ней происходит? У нее, несмотря на образ, недостаточно воли, чтобы получить свое. И не просто желаемое, желаемое страстно, и тем более страстно, что она сама, слепая душой, не видит этого! О, Итика сомневалась бы, если бы не была таким исключительным профессионалом в сфере игры эмоциями. И тут она имела полное право посрамить коллегу, поступившуюся принципами этого самого профессионализма. Однако подобные мысли посещают «маленькую приму» далеко не тогда, когда злая, раздраженная очередным внезапным отъездом Ханы, Тому опрокидывает ее на постель и трахает так, что Итика приходит в себя только под утро. Как раз в такие моменты они меняются ролями: Сакура позволяет себе язвить, насмехаться, хохотать, а Тому всегда сосредоточена и немногословна. Их странное сотрудничество сердит обеих, выплескиваясь в агрессивный, соревновательный секс, грубый, нарочито-неэмоциональный. Рыдания оргазма Итики обычно застают Тому уже далеко в мысленных странствиях, и это бесит уязвленную до глубины души Итику. Она прекрасно знает, о чем прямо в этот момент мечтает Рандзю Тому, и готова своими руками отправить на тот свет её Хану. Сакура Итика переворачивается на спину, пробуя перевести дух, однако отстраненная внешне Тому еще не закончила: чуть влажные бедра разведены в стороны, и Итика, сходя с ума от возбуждения, обнимает ногами талию Рандзю Тому. Та же с грацией большой хищной кошки изощренно мучает свою добычу — так, как никогда не решилась бы поступить с Ханой. Или решилась бы?.. Итика вскидывается на смятой простыне, улавливая оттенки изменений. Остывающие потеки косметики на лице, звон в ушах… Рандзю Тому уже нет рядом — она давно в ванной, пробует вновь заключить сделку с совестью, осторожно смазывая царапины на плечах каким-то снадобьем. Или сделку с Дэнни Оушеном?.. Она знает, что, к тому времени, как выйдет из ванной, Итика уже будет полностью одета, со свежим макияжем и безупречной прической. С бесстрастным и презрительным взглядом. Им останется только попрощаться. А потом Тому, все еще топлесс, хотя она и не подумала даже расстегнуть брючный ремень, пока забавлялась с Итикой, усядется мрачно пересматривать «Оушена». До самого звонка будильника, чтобы не допустить пустых и назойливых мыслей.***
— Ты вчера пропустила занятия по английскому языку. Ты уехала сразу после спектакля? Ранно Хана готова извиняться вновь и вновь, сколько потребуется, чтобы убрать с лица Рандзю Тому это странное напряженное выражение. Прикрыв глаза, Тому перечисляет все, что Хана должна выполнить на этой неделе, и справляется с ролью ежедневника блестяще. Момент удачный, поскольку никто посторонний не может услышать разговор. Тому старается лишний раз не говорить этого на людях. Во-первых, она старше своей мусумэяку, во-вторых, она не хочет ставить Хану в неловкое положение, в-третьих, Рандзю, кажется, слишком занята не своими делами. Однако Хана ей благодарна. Она знает, что Рандзю-семпай придет ей на помощь в любом случае. И, пока та поправляет на запястьях тяжелые стильные браслеты, смущенно молчит и едва слышит вопрос, обращенный к ней. Когда доходит, то отвечает тихо, невпопад. И этот голос выворачивает душу Тому наизнанку. Что-то изменилось. Красивые взрослые женщины не позволяют себе излишне поддаваться слабостям. Взрослые женщины с достоинством выдерживают все, что выпадает на их долю. Ранно никогда не боялась физической боли, она очень вынослива и редко болеет, ее тело гибкое и пластичное, как ни у кого другого. Она спокойно переносит нагрузки от шести спектаклей в неделю, многочасовые репетиции, бессонные ночи в поездах. Она перестает бояться вообще всего — особенно когда ее партнерша находится рядом. Она полностью доверяет Рандзю Тому. Она не боится вверять ей свое тело, на самых сложных тренировках она понимает, что Рандзю-сан ее не подведет. Однако же, если Рандзю-сан доверяет самое сокровенное Итике-сан… Значит, так и следует. Взрослым женщинам не пристало бежать к маме, когда совсем нехорошо. Они не вжимаются лицом в родные колени, не просят ласки и успокоения. Не приезжают с заплаканным лицом ранним утром к той, которая всю ночь напролет предавала ее. Неосознанно, конечно… Наверное, это значит «повзрослеть»? Рандзю осторожно ведет машину, крупные браслеты прикрывают покрасневшие запястья. Как долго получится скрывать? Как долго еще мучиться взглядом Ханы — в сторону, ее глухим голосом. В полной тишине они доезжают до дома, где живут Хана с сестрой. У Тому и Ханы не хватает сил попрощаться по-родственному. Только долгий взгляд Рандзю в спину красивой взрослой женщины, удаляющейся в сторону входной двери.***
Однажды после спектакля Итика прижмется спиной к стенке узкого перехода в правую кулису. Взрослые женщины не потакают собственным слабостям. Однажды она соберет волю и скажет «нет» своим обреченным желаниям. Она скажет «нет» дурному вкусу. Она посмотрит в свое сердце и не убоится чудовищной боли. Она сможет без горечи смотреть на топ-комби.***
Ранно Хана, выходя из здания театра, прячет лицо от пронизывающего ветра. В первые моменты она немного ослеплена вспышками фотокамер — но взрослым талантливым актрисам полагается улыбаться и быть счастливыми. Однажды она найдет в себе достаточно сил, чтобы сказать Тому, что она все знает. Хотя, это, наверное, ничего бы не поменяло — ей нужно было найти еще больше сил, чтобы сказать, как ей, Хане, больно от этого. Рандзю Тому плотно запрет за собой дверь. Как жаль, что нельзя повесить снаружи табличку «Оставьте меня в покое!». Дэнни Оушен вяло улыбнется и предложит «чего-нибудь выпить», однако благородный профиль русского князя, отразившийся тенью на оконном стекле (или просто иллюзия?), отгонит шалопая прочь. Однажды Тому скажет Ранно Хане о том, что она чувствует. Конечно, она не сможет сделать этого вот так, сразу, одним моментом. Как и не найдет сил поведать Итике о том, что презирает себя и сожалеет о том, что произошло. Происходило. Она не сможет сказать, как относится к Хане. Придется раскрыть правду о том, что ее связывает с Сакурой Итикой… Она не может так поступить с партнершей. Это преступно: обещать позаботиться о ней и… Нет, это Рандзю-сан не Ранно Хану предает. Саму себя? И от этого к горлу подступает неприятная давящая волна. — Твой преподаватель будет беспокоиться, — с нажимом в голосе Тому пробует удержать партнершу от бегства с занятия. Хана вновь готова извиняться. Ей неловко до паники, потому что она знает. Она хочет сбежать от этого знания туда, где не будет ничего, что напоминало бы о том, что окружает ее сейчас: бессонных ночей, мучительных обжигающим одиночеством, иллюзии полного доверия. Мама любит их с сестрой одинаково, но Ре-ре, кажется, справляется со своими проблемами лучше, она никогда не была настолько маминой дочкой. Хана уезжает — она не позволяет себя проводить никому, и тем более Тому. Пусть лучше встретит ее на рассвете, когда взрослая женщина уже выплачется в мамины колени и вновь станет неуязвима для пронзительного взгляда Рандзю Тому. Токио — вот где ей спокойно, но отнюдь не легко. Пустота подступает прямо на перроне перед скоростной электричкой, захватывая полностью, когда Хана усаживается у окна на мягкое сиденье. Она уезжает и — безотчетно и больно — знает, что Итика сегодня не сможет не уступить этому характерному взгляду и собственному «дурному вкусу». Ноги и голова немедленно наливаются тяжестью, одолевает тревожный сон. Хочется сладкого, отсутствие обеда шутит плохие шутки с девушкой. Она выпила то молоко, которое приготовила ей Тому — вспомнила её и вновь с трудом отогнала плохие мысли. Тянущая пустота под ложечкой — это не от голода, от легкой тоски и неясного беспокойства. Она уезжает — и уже хочет обратно, чтобы ее встречали эти полные любви и раскаяния глаза Тому в толпе.***
— Я не ждала гостей, — Тому привычно ершиста и нелюбезна. Сакура Итика снимает просторный капюшон, вздыхая. Второй час ночи. Да и не любых гостей хотела бы видеть сейчас видеть Тому. И вообще бы не видеть… Под опущенными веками вспыхивают искры, вены вспухают на напряженных руках. Узкое платье «маленькой примы» мгновенно оказывается стащенным — прямо через голову, к счастью, у него достаточно большой вырез. Прохладные узкие ладони Рандзю Тому, будто убеждаясь, что платья больше нет, исследуют обнаженную кожу мусумэяку, от бедер до самых плеч. Итика улыбается, мягко, с очаровательным торжеством, опускает глаза. У нее потрясающе длинные ресницы. Однако Тому плевать на то, какой длины и изгиба ресницы у Сакуры Итики. Она слаба — и она пробует утолить слабость безупречным телом другой женщины. Изящество линий не придаст никакого шарма наполнению: истинная Сакура Итика, до безумия влюбленная в Тому, оказалась на поверку слабой женщиной, капризным ребенком. И так или иначе она не сумеет поступиться этой слабостью: она будет уступать даже не Тому, она будет жертвовать тело собственной низости и никогда не сможет избавиться от того, что называет «дурным вкусом». Если бы Тому в этот момент знала, что именно Итика сообщила Ранно Хане о том, что поведение Рандзю-сан изменилось в связи с политикой отдела экономической аналитики: ничего личного, всего лишь бизнес. Если бы Тому знала, она бы… Итика — опытная партнерша, она точно угадывает, что именно нравится Тому, когда они занимаются сексом. Она прекрасно ориентируется в нюансах; что последует за первыми прикосновениями и как ее тело откликнется на все призывы. Капризная в жизни, «маленькая прима» была довольно нетребовательна в постели, с радостью подчиняясь партнерше. Особенно такой партнерше, как Тому. Та же, принимая у себя Итику, уже привыкла к тому, что мусумэяку не будет дразнить ее или изображать кокетство: не то место и не то время. Поэтому Итика совершенно не возражает, когда Тому быстро и без лишних разговоров раздевает ее. Рандзю вовсе не собирается быть грубой. Она касается нежной, почти прозрачной кожи на шее, оставляя поцелуй на затылке. Ладони Итики накрывают руки Тому, лежащие на ее плечах, она хочет повернуться к любовнице, однако та удерживает ее за плечи, сбрасывая руки со своих. В этой постели главная Рандзю Тому. И если ты имела наглость явиться сюда без приглашения, то будь любезна терпеть все причуды хозяйки. Сакура Итика уже это знает и принимает правила игры. Так-то лучше. Тому чувствует, как тает появившееся было сопротивление под ее руками, как Итика подстраивается под темп ее прикосновений. Тому уже наизусть знает, что нужно «маленькой приме»: она дразнит ее намеренно. Поцелуи, глубокие, властные, совсем не женственные, ложатся тяжелыми оттисками на затылок и плечи Итики, и волна жара и возбуждения захлестывает мусумэяку с головой. Она хмурится от нахлынувшего физического желания, неосознанно или осознанно двигается навстречу рукам и ласкам жертвы ее плохого вкуса. О спорности этого странного выражения, вернее, его буквального понимания, Рандзю Тому могла бы, наверное, поспорить, ибо она точно знает, какова Итика на вкус. Но предмет спора был ей гораздо менее интересен — поскольку женщина, которая уже постанывала и выгибалась в ее руках, была не… Если бы Рандзю Тому знала… С тяжелым, утробным стоном она накрывает собой Итику. Она не видит изящества линий и божественных изгибов. Она тоже поддается собственной слабости и вкусу, вероятно, еще худшему, чем причуды Сакуры Итики. И ей плевать на то, какие у Итики ресницы, и даже цветущее гибкое тело кажется ей пресным и чуждым. Но Сакура Итика имела когда-то неосторожность и сделала фатальную уступку — и оказалась на чужой охотничьей территории. С королевской жадностью главной львицы прайда Рандзю Тому берет Итику так, как умеет. Пальцами, мгновенно вторгшимися в отчаянно горячее, всхлипнувшее влагой тело. Глухо и гневно вскрикивает «маленькая прима», но подчиниться — приходится, таковы правила. Если бы Тому знала!.. Итика не успевает прийти в себя; объятие становится жарким настолько, что тяжело дышать, и только некоторое время спустя Итика осознает, что ладони Тому сжимают ее шею именно там, где пульс. Пальцы вцепляются в простыни, тянут на себя — до струнного напряжения. Взгляд Тому прожигает насквозь, она отлично осознает, кто сейчас бьется мучительной судорогой под ней, и, кажется… Она приходит в себя только когда понимает, что Итика задыхается не понарошку, когда взгляд из умоляющего, отчаянного становится апатичным, а лицо мусумэяку белеет. Тому соскальзывает с любовницы, с ужасом понимая, что чуть не… Едва пришедшая в себя Итика отворачивается, трудно, с хрипом пробуя отдышаться. Однако она не чувствует боли и уже не уверена, было ли это в реальности. Ей гораздо страшнее смотреть в лицо Рандзю Тому, которая сейчас сидит на полу, с силой сцепив руки в замок. Итика надеется, что Тому по привычке уйдет в ванную. Она ведь всегда так делала. Поэтому, почти уверенная, что находится в одиночестве, зарывается лицом в подушку, пробуя заглушить рыдание. Как обычно. Пока Тому в ванной пробует договориться с собой и поискать оправдания, оглушенная полным пренебрежением любовницы Итика, как не один раз бывало, ищет утешения в глупых слезах. Совсем не к лицу взрослой красивой женщине. Осторожное прикосновение к плечу приходится абсолютно не к месту — ошарашенная такими нежностями Сакура Итика просто отвешивает звонкую затрещину Тому, которая, оказывается, не успела никуда уйти. Дэнни Оушен пожимает плечами. Совершенно естественно. Истерика. Рандзю Тому не замечает вспыхнувший след от удара на собственном лице. Ласково, как маленькую, она укачивает в объятии исходящую слезами Итику. Нет, они никогда не покончат с этим. Наконец Сакура Итика может дать волю своей истинной слабости, и Тому ее понимает, не осуждая. Наконец она может обнять «маленькую приму» с нежностью. — Почему ты не скажешь ей? — Итика задает неуместные вопросы напрямую. Тому улыбается в ответ. — А почему ты не говоришь мне того, что на самом деле хочешь сказать? Зачем тебе вся эта шелуха про «дурной вкус»? Итика кусает губы, пробуя сформулировать. Ответ приходит не сразу. Почти светает, они сидят вместе на постели, как в школе, подтянув колени к подбородкам, отводя глаза, молчат о том, что давно хотят сказать друг другу и всему миру. Но отлично понимают друг друга. А, значит, однажды решатся.***
По дороге на вокзал Рандзю Тому отвозит Итику к ее дому и, прощаясь, отмечает про себя, какой у нее милый подбородок и длинные ресницы. Неудивительно, что на нее так смотрит Ханагата и еще девочки помладше из их труппы. Конечно, это не влюбленность, это такое возвышенное восхищение на расстоянии по отношению к красивой семпай, но это так очевидно и так трогательно, что вызывает невольную затаенную улыбку. Сакура Итика подбирает сумочку и перчатки с пассажирского сиденья, отправляясь спать до утренней репетиции. Конечно, она не выспится. Но появится на работе с улыбкой, чего уже давно за ней не отмечалось. Тому, взволнованная до дрожи, но с по-прежнему непроницаемым лицом, уже стоит на ступенях. На запястьях нет браслетов: ей нечего больше скрывать от Ханы. А Ранно Хана сразу замечает высокую фигуру на спуске с перрона. Торопится к ней, переживая, что вновь причинила столько неудобств своим ранним приездом. Семпай выглядит не как обычно: слишком пронзительный и тоскливый взгляд в качестве приветствия. Отчего-то Хана начинает тревожиться. Уж не выдала ли она неосторожным поступком или словом ту тайну, которую свято хранит? Рандзю-сан так любезна с ней, так заботится о ее успеваемости и успехах, так поддерживает ее во всем, что Хана просто обязана похоронить в себе секрет о романтических, как она подозревает, отношениях между ее партнершей и Итикой-сан. Напряжение постепенно спадает, Тому вглядывается в личико Ханы. Рандзю Тому, которая ночью была такой изощренной и настойчивой любовницей, не решается подать руки в знак приветствия той, о которой мечтает уже столько времени. Синкансен уходит дальше, на Осаку. Легкий ветер приподнимает юбку Ханы, она застенчиво улыбается. Тому поражается тому, насколько уязвима и вместе с тем терпелива ее партнерша. Выносить такие поездки ради того, чтобы побыть с родителями, почти каждую неделю нелегко. Оказавшись рядом с Тому, Хана опускает воротник пальто, собирая черные волосы, рассыпавшиеся по плечам. — Я рада тебя видеть. — Тому внимательно смотрит на Хану, смутившуюся от прямого взгляда. Рандзю Тому всегда добивается желаемого. Юхи-семпай, которой пришлось столкнуться с целеустремленностью Тому в совместной работе, не представляла себе, чего именно стоит строптивой отличнице ее путь к успеху. Она долго шла к тому, чтобы стать топ-звездой, добиваясь побед над собой, не отступая перед обстоятельствами и ситуациями, которые казались безвыходными. Рандзю Тому не пасовала и не пользовалась аргументом «не могу». С другой стороны, она никогда не ставила другим в упрек их слабости, стараясь помочь, но не задеть и не оскорбить. Может быть, именно поэтому эта ночь стала такой… необычной. Нужно было уметь смотреть правде в лицо — Тому сможет преодолеть себя и перестанет прятать покрасневшие запястья и исцарапанные плечи. Может быть, это оттолкнет от нее деликатную Хану безвозвратно, но иного выхода нет. Может быть, она ведет себя недостойно. И то, что она чувствует, обескуражит и разочарует в ней Рандзю Тому. Но Ранно Хана делает еще шаг вперед, прижимаясь лбом к воротнику куртки, робко приобнимая партнершу. Она всегда так тоскует вдали от нее. Мама накануне смотрела на Хану, гладила по волосам и пробовала понять, что происходит, но взрослые красивые женщины не дают понять природу собственных слабостей. Даже собственным матерям. А теперь ее пробует понять Рандзю Тому, прижимая к себе девушку, к которой за ночь до этого она не решилась бы прикоснуться, чтобы не пробудить волну непрошеных желаний и неуправляемой нежности. Если бы она дала волю чувствам — беды не миновать. Ранно Хана чуть дрожит в объятиях, неясно, от холода ли, волнения, или это ее, Тому, волнение, передалось Хане. Подбородок Тому упирается прямо в макушку Ханы, лоб девушки сухой и горячий, и по привычке Тому начинает беспокоиться, нет ли у мусумэяку температуры. Нужно ехать домой. Почему они едут домой к Тому, Хана не спрашивает. Значит, так и нужно, Хана полностью доверяет — она так привыкла. А Тому впервые за много дней чувствует себя на своем месте: рядом с Ранно Ханой. Они не будут говорить много, просто Хана посмотрит в глаза Тому и, не уступив никакой слабости, скажет, что любит. Любит ее такой, какая она есть. Сакура Итика выбросит с глаз долой совсем недавно купленные такие стильные, как ей до этого казалось, перчатки. Вероятно, у нее исправляется её неважный вкус. Она почувствует себя спокойнее, повеселеет, даже игра ее станет чуть более сентиментальной: ведь до этого она всеми силами старалась не делать упор на эмоции в своих образах. Это нормально: талантливые актрисы не боятся быть искренними. Со Кадзухо, даже не поменявшись в лице, скажет, что она всегда это подозревала. И нечего на нее так смотреть, у нее отличная интуиция в отношении всего, что касается романтики. Юхи Оозора, если бы была в курсе дела, поджала бы губы и скептически хмыкнула: мусумэяку обошла свою партнершу по твердости характера.***
— Что же теперь будет?.. — шепчет одними губами Хана, отступая к ограде мостика. Тому не успевает ее удержать — перепуганное личико, огромные глазищи на пол-лица, сбившееся дыхание… Ну вот. Рандзю Тому вовсе не так представляла себе первое объяснение. Зачем ей потребовалось целовать девушку прямо на нешироком мосту через Муко? Даром, что сейчас еще нет шести часов утра — но ведь и в это время здесь могут найтись непрошенные свидетели таких вольностей. А ведь не объяснишь потом, что Хана, по сути, ни в чем не виновата. Разве ее вина, что она так пронзительно и умоляюще смотрит на подругу влажной темнотой миндалевидных глаз? Тому окатывает волной жгучий стыд, хотя на губах все еще не остыл такой желанный, манящий, долгожданный поцелуй. Губы, только что целовавшие ее, целовавшие, Тому не могла ошибиться в этом, уже подрагивают от тихого рыдания. Хана закрывает лицо руками, чтобы семпай не видела, как она переживает. Ах, какая неловкость… Наверняка это она, Ранно Хана, виновата в том, что произошло. Она на протяжении всей обратной дороги мечтала сказать правду о том, что она чувствует… Мама рассказала ей накануне, что именно так поступают взрослые женщины. Тому отводит взгляд от смущенной Ханы. Конечно, она не могла догадаться тогда. Хотя Хана выдала себя сразу же. Вернее, почти сразу. Она с охотой и обожанием принимала любящую заботу семпай. А Рандзю доставляло удовольствие заботиться о Хане. Иногда Хана начинала запинаться или заливалась краской от неловкого прикосновения Тому. Но семпай все понимала и поддерживала Хану, так, что приучила девушку полностью себе доверять. — Прости, Ран-тян… — Тому пробует сгладить «неловкость». — Я поступила неправильно? Наверное, но Хана не берется осуждать Тому. Для нее семпай чиста, совершенна и прекрасна. И умеет добиваться своего. Она качает головой, все еще не отнимая ладоней от горящих щек. Тому подходит ближе, надеясь расслышать ответ, если он будет произнесен. Пусть и шепотом. Наконец Хана убирает руки. Бездонными глазами она смотрит на Тому, в упор, прощая от всей души. — Нет, Рандзю-сан. Я боюсь, что влюблюсь… И что мы тогда будем делать?.. От облегчения Тому не может найти слов. Только улыбается. И обнимает Хану. А той, кажется, уже все равно, что их могут увидеть… Им предстоит еще много совместных выходов на сцену: но именно с их Дэнни и Тэсс Оушенов что-то неуловимо поменялось. Новые оттенки в игре, искрящееся чувство наполнило каждую совместную партию, каждую песню и танец. Тысячи глаз зрителей не могли не заметить изменений, как и отдел экономической аналитики. У Рандзю Тому больше нет нужды наблюдать за Дэнни Оушеном в исполнении Чиэ. Она отлично справляется самостоятельно.