***
Пьер улетает в Испанию. Барселона — простой выбор для него, решение, над которым он даже не задумывается, хотя, может быть, — стоило. Он едва ли позволяет себе самому осознать свои действия, просто пользуется первой возможностью оказаться в стране, избежавшей проклятья его воспалённой памяти. Пьер теряется в городе фантазийного модерна, чувствует себя маленьким и незаметным, почти не чувствует себя собой и наслаждается этим, стирает свою личность, прячется среди тысяч муравьёв в гигантском человеческом муравейнике, надеясь, что это заставит его снова стать обычным и нормальным. Заставит его забыть, что он безвозвратно перестал быть таким. Ему сложно найти работу здесь, даже в Париже он едва ли был бы кому-то нужен без высшего образования, но Пьер цепляется за каждую возможность, за каждое место, где его согласны принять. Его скудных зарплат едва хватает на еду и оплату маленькой съёмной квартиры, но каким-то образом его искажённое сознание только радо тому, что он разрушает свою жизнь таким образом, что у него просто нет времени, сил и желаний, чтобы думать о чём-то большем, чем о простом существовании, о том, какую сумму он сможет потратить на обед завтра, сможет ли он отложить деньги на оплату квартиры или ему придётся отказаться от ещё одного выходного. Пьер не сможет так жить долго, он знает это. Пьер не хочет жить по-другому, он всё ещё видит это. Та жизнь, беззаботная, влюблённая, молодая, окончившаяся видом чужого мёртвого тела, жизнь, которая ассоциируется со смертью. Его хватает на год, прежде чем воспоминания догоняют его даже здесь, прежде чем он начинает видеть среди увлекающих каменных изысков обычную человеческую жизнь, неприглядную и обыкновенную, жизнь, которую Пьер видит прямо перед своими глазами. Здесь много неотшлифованного уродства простой истины, отвратительный блеск самых бедных слоёв населения, которых Пьер видит гораздо чаще, чем людей, обеспеченных хоть сколько-нибудь приличным капиталом. Он не избегает их, не чурается бездомных и нищих, помогает живущим по соседству проституткам и даже один раз случайно ввязывается в драку, пытаясь отбить у местных хулиганов парнишку из Судана, над котором они вздумали поиздеваться. Эта жизнь, честная, убогая, настоящая, взрастила в нём сострадание. И всё же Пьер исчезает снова, как только замечает среди знакомых сюжетов и силуэтов тел болезненно знакомые мутные шприцы с погнутыми иглами, маленькие пакетики, скрытно передаваемые из рук в руки. Пьер сбегает, преследуемый призраками прошлого и собственными параноидальными страхами, его путь нелогичен, обусловлен желанием раствориться во всём этом мире, скрыться от всех вопросов, на которые никогда никому не давал ответов, которые так боялся задавать самому себе. От чего он бежит на самом деле? Он остаётся на несколько месяцев в Италии, каком-то маленьком городишке, название которого даже не может вспомнить спустя время, а затем — на полтора года — в Португалии, прежде чем понимает, что старая жизнь никогда не покинет его в Европе. Он чувствует горький привкус тонкой вины на языке, когда видит сквозь иллюминатор взлётную полосу — его семья, вероятно, потеряла его след ещё в Испании, Пьер не помнит, когда последний раз вообще писал им и сообщал о своём местонахождении, он давно не связывается ни с кем из своих прежних друзей, даже с Шарлем, и справедливо считает, что они уже сами забыли про него. Может быть, думает он, это то, что он в конце концов заслужил. Первый пункт его остановки в Латинской Америке — Французская Гвиана, и до сих пор это самый счастливые годы его взрослой жизни, пока он греется под солнцем Руры и Камопи, пока Пьер заново вспоминает каково это — быть простым молодым парнем, без проблем и особенных забот, без необходимости прятаться от поджидающих его в тенях мертвецах со знакомыми лицами, он снова узнаёт, каково быть Пьером Гасли, каким он был когда-то в оставшемся за Атлантикой Руане. Пьер снова находит в себе смелость почувствовать себя хоть немного наслаждения от жизни, а не смутного удовлетворения от удачного выживания, даже встречает нескольких людей, которых, очень осторожно, может назвать друзьями. Солнце и океанские волны успокаивают его тревоги. Свой юбилей он встречает в джунглях, нелегально пересекая границу Бразилии. Пьер знает, что это по меньшей мере безответственно и опасно, он может не иметь высшего образования, но он не тупой, он прекрасно осознаёт, что жизнь нелегального мигранта — это жизнь без любых гарантий, побег от власти и любых подозрений, жизнь, которой никогда бы для него не хотели его близкие, но Пьер всё равно выбирает это. У него нет денег, чтобы позволить себе официальное пересечение границы, чтобы получить официальную работу в чужой стране. Это больше не Европа, но Пьер искал именно этого, не так ли? Здесь даже хуже, чем Пьеру приходилось раньше, когда единственное, что ему остаётся — перебиваться полурабскими работами, где ему не обещано никаких прав, где ему просто приходится верить, что его наниматели окажутся достаточно порядочными, чтобы заплатить ему, что в следующем месяце он не окажется на улице без дома и работы. Пьер никогда не хотел для себя такой жизни, но и вырваться из неё уже не мог. Может быть, этот год в Бразилии стал для него переломным в сознании, когда к двадцати шести годам он начинает осознавать, что занимается осознанным саморазрушением, что, по сути, мало чем отличается от своих бывших друзей и девушки. Как Сид и Нэнси, она говорила ему, а Пьер отказывался. Как Сид и Нэнси она говорила, а Пьер так и не смог избежать судьбы Сида. Пьеру нужно чудо, чтобы вырваться из этой порочной колеи. Он давно знает, что в Бразилии может быть опасно. Ещё раз, он может быть безответственным, но он не глуп и не ищет смерти, не ищет даже проблем, но судьба всё равно настигает его даже здесь. Пьер возвращается с работы поздно ночью, это уже достаточно плохо, он прекрасно осознаёт это, и идёт так быстро и скрытно, как только может, чтобы не попасться на глаза бандам, которые, как он осведомлён, могут быть здесь. Но он всё же сильно утомлён после долгой смены и в лучшем случае истощён. Поэтому не совсем удивительно, что он в конце концов привлекает к себе нежелательное внимание. Они заталкивают его в безлюдный проулок, схватив за капюшон кофты и приставив к боку нож, больно упирающийся остриём в рёбра. Их не так много, как могло бы быть, но он всё ещё один, а они всё ещё вооружены и требуют все его деньги и ценности. Адреналин питает его, пробуждает, но Пьер не может ничего сделать, чтобы вырваться, хватка на нём слишком крепкая, а нож слишком близко, чтобы он мог дёрнуться, и Пьер совершенно точно не может отдать им ничего, это просто убьёт его, оставит без еды и жилья на месяц, он почти готов плакать от бессилия, остро осознавая собственное бессилие и безысходность. Пьер молится о чуде. Пьер так не хочет умирать. Грабители кричат на него, его отказ злит их, тот, что угрожает ему, бьёт его кулаком в живот, на секунду отведя нож. Пьер задыхается от удара, почти сгибается от его силы и ждёт, что за этим последует острая боль вонзённого в плоть лезвия. Он не жмурится, хочет смотреть своей смерти в лицо до конца, но кто-то вдруг врезается в напавшего на него бандита, сбивая его с ног, выиграв Пьеру пару секунд, и кричит на чистом английском: «Беги!» Пьер просто подчиняется, ни мгновения размышлений, его самые примитивные части берут верх, «бей или беги», и Пьер бежит, не оглядываясь, даже чтобы удостовериться, что его спаситель не в опасности, ему приказали бежать — и Пьер бежит. Он слышит громкие шаги рядом и на секунду готов практически закричать в панике, прежде чем тот же голос командует: «За мной!» Пьер следует покорно, не задаёт вопросов, он не слышит криков или шума погони за адским грохоом биения сердца в ушах, глухим топотом их подошв. Его спаситель петляет узкими кривыми проулками настроенных будто друг на друге фавел, Пьер следует за ним молча, только жадно хватает ртом воздух, они единственные души здесь, в полумёртвой полуночной тишине посреди удушливой нищеты бразильских трущоб. Они упираются в край обрыва, мужчина прихватывает его за плечо, помогая затормозить, и смотрит вниз. «Там покатый склон, грязь и глина,» он тяжело дышит, но запыхался явно меньше, чем сам Пьер, «прыгай за мной и береги ноги, я поймаю внизу.» Он не даёт Пьеру даже секунды возразить или задуматься, отталкивается от края обрыва и исчезает во тьме. Пьер вдыхает. Два удара сердца. Пьер не хочет знать, насколько грабители полны решимости найти их. Он выдыхает. И прыгает во тьму. Он чувствует только, как его тело бесконтрольно скользит вниз, набирая скорость, Пьер панически машет руками, бессмысленно пытаясь уцепиться за что-нибудь, найти опору, чтобы затормозить, но его пальцы хватают только комья грязи. Он заставляет себя молчать, давит зарождающийся крик за грудиной, не позволяя проникнуть между приоткрытых губ ни звуку, понимая, что это сведёт на нет всех их усилия, но он хочет орать. Сильные руки ловят его внизу, дёргая в сторону, замедляя ход. Это тот мужчина, понимает Пьер, его сегодняшний ангел-хранитель, но его поглощённое паническим желанием бега сознание заставляет его отталкивать любого, кто прикасается к нему сейчас. «Спокойно, спокойно, мы в безопасности,» мужчина шепчет с придыханием, его руки парят вокруг Пьера, не трогая, но окружая поддержкой. «Сюда они не полезут.» Пьер кивает, позволяя себе поверить его успокаивающим словам, хотя он знает, что для этого нет никаких оснований, но Пьер просто хочет немного спокойствия и уверенности, пусть даже немного мнимых. «Спасибо,» Пьер выдыхает, наконец почувствовав, что его лёгкие перестают схлопываться внутри него, как опустошённые баллоны с выжженным газом, как страх и адреналин горят в его груди, перехватывая хлипкое дыхание. «Думаю, ты только что спас мне жизнь.» Пьер дрожит, когда осознание тяжести этих слов полностью доходит до него — так или иначе, расставшись с деньгами, здоровьем или жизнью, но он не увидел бы своего будущего после этой ночи, если бы не мужчина перед ним. Пьер разглядывает его, восстанавливая дыхание, теперь, когда он может это сделать — мужчина выглядит молодо, один из тех людей, по которым невозможно определить их возраст, с кожей, кажущейся даже более тёмной в мутном свете луны, чем она есть на самом деле, почти чёрными глазами и красивыми медовыми кудрями в низком хвосте. Он выглядит похожим на одного из местных жителей и одновременно совершенно другим. «Я Льюис,» он протягивает ему руку, и Пьер хватается за неё с отчаянием утопавшего, которым был ещё несколько минут назад. «Пьер,» он даёт ему своё имя в ответ и видит, как Льюис удивлённо поднимает брови. Пьер понимает, должно быть, удивительно увидеть в бразильской глубинке европейца. «Да, я не совсем… местный.» «Я заметил,» Льюис невесело хмыкает, «местные в такое время стараются не ходить.» Теперь Пьер смотрит на него, выгнув бровь, и Льюис улыбается. Красивая улыбка, думает Пьер отстранённо. «Я тоже не совсем местный,» Пьер фыркает. Адреналин всё ещё шумит в его крови, делая его пьяным и немного сумасшедшим, он изучает взглядом их перепачканные грязью тела и одежды, его джинсы явно порваны в паре мест, так что Пьер едва ли надеется зашить их позже. Он истерично хихикает. «Я…» Пьер оглядывается, только теперь понимая, что совершенно не понимает, куда они забежали, скрываясь от погони. «Где мы?» «О, ну,» Льюис смущённо смеётся, на его щеках крошечные ямочки, которые Пьер едва может различить в бледном свете, и которые явно заставляют его сердце биться немного быстрее. «Ты знаешь, наверное, будет проще, если я провожу тебя домой.»Часть 1
25 марта 2024 г. в 01:02
Он влюбляется в Лондоне. Его сердце разбито в Париже.
Как Сид и Ненси, она смеётся, лёгкая и тонкая, почти прозрачная в этой нелепой холодной французской весне. Как Йоко и Леннон, отвечает он, ему не нравится эпатаж на кончике медицинской иглы.
Его сердце полно в Амстердаме, его любовь умирает в Берлине.
Он не думал и на мгновение, что она могла не шутить. Её лицо обезображено гримасой, которую он не узнаёт, улыбка ужаса, глаза полные смертельного восторга. Бледная кожа её предплечий усеяна картой посиневших отметин.
Её рука в его от Брюсселя до Ротердама. Её прах в его рюкзаке в самолёте до Ливерпуля.
Он возвращает её родителям и исчезает из их жизней прежде, чем они успели бы обвинить его в преступлениях, которых он не совершал. Его глаза сухи, он не плачет над её смертью. Все его слёзы остались в Потсдаме.
Он собирает вещи едва возвращается в Руан, сбегает от прошлого и самого себя, от преследования и вины, которые мерещатся ему повсюду, от кошмаров, в которых она всё ещё жива. От кошмаров, в которых её тело исчезает в огне. Он сбегает, не оглядываясь. Не думая о том, что добровольно пускает свою жизнь под откос.
Его жизнь только начинается после восемнадцати. Он едва не расстаётся с ней в двадцать шесть.