Холодным

Месть – блюдо, которое подают холодным. Аль-Хайтам с характерным хлопком закрывает книгу, даже не подумав о том, чтобы хотя бы вложить туда что-нибудь в качестве закладки – номер страницы так и не запомнился, а специально искать её аль-Хайтам пока и не собирался. Пока – до того момента, как его серое вещество будет способно продолжить – потому что ещё одно упоминание еды, и Хайтам точно не выдержит. Носом тянет навязчивый аромат специй и пряностей, которыми, очевидно, был пропитан очередной стейк, с характерным звуком шипящий на сковороде в масле и время от времени переворачиваемый деревянной лопаткой, и аль-Хайтам поднимается из любимого кресла, место в котором принадлежало секретарю, чтобы всё же пройти в кухню и взглянуть, что на этот раз происходило там. А происходил Кавех, недовольно морщивший нос и лихорадочно трясший рукой – судя по заметному покраснению, обоженной. Впрочем, даже это не останавливает его – голыми руками Кавех подсовывает стейк на деревянную лопатку и помещает на заранее подготовленную фольгу. Аль-Хайтам пристально наблюдает – как без единого колебания пальцы умело заворачивают дымивший кусочек в фольгу, оставляя так на пару минут, а после выключают огонь и вытяжку. И только сполоснув руки от пятен жира и охладив ожог, Кавех наконец-то замечает Хайтама. — О-о-о, ты как раз вовремя! — он улыбается, стряхивая капельки воды с кистей и обтирая их о домашние штаны. — Есть кое-что, что ты обязан попробовать. Аль-Хайтам смотрит недоверчиво – и от Кавеха это не укрывается. Он закатывает глаза, наконец поворачиваясь к супругу полностью, и многозначительно и долго смотрит. До-олго смотрит.. Аль-Хайтаму кажется – в нём сейчас дыру прожгут. Кавех бы прожег – обязательно, но точно не сегодня. Сегодня, очевидно, планируется очередная пытка едой. Кавех в последнее время уж слишком заинтересовался кулинарией – да так, что аль-Хайтам иногда думает, не хотят ли его отравить – уж больно велик стал энтузиазм блондина в изучении новых рецептов и техник, результаты которых он тестировал именно на аль-Хайтаме. И Хайтам в целом то не протестовал – готовил Кавех хорошо и делал это уж точно в разы аккуратнее – аль-Хайтам до сих пор рассматривал слегка видные рубцы после ожога от уксуса, небрежно пролитого на руку в тот самый раз. И тем не менее, Кавех всё равно заставлял напрячься, сначала хорошенько подумать, не ждать ли в яблочном пироге дополнения в виде апельсинов или крем с использованием мороженого, которое аль-Хайтам так-то не сильно жаловал, однако Кавеху магическим – Хайтам вспоминает всяких колдунов, согнувшихся над своими котелками с адскими зельями – образом удавалось уговорить попробовать. Единственное отличие – Кавех ими не травил. Ну или так казалось. — М-ну? Попробуешь? — воодушевленно спрашивает блондин, сервируя на отдельной тарелочке аккуратный стейк, только вытащенный из фольги, с соусом и зеленью. — На этот раз мне стоит бояться? Кавех лишь фыркает, скрещивая руки на груди и обидчиво морща нос. Его волосы, собранные в небрежный пучок, местами забавно выбивались прядками, непослушно повисая перед лицом и причудливо торча – аль-Хайтам невольно засматривается. Интересную вещь он наблюдал – Кавех мог вечно хранить обиды даже на на незначительные вещи – а сам он, Хайтам, мог вечно за этим смотреть без перерыва. Но даже если Кавех и хранил обиды, это не мешало ему как следует отыгрываться – даже если получалось, так-то, не очень. Кавех действует импульсивно – мстит тоже, не всегда думая. Это забавляет – аль-Хайтама уж точно. — Выглядит очень аппетитно, — Хайтам все-таки вздыхает, беря для себя вилку и присаживаясь за стол. И ещё долго чувствует – не наблюдает – на себе всё тот же прожигающий взгляд. — Уверен, на вкус оно не хуже. И от него не может ускользнуть довольная кавеховская улыбка, которую так тщетно пытались скрыть. И аль-Хайтам бы улыбнулся тоже, только если бы не почувствовал на языке остроту перца, как будто бы его туда бахнули в количестве, способном убить не то, чтобы человека, а что-нибудь и покрупнее. — Правда, перца многовато... — он прожевывает мясо, смакуя приятный, но уж слишком острый сок. И старается не прыснуть со смеху – физиономия Кавеха, перекошенная от явного негодования, другой реакции и не могла вызвать. И И аль-Хайтам невольно ухмыляется затее, что пришла к нему так неожиданно, но очень даже вовремя. — Кстати, пока не забыл... Кавех вопросительно смотрит ему вслед, слышит возню и копошение в кладовке, а после неторопливые шаги. На стол небрежно кладётся большая белая упаковка – и Кавех явно чего-то недопонимает. — И что это такое, прости? — аль-Хайтам старается не подавиться, искоса глядя на разъяренного Кавеха, державшего в руках пакет поваренной соли, красиво завязанный красной ленточкой, и на то, как иронично позади него в окне можно было услышать так кстати громыхнувший гром и видеть клишированно сверкнувшую молнию– вот-вот, и какая-нибудь поразит и самого Хайтама. — Там написано – соль, — отвечает он, сглатывая горьковатую жидкость и тут же поясняя. — Суп в прошлый раз был настолько пресным, что моя нелюбовь к нему выросла в пять раз. — Ах вот как! То перца много, то.. Ну ты и.. — Кавех морщит нос и хмурит светлые брови, а руки его отчаянно сжимаются в кулаки, и создаётся ощущение, что они вот-вот разорвут пакет на куски. Однако всё, что только смог сказать Кавех, было беззлобное: — Вон из моей кухни. — Это и моя кухня тоже.. Но аль-Хайтаму известно, что после своей выходки придётся обязательно просить прощения – даже если он и не хотел задеть блондина, всё равно считал извинения нужными, и именно поэтому, накинув свой плащ, выбегает на улицу – за примирительным букетом и любимыми конфетами Кавеха.

***

Говорят, месть – блюдо, которое подают холодным. Аль-Хайтам не совсем понимает, кто именно ему мстил, и почему месть оказалась неправильно горячей – всю ночь окутывала лихорадкой и ненужным насморком. Он смотрит на альстромерии, купленные ещё вчера в цветочном и сейчас так иронично стоявшие в вазе на комоде, будто бы насмехаясь над ним – а почему – непонятно. Он молча смотрит на дверь, приоткрывшуюся с тихим скрипом, на Кавеха, так же тихо проходящего в комнату и садящегося рядом. На тумбу ставится тарелка – судя по молочному запаху, с кашей – а под бок забирается Мехрак, никак не отлипающий и гулко мурчавший. — Даешь, Хайтам.. — вздыхает Кавех, аккуратно убирая серые прядки с лица и закалывая их красной заколкой. — Апрель на дворе, а ты слечь умудрился. Хайтам красноречиво молчит – сказать нечего. Он сильнее закутывается в одеяло, пряча лицо, однако его останавливают чужие руки и голос, просивший (удивительно, что не требовавший) присесть. В руках помещается недавно принесенная тарелка, от которой еще шел пар. Аль-Хайтам берёт ложку, ест понемногу, стараясь растянуть поедание горячей каши, как вдруг на языке вновь чувствуется нечто странное. — Солёная?.. — Он смотрит на Кавеха, жуя, несмотря на несколько необычный вкус. — Кавех, она солёная... — Надо же было тебя как-нибудь наказать, — блондин беззлобно улыбается, подпирая щеку рукой и глядя на супруга из-под ресниц. А аль-Хайтам смеётся – месть Кавеха, как все, что он приготовит, никогда не была и не будет холодной.