Чёрная бездна голубого океана: Фрустрация

      С. Костич.       День 9:       За эти не полные десять дней мне впервые в руки попала ручка и что-то, на чем я могу писать. Сил, правда нет, но я очень бы хотел задокументировать то, что произошло. Не знаю, стоит ли в нашей ситуации вести дневник - не сегодня, так завтра все умрем в этой кромешной тьме.       Да и у меня нет сил дальше бороться с этой дрянной старухой с косой. Мы спрятались, мы сбежали, мы выжили - но в чем смысл? Смысл в том, чтобы пережить цивилизацию на пару месяцев?       Наверное, простом мы, люди, не способны смириться, мы боремся даже тогда, когда, казалось бы, нет никаких возможностей выжить, спастись из капкана, в который загнали сами себя. Черт возьми, угораздило же меня выбрать такую профессию, как океанограф - сейчас бы не думал о своем бедственном положении, а уж давно был бы развеян по ветру.       Интересно, а сколько еще продержится эта рухлядь? Мы посменно затыкаем дыры в обшивке, стабилизируем давление, пытаемся наладить бесперебойную подачу энергии...       Для чего? Не лучше ли, чтобы нас раздавило на глубине чудовищным давлением, и мы бы более не пытались сопротивляться неизбежной судьбе?       Я бы давно уже сдался и опустил руки.       Как же я рад той француженке, она не даёт огню жизни потухнуть в моей душе. Черт, а я даже её имени не запомнил. Жаклин, запомни, Жаклин!       День 11:       Чертова течь на первой палубе! Весь вчерашний день были заняты тем, что пытались локализовать её! Вся наша база ходит ходуном - давление вот-вот расплющит нас в блин! И почему же я не пошел на инженера, как хотела матушка?! От меня явно бы было больше пользы. А так - словно дерьмо в проруби совершенно бесполезный аппендикс!       Боже, когда же это закончиться! Снова скрипит корпус.       День 12:       Сегодня впервые ели за общим столом на темном подтопленном складе в помещении, которое определили под столовую. Нас больше, чем я думал - в этой подводной могиле оказалось целых семь человек, даже удивительно! Хотя, нет, что вот реально удивительно, так это то, что все мы - максимально разные, я такого национального колорита никогда не видел!       Забыл в первой записи представиться для тех, кто, может быть, если человечеству очень ОЧЕНЬ сильно повезет. Зовут меня Стефан Костич, работал (до недавнего времени) на Международной Платформе Изучения Океанов (IOEP), в Атлантике. Работал тут ещё с прошлого, 2069 года, и меня все утраивало. Нет, правда мне бы и в голову не пришло на что-то жаловаться - у нас в коллективе царил мир, взаимопонимание и легкость, даже не смотря на некоторые проблемы с коммуникацией, так как не все тут хорошо знали английский, на котором решено было вести все дела, да и в целом разговаривать. У меня в, к примеру, проблемы с ним - я намного лучше знаю русский, хоть и не так хорошо, как свой родной сербский. Ну, братушки же, чего там учить?       Не хочу много писать, я не писатель какой-нибудь, скажу лишь то, что выжили мы не по случайности - когда мы узнали, что нас ждет впереди...

[запись обрывается]

      День 13: Вчера так вымотался, что не смог закончить запись, а сегодня выяснилось, что тетрадь намокла, чернила потекли и большая часть моих записей стерлась. Очень обидно.       Так что, теперь буду краток. Помимо меня здесь, на этой морской консервной банке для людей, которая вот-вот хрустнет и похоронит нас на глубине, живет ещё шестеро несчастных, коих прокляла судьба на медленную смерть. А сомневаться в том, что мы тут все умрем, лично мне не приходиться.       Итак, приведу списком:       Стефан Кос       Жаклин, фамилию не знаю, самый молодой член нашего "экипажа смертников", ей, как оказалось, двадцать, и она сюда, ну, то есть, на платформу IOEP прибыла напрямую из своего института океанографии, в Париже, между прочим.       Джонатан Мартин, уж его я хорошо знаю - он был начальником моего отдела, но сейчас это уже не важно. Состояние духа - кошмарное. Ему около тридцати, хотя я бы дал парню лет двадцать шесть. И как только он стал таким начальником, в таком возрасте?       Дэвин-ирландец. Фамилию не знаю. Рыж. Хмур. Ни с кем не общается. Говорит на английском с чудовищным ирландским акцентом. Я половину слов его не понимаю.       Борис Викторович, а по фамилии - то ли Павленков, то ли Павлухин (никак не запомню). Если я про Дэвина говорил, что он хмурый, то Борис Викторович - сама серьезность. Он, по моему, старше нас всех, ему под пятьдесят. Немногословный дядька, но, как мне кажется, с ним можно найти общий язык. Всегда его только по имени-отчеству называю, хотя мне так не привычно.       Кристиан Смит, 26 лет, канадец, парень веселый, пытается подбадривать нас как может. Даже здесь. На глубине. Помирать, так с музыкой, да? Темнокожий паренек, иногда не сразу замечаю его в наших извечно темных коридорах. У него еще и привычка носить все черн темное. Специально что-ли это делает?       Сатоми Митсу. Вторая девушка в нашем обществе. Японка, хотя у нее от азиатки немного, наверное, кто-то из родителей был европейцем. А ещё она сама сказала, что большую часть жизни в Чикаго прожила. Умная, собранная, спокойная, даже очень спокойная, непрошибаемая. САМУРАЙСКАЯ ВЫДЕРЖКА! Как по мне, она самая умная среди нас, но ей не хватает физической силы и роста, потому она больше руководит, чем что-то делает. Наверное, и сама это поняла, потому сегодня мы обедали её стряпней. Очень вкусно, надо сказать, у нее талант, делать из простых ингредиентов, из чертовых консервов что-то по настоящему недурное на вкус.       Сейчас, заканчивая с этой записью, чувствую себя странно, словно какое-то досье собираю. Впрочем, не думаю, что кто-то меня осудит за это - некому.       Не смотря на то, что прошло уже почти две недели, но мы никак не можем осознать произошедшее. Да и кто бы вот так мог принять и признать, что мира просто нет. Мы никогда не поднимемся на поверхность, никогда не вернемся домой, никогда не увидим близких и друзей. Их нет.       Нет, возможно, что кто-то и спасся, но я в этом не уверен. Разве что, где-то глубоко под землей, в каких-нибудь бункерах. Впрочем, у них явно лучше положение, чем у нас - им не приходиться сражаться за целостность своего дома каждый день, каждый час, каждую гребенную минуту.       Устал.              День 14:       9:55. Кажется, удалось стабилизировать хотя бы жилую секцию, не придется спать посменно, ожидая каждую секунду прихода смерти от разгерметизации.       Я ненавижу море, его глубины, черную бездну. Я стал океанографом только для того, чтобы побороть фобию. Но сейчас мне по настоящему плохо, каждый день, с самого пробуждения и до сна - я не перестаю испытывать страх и непреодолимый ужас, едва вспоминаю о том, что мы находимся на глубине в 3600 метров, а вокруг - мертвая глубоководная пустошь, в которой идет этот мерзкий "морской снег".              17:05. Мы долго думали - стоило ли использовать наши глубоководные барокостюмы, чтобы исследовать окружающее пространство в поисхках чего-то ценного. Почти все, кроме Джонатана были уверены, что это отвратительная, глупая идея, и что мы не можем позволить себе такой риск.       Во-первых, что именно он хотел найти на глубине? Вот что?! Тут почти нет крупных, съедобных организмов, которые могли бы пойти в пищу, а уж тем более нет никаких водорослей, а если этот придурок хочет найти ресурсы, возникает резонный вопрос - какие? Да и зачем?       Впрочем, нас негласный лидер, Сатоми, предположила, что на дно могли оседать различные обломки с поверхности, которые и могли бы нам помочь. Чуть позже француженка подтвердила, что мы находимся в точке океана, которая всегда была весьма оживленной, так что на дно и в самом деле могли оседать, как она выразилась, "материала техногенного происхождения", иначе говоря - разный мусор и обломки судов, потерпевших крушение. Сатоми парировала, что искать их, находясь, фактически, в полной слепоте - фонари и приборы освещения у нас весьма слабые - сущее самоубийство.       Во-вторых, мы сильно беспокоимся за целостность нашего убежища - мы и так пережили экстренное погружение в этой посудине, едва-едва залатали течь и трещины, стабилизировали давление, а теперь один умник предлагает нам пойти в наименее стабильную часть комплекса и открыть там шлюз? Борис Викторович вполне резонно заметил на своем ломаном, грубом английском с русским акцентом, что из-за перепадов давления снаружи и внутри нашего морского убежища, все может пойти по [запись стерта], и все разлетится на куски, нас же вмиг размажет по стенкам. Кажется, моя фобия после этих слов лишь усилилась - я весь оставшийся день ловил одну паническую атаку за другой.       А, ну и, в-третьих, сами барокостюмы для нас были, скажем так, той ещё загадкой. Дело в том, что никто из нас, выживших, никогда ранее не надевал эти штуковины. Нет, мы знали, как работает эта технически продвинутое чудо глубоководной техники, да только в теории. До практики дело ни у кого так и не дошло. Впрочем, у Бориса Викторовича наибольший массив данных о подобных барокостюмах. Как он рассказал только мне, правда на русском (признался потом, что слабо владеет английским и не хотел мучать себя и остальных своим произношением), что имел дело с подобными барокостюмами в Архангельске, лет десять назад, но там костюмы были предназначены для глубины в 600-800 метров. По правде говоря, его слова меня не утешили.       В итоге, мы сильно разругались с Джонатаном. Теперь он с нами не разговаривает. А ведь разобщение в коллективе есть самая страшная вещь, в нашей-то ситуации.       Отложив дневник, я тяжело выдохнул и осмотрелся. Протяжный, скулящий скрип металла разнесся по всему комплексу, заставив меня впиться в стол моментально побелевшими пальцами. За две недели пора бы было и привыкнуть к этим звукам, но я каждый раз ожидал смерти от разгерметизации. О, это ужасно! Как представлю, так сразу бросает в дрожь, и это не самое худшее.       Неконтролируемые приступы безумного, буквально первобытного страха застигали меня врасплох. Разгерметизация.       Я боялся океана, я жутко страшился утопления, мне становилось плохо от того, что где-то в бескрайних, темных водах водились настоящие монстры, коих непонятно как породила наша Матушка-Земля. Именно что боялся. Ныне же это в прошлом.       Океану плевать, он готов был приютить нас, возможно последних представителей своего вида в своей бескрайней пучине, дав лишь одно условие - выжить. И оно едва ли было выполнимым в долгосрочной перспективе.       Мой страх перед водой никуда не ушел. Да только куда сильнее я боялся того, что, однажды, закрыв глаза в своей постели, я услышу кошмарный треск, а в следующую секунду меня разорвет в клочья из-за давления. Иногда, закрывая глаза, я осознавал, что надо мною просто километры воды...       - Вот же, Борис Викторович, - цыкнул я, чувствуя, как меня пробирают мурашки от очередного приступа глубоководного страха, но одновременно с этим легкая улыбка окрасила бледное, изнеможённое лицо. Я снова вспомнил слова той песни, которую на днях слушал на своем допотопном плеере ещё с дисковым приводом (или как там оно называется? Я подобное только в музеях видел, серьезно) Борис Викторович. Честно, из головы вмиг вылетело название группы, песни и большая часть текста, которые, к слову, мне вежливо растолковал старший товарищ. Зато мне в память въелись слова на русском из припев "и что над нами километры воды, и что над нами бьют хвостами киты, и кислорода не хватит на двоих".       Насчет кислорода я не беспокоился - у нас работали почти все системы циркуляции, и кислород добывался из воды без проблем. Даже если бы вышли все семь функционирующих механизмов, у нас было еще четыре аварийных.       Что до китов - никогда в живую их не видел, да и, пожалуй, уже не увижу. Они и так были на грани вымирания, а сейчас точно все погибли из-за катастрофы.       Остаются лишь километры воды. Давящей, темной, мутной, безжизненной и пропитанной гнетущим чувством чего-то зловещего. Как же я рад, что у нас нет ни одного иллюминатора, только внешние камеры и экраны на пульте управления.       В кровати я проворочался около двух часов. От давящей на меня атмосферы я то скрипел зубами, то заливался слезами, то грыз ногти. По правде говоря, я изуродовал себе все пальцы, погрызя на них всю кожу.       Я встал с постели в час ночи и пошел слоняться по нашему комплексу. Он был небольшим, тут меньше двенадцати отсеков, из которых в исправном состоянии всего семь, но пошел я на нашу импровизированную кухню, пройдя мимо пульта управления, где дежурили Сатоми и Борис Викторович. Я коротко кивнул им и прошел мимо, сев в нашей столовой на свободный стул, уронив голову на руки. Слезы сами покатились из глаз, даже не знаю, из-за чего в большей степени - от осознания неизбежной медленной или, напротив, моментальной гибели тут, на дне, от понимания того, что мир сгинул в огне одномоментной, но убийственной гамма-вспышки, или от того, что я не вижу никакого выхода из сложившейся ситуации.       - Эй, молодой, - хлопнув меня по плечу, рядом, внезапно, сел Борис Викторович. Короткая стрижка, бородка и усы, неизменная клетчатая рубашка и серые штаны, и почти что черные глаза, усталые, но серьезные, даже суровые. По одному взгляду на него становилось понятно - этот дядька повидал много такого, от чего я бы с вероятностью в сто процентов полез в петлю. - Ты чего-то совсем скис? Так, давай, соберись-ка! - Борис Викторович грубовато потряс меня за плечо и я выпрямился, утер слезы и шмыгнул носом.       - Я... Да просто... - выдавил я на русском, но тут же выдал на своем родном, сербском. - Мне невыносимо жить в этом кошмаре! Я понимаю, что вы тоже на грани, но... Ох, простите, - последнюю фразу я сказал уже на русском, закрывая лицо руками, чтобы он не видел моего состояния, теперь меня прошиб стыд. - Я... Это просто... Простите меня, Борис Викторович.       - Так, давай, взбодрись. И не извиняйся - я не каменный, я прекрасно понимаю тебя. Самому тяжело осознавать, что остался одним из последних людей на Земле, - как-то странно хмыкнул старший наставник, снова хлопнув меня по плечу, а потом я услышал шелест фантика. - Вот, держи-ка, Стефан, подкрепись. Ты почти ничего не ешь. Опять же, понимаю, но так нельзя. Еда - самое важное, твой организм нуждается в калориях. А особенно - в сахаре. Давай, бери, уминай, - увидев перед собой плитку шоколада в цветастой обертке с многообещающим названием "Матрешка", я невесело хмыкнул.       - С-спасибо, Борис Ви-викторович... Еще раз простите меня за мое разгильдяйство...       - Не извиняйся, - повторил тот, покачав головой. - Мало кто способен вынести наши, кхм... Необычные обстоятельства, - он помрачнел. - Но мы должны быть готовы, у нас должна быть высокая моральная подготовка, понял? - он посмотрел в мои раскрасневшиеся глаза. - Ты, кажется, что-то там пишешь, верно?       - Д-дневик, - прошептал я. - Дневник веду...       - Дневник Конца Света, - как-то даже мечтательно и романтично протянул старший. - Вот, давай, это, какое-никакое, а творчество. Душу отведешь. Поди-ка, попиши чего-нибудь, ага? Я ведь вижу твоё состояние, друг, того и глядишь скоро будешь в обморок падать от того, как сильно накрутил себя. Мы все в дерьме по самую макушку, это точно, но мы стараемся как-то отводить негатив. Вот у тебя на такой случай есть дневник! Пиши в нем почаще и побольше, хорошо?       - Хорошо, Борис Викторович. Так значит, Дневник Конца Света? - я выдавил из себя неуверенный смешок. - Звучит как бестселлер на целых семь человек!