ду́хи сердца моего

Пока ты меня держишь за руки У меня ничего не болит

Элли на маковом поле — футболка.

I. акварельные ду́хи

и их маленькое спасение.

Совершенно тёмную комнату наполнило дымом тлеющих аромопалочек. Хвойные всегда пахли костром и напоминали о далёком, совсем призрачном детстве. Хван Хёнджин перестал спать ровно тогда, когда трещина в его сердце превратилась в дыру быстрого разрушения, из которой потихоньку выливалась и его душа, словно разноцветная вода после акварели, которой он так любил рисовать. Капли падали с кисти, тут же впитываясь в лист шершавой бумаги. Напоминали морские слёзы. Прозрачно-голубые. Солёные, потому что с примесью его слёз. Сладкие, потому что медовые. Хван медленно проводил кистью, вырисовывая беспокойные волны; они подобны его мыслям. Рука дрожала, сбивалась. Выходило слишком остро для волн. Хотелось смять лист и выбросить, как и сотни других, покоящихся где-то в мусорных баках холодного города. Они там замёрзли, наверное. Хван тоже замёрз, но окно в комнате он никогда не закрывал. Всю зиму не закрывал, ведь ни на секунду не переставал так отчаянно ждать пения птиц, что обычно прилетали к весне, но тут словно вечная зима. Он оставил свою юность в холодных четырёх стенах старой пятиэтажки, под гнётом вечной ругани, неприятия себя и мёрзлой пустоты. Здесь голые бетонные стены разрисованы акварельно-душевными пятнами, собирающимися в одно большое и измученное «Я». Хёнджин всегда думал, что он потерял его. Потерял своё «Я», навсегда оставшись лишь тонкой оболочкой чего-то похожего на человека, но это не так. Это не так, потому что в его сердце всё ещё ощущается жжение. Нет, не болезненное, а именно то жгучее чувство, побуждающее просто продолжать быть. Хотя бы просто продолжать быть. Жить, творить, любить. Быть. Оно то разгорается, подобно огню, то тлеет, подобно костру. Но никогда, никогда не гаснет. И если бы не он, всего бы этого не было, наверное. Тогда, морозным ранним утром, Хёнджин в вечном одиночестве прогуливался по лесу. Деревья там покрыты белым пуховым одеялом, прямо как из детства, которого у него не было. Ресницы покрывались колким инеем, а моргая, таяли, смешиваясь со слезами и стекая по чуть исхудалым щекам. Он сам не знал, что он тут искал. Его просто тянуло, да и дома не сиделось; там всё пропитано болью. Дыра в сердце болезненно сквозила. Вьюга тогда была сильной, а у Хёнджина сил совсем не было. Он лёг на белое, мягкое одеяло января. Горячие слёзы обжигали его замёрзшие, алые щёки, хотя на душе совсем ничего не было, кроме тихого отчаяния. Снежный хруст откуда-то справа послышался под чьими-то тяжёлыми ботинками. Хван был бы даже рад, будь это маньяк, но это оказалось его маленькое спасение. — Хэй, с вами всё в порядке? — голос его настолько глубокий, что сердце Хёнджина забилось новым, ранее не бывалым тактом. Хёнджин проморгался. Стёр рукавом остатки акварельных слёз и направил взгляд в бок. — Почему вы тут лежите?  Миловидный парень, на вид его ровесник, подошёл ближе и присел рядом. С его появлением здесь будто всё неожиданно ожило: солнечные лучи пробились сквозь зимние тучи и медленно начали согревать холодную землю; лёгкое пение снегирей вдруг послышалось с еловых ветвей, а с них же прямо на голову упал снег. Тревожная вьюга стихла вместе с мыслями, что терзали его. — Не ответите, да? — его нежная рука стряхнула с пепельных волос Хёнджина упавший снег и невольно коснулась холодного лба, — может, чаю? — Чего? — О, живой, всё-таки, — парень улыбнулся, — согреться вам нужно, а то совсем замёрзли. Парень приподнялся и, неожиданно схватив Хвана за руку, вынудил его встать и пойти в след за ним. — Вот так просто? Хван отнюдь ничего не понимал, но даже руку свою из его цепкой не вырвал. Просто продолжал идти за ним, даже не думая о том, к чему это приведёт. — Ну да, — парень вдруг обернулся и Хёнджин увидел на его лице отголоски чего-то космического, смутно напоминающего звёзды, — а что, хотите тут остаться и замёрзнуть с концами?  — Н-не знаю…  — Ну вот раз не знаете, значит идёмте!  И тут Хёнджин вдруг словно просиял аж до боли, ведь давно не ощущал чего-то подобного. Чего-то настолько живого, что кровь в теле теперь ощутимо циркулировала, сердце начинало биться всё быстрее и живее, а картина перед глазами стала обретать более яркие, насыщенные жизнью цвета. Это так… необычно? Переступив порог, в нос тут же ударил запах словно свежей летней липы, а телу вдруг стало необычайно тепло. Время в тот день можно было измерять чашками чая, выпитого ими с утра до поздней ночи. Раз за разом парень, что назвался Ли Феликсом, только лишь подливал ему горячий терпкий напиток, пока Хван вдруг неожиданно для себя выливал ему в чашку всю свою душу, что всё это время была в оковах безмолвия. — … тогда мне и поставили первый диагноз, а после этого я так и не смог найти себе места в этом мире, словно я и вовсе не предназначен для него. Феликс задумчиво направил взгляд в сторону окна рядом со столом, за которым они всё это время сидели на кухне. В его голове почему-то не укладывалось как на человека вдруг могло обрушиться столько всего. Когда он встретил его в лесу, лежащего в снегу и источающего ощущение надвигающийся смерти, он очень удивился, но, выслушав его, Ли понял, что нет ничего в этом удивительного.  — Депрессия, значит… Хёнджин, что всё это время бездумно рассказывал незнакомцу всё то, что лежит тяжёлым грузом на его сердце долгие годы, вдруг опомнился, придя в реальность. — Прости, мне не стоило, — Хёнджин резко встал, но пошатнулся от потемнения в глазах и головокружения, настигших его так не вовремя от сильной усталости, — м-мне лучше уйти… — Постой! — Феликс вдруг подхватил его и чуть приобнял, — Ты можешь остаться тут, хорошо? Я хочу тебе помочь, Хёнджин… В тот момент и загорелся в груди Хвана тот самый огонь, что по сей день не гаснет. Его зажёг именно он. Ли Феликс – парень, чьё сердце горело ярким желанием жить и дарить это желание другим людям. Парень, чьи веснушки похожи на яркие звёзды, отныне и навсегда освещающие для Хёнджина его, хоть и тернистый, но всё-таки путь к светлому будущему, на который раньше он даже и не надеялся. Он источал такую светлую и сильную ауру, словно был не человеком, а волшебным существом, чьё предназначение в этом мире строилось на том, чтобы направлять людей на путь истинный.  Феликс чувствовал людей так, как никто другой. Он чувствовал их боль, тревогу и сердце его в эти моменты болело так, словно это происходит не с кем-то другим, а с ним самим.  Феликс отнюдь не спасательный круг, но если он знает, что может помочь человеку – он это без раздумий сделает, не потеряв при этом ни капли себя самого.

✨✨✨

Пришедшая в их город весна принесла с собой долгожданное птичье песнопение, тепло и зелень вместо вечного холода и снега, но сегодня отчего-то небо заполнено тёмными тучами. Феликс зашторил все окна, ведь Хёнджин очень боялся грозы и даже при виде туч его еле восстанавливающееся по крупицам сердце начинало неистово болеть, а душа наполнялась колючей тревогой. Пока Хёнджин сидел на кровати и задумчиво вырисовывал карандашом что-то в небольшом блокноте, Феликс спокойно занимался реставрацией его старых картин, кои они принесли из его старой квартиры. Феликсу очень нравились они, ведь в них было что-то особенное, что-то совсем не от мира сего. Ли будто бы видел в них весь мир и все его мелочи, но не своими глазами, а глазами парня, которого так любит. А глаза Хвана и правда видят мир по другому. Искажённо, немного странно, но всё-таки так необычно. Словно жизнеподобие и магия соединены в одно целое. — Ты ведь подобрал меня… — вдруг нарушил тишину Хёнджин. — Что? О чём ты? — Ли вопросительно уставился на него янтарными глазами. — Тогда, год назад, в том лесу. Ты подобрал меня как брошенного, никому не нужного котёнка, — его тихий голос вдруг задрожал, — почему ты это сделал? Почему..? Феликс отложил картину и сел на старую, пружинную кровать. Хёнджин вдруг прижал колени к худому животу и обнял их руками, практически забившись в угол, словно чего-то боялся или отчего-то тревожился вновь. — Хэй, — рукой Ли прикоснулся к его волосам, чуть спускаясь к лицу, чтобы приподнять его, — посмотри на меня… Феликс уже привык к его неожиданным всплескам тревоги и навязчивых мыслей, настигающих его парня всегда так резко, что тот в страхе начинал прятаться от всего на свете и правда подобно маленькому пугливому котёнку. Это лишь отголоски болезни, но не более, и Феликс знал, как с этим справляться. — Я не подобрал тебя тогда, Хёнджин. Встретив тебя, я почувствовал твоё сердце так, словно оно моё собственное. Я сам не знал, зачем в то утро встал так рано и пошёл в лес, но душа почувствовала неладное и ноги сами туда привели меня. И привели к тебе, слышишь? — Феликс прикоснулся к его подбородку и приподнял, смотря прямо в красные, заплаканные глаза. — Хочешь сказать, что это всё не просто так..? — Хёнджин наконец осмелился посмотреть в его глаза и вдруг увидел в них что ни на есть самую настоящую любовь. За окном вдруг неожиданно раздался раскат грома, а сквозь шторы блеснула молния. Да так сильно, что аж стены маленькой квартиры словно затряслись, а комната вдруг осветилась ярким синевато-фиолетовым светом. Хёнджин вздрогнул и весь сжался. Его затрясло так, словно он в припадке, а на глаза накатилось ещё больше акварельных слёз. Феликс вдруг чуть привстал на колени и обнял его, рукой обвив голову и закрывая тем самым уши, чтобы тот больше не слышал раскатов грома. Хёнджин крепко обнял его в ответ, почти впиваясь руками в спину парня. Серый свитер Ли намок в районе груди от слёз парня, что буквально вжался в него, весь дрожа от страха. — Не просто так, Хёнджин. Моё сердце никогда не ошибается, и если оно привело меня к тебе, то значит так надо. Так предначертано судьбой. — твердил ему Ли почти на ухо, чтобы тот слышал, и тихонько поглаживал по голове, нежно запуская пальцы в белые волосы. Хёнджин чуть подуспокоился, поднял голову вверх и, убрав его руку и взяв в свою, надёжно скрепил их вместе. — П-прости, что я… — Не извиняйся, солнце, — Феликс призрачно коснулся его щеки, даря тем самым драгоценное тепло его всегда мёрзнущему парню, — я очень люблю тебя, слышишь? И что бы ни случилось – я всегда буду с тобой. Когда новая молния вдруг вновь осветила комнату, Феликс понял, что сейчас прогремит гром и тут же быстро зажал его уши ладонями, неожиданно впиваясь в его губы своими. И тут кислород словно перекрыло, а всё вокруг вдруг стало совсем неважным. Поцелуи Феликса всегда столь нежны и пропитаны любовью, что всё плохое растворялось, подобно холодному снегу прошедшей зимы под тёплыми солнечными лучами всё-таки пришедшей в их город и их замёрзшие души долгожданной весны. Тепло Феликса пробирало до костей и согревало. Согревало тихонько заживающее сердце, согревало беспокойную акварельную душу. И любило. Так любило, что Хёнджину больше ничего не казалось в этом мире страшным. Боль в сердце утихла, а тревога заснёт вечным сном. И покой придёт в их дом, навсегда защитив от той боли, что так мучала их сердца. — И я люблю тебя, Феликс…