Слишком

Это было унизительно. Мужчина не должен испытывать такие чувства от прикосновений другого мужчины. Лёша хорошо знал, ведь он был ярым гомофобом. Это он раскидывался грязными шутками в сторону пидорасов, он, воспитанный в суровой России девяностых, точно знал что в компании мужиков посчитают гейством, он обсирал каждого гостя на ЧБД за любое отклонение от понятного ему, мужского, поведения. И это он отчаянно зажимал себе рот, сидя в гримёрке и подгибая к животу колени, только бы не издать и звука, испытывая все эти чувства. Нурлан знал, куда давить, где ласкать и как трогать. Сабуров мягко касался пальцами правой руки подрагивающего живота, изредка спускался вниз, слегка сжимал твёрдый член в штанах и сразу же прекращал, как только Лёша начинал сгибать ноги в коленях. Щербаков сидел на диване, окутанный теплом казаха, ощущал горячую твёрдую грудь позади себя и стояк, недвусмысленно упирающийся ему в спину. Нурлан держал его руками за талию, и пока правая отвлекала лёшино внимание снизу, пальцы левой то робко и ласково, то грубо и резко выкручивали его соски. Футболка была приподнята до горла, но ни один из мужчин не удосужился её снять — оба были опьянены возбуждением, и думать о таких мелочах, как мешающаяся одежда, не приходилось. Нурлановы пальцы игрались с затвердевшими горошинами, щипали и нежно оттягивали их. Красные и измученные соски горели, постыдные ласки заставляли Лёшу задыхаться и стонать, мечась в агонии по казахской груди. Он не слышал ничего, что происходило вокруг. Никто не волновал его — лишь шёпот и требовательные касания Нурлана. — Только посмотри, как они порозовели, Лёша, — урчал Сабуров на ухо, сжимая грудь и вновь теребя истерзанные длинными пальцами соски, — так трогательно. Это сводит меня с ума. Зрение Лёши затуманилось, глаза застилала пелена слёз. Он плакал, давясь удовольствием и пытаясь хоть как-то заглушить унизительные звуки, которые выходили из его рта. Сабуровские губы касались лёшиной шеи, розовой от смущения. Мокрые поцелуи спускались вниз на плечи, затем вновь поднимались вверх, доставая до кончиков мягких волос. Нурлан теснил в своих объятиях извивающегося мужчину и языком изредка слизывал слезинки, стекающие на бархатные щёки. — Тебе нравится, Лёша? Нравится, когда я играю с твоими милыми сосочками? — шепчет Нурлан, провоцируя Лёшу елозить у него между рук в попытках успокоиться, — нравится, когда я ласкаю эту хорошенькую грудь? — П-прекрати, — захлёбывается в стонах старший мужчина. Казах получает особое удовольствие, доводя Алексея каждый раз до предела. Нурлан чувствует, как бешено стучит сердце мужчины, чувствует, что ещё немного, и он взорвётся. Если бы казах надавил чуть сильнее, он бы заставил Лёшу кончить только от своих слов и игры с сосками. — Это не ответ, Лёша, — хмыкает Сабуров, — Давай, будь хорошим мальчиком и скажи, тебе это нравится? — Д-да, мне нравится, — хнычет Щербаков и вновь затыкает себе рот. Он точно знает, что не сможет контролировать себя. Каждое его открывание рта грозит возникновением отчаянного стона или всхлипа, который обязательно будет слышен за дверью гримёрки. Лёша просто не имеет права так проебаться. Но Сабуров самый настоящий мучитель. Он получает особое удовольствие, ставя Лёшу в неудобное положение. Он хочет чувствовать, как Щербаков судорожно придумывает способ заглушить себя. Хочет заставить его поволноваться. Сабуров выкручивает розовые сосочки и, предугадав момент, отдёргивает лёшины руки ото рта. Щербаков проглатывает стон и беспомощно хнычет. — П-пожалуйста, — шепчет он, но руки больше не касаются рта, — Нур! — Да ладно, Лёша, разве ты не хочешь всем показать, как ты наслаждаешься? Какой ты хороший мальчик с этими милыми розовыми сосочками, мм? — Сабурова ведёт от картины, которую он наблюдает. Но держать своего милого Лёшу в напряжении так долго он не будет. Нурлан знает, когда следует остановиться, чувствует, когда наслаждение может перейти грань и стать раздражением, откровенным страхом. Поэтому Сабуров накрывает рот Лёхи собственной рукой, давая ему возможность стонать, вновь окутывая безопасностью. И Щербаков расслабляется, чувствуя приближение завершения. Скоро он получит долгожданное освобождение. Второй рукой младший продолжает теребить уже набухшие от надругательств соски, и Лёша, не зная, куда себя деть, хватается рукой за кисть Нурлана на своём лице. Сабуров отнимает пальцы от груди и ведёт их вниз. Хватает только одного прикосновения к твёрдому бугорку в штанах, и Лёша, содрогаясь и поджимая колени, кончает, пачкая бельё. — Вот так, — шепчет ласково Нурлан, — вот так, мой хороший. Я здесь, я рядом. Лёша обмякает в крепких объятиях, откидываясь на тёплую грудь. Сабуров убирает руку с чужого рта, в то время как старший делает глубокие вдохи, восстанавливая дыхание. Нурлан ведёт пальцами вверх, мельком касается измученных сосочков. Лёша дёргается и всхлипывает, но не отодвигается. Сабуров заботливо опускает вниз футболку, обнимает Лёшу за талию, благоразумно больше не касаясь нежных участков. Мягкие поцелуи опускаются на лицо, губами Нурлан убирает влагу от слёз. Довольный, Лёша ластится, подставляя нос и щёки под осторожные касания, так ярко контрастирующие с тем, что было всего пару минут назад. Сабуров вспоминает о собственном возбуждении, но продолжает его игнорировать. Единственное, что важно — удовольствие его Лёши. Щербаков успокаивается и начинает думать о том, как будет сидеть на следующем моторе ЧБД с истерзанными опухшими сосками. Это смущает. Но Лёша точно знает, что кое-кому из команды понравится такое положение дел.