Пожалуйста, верь мне так, как солнце верит луне, оставляя ей на попечение любимую Землю
Остров, к которому они причалили три дня назад, не был каким-то особенным: всё те же меняющие направление улицы, наглые торговцы, так и жаждущие впарить им какую-то бессмысленную пустышку за баснословную сумму, жаркое солнце, шумный порт, драки в барах и дерьмовая дешёвая выпивка. Зоро ленивым взглядом обводил пляж, пока рыжая Ведьма раздавала указания и выпинывала с корабля всю команду: Усоппу нужно было подлатать Гоинг Мерри для будущего долгого путешествия до следующего острова, которое, по расчётам навигатора, должно было занять по меньшей мере месяц. И, честно, Зоро бы здесь уже давно не было (ему как раз вчера приглянулся один паб на краю города), если бы упомянутая бестия не всучила каждому из мугивар по длиннющему списку покупок: «Зная обжорство Луффи, запасов нам нужно как минимум на полгода, так что работаем, мальчики!». Мечник только цыкнул, переводя взгляд на вьющегося рядом восторженной макарониной кока. Цыкнул ещё раз, глуша поднявшееся внутри раздражение. Луффи миролюбиво похлопал его по плечу со своей извечно сияющей улыбкой и морщинками возле глаз, мол, «да ладно тебе!». Говоря «Сейчас не время для драк» и «Я там тако-о-ое на острове видел!» Луффи, конечно, был проницательным, но всё ещё искренне верил, что главная проблема между коком и мечником была в их вечном недопонимании, жажде соревнования и непримиримости к чужому поведению. Ах, чёрт возьми, как бы всё тогда было просто. Но Зоро знал причину того, почему каждый раз вёлся на провокации, вспыхивал подобно спичке в чужих бледных руках, почему не мог не прокомментировать каждый порыв флирта в адрес очередной «той самой», статистом пробегающей по новому пункту их высадки. Зоро очень давно пропал в чужих голубых глазах, резких движениях и болезненных ударах, — и ему хватало храбрости признаться в этом. Самому себе, конечно же. Сначала это было просто любопытство: что за странная Завитушка, дерущаяся одними ногами? Что за чушь он несёт, только столкнувшись с очередной девчонкой? И почему смотрит зверем, стоит кому-то выбросить еду? А потом, день за днём, вопросы сменялись ответами, а мозаика сбитого сердцебиения заполнялась всё новыми кусочками-причинами незнакомых чувств. Санджи был отважным — до одури, до незнакомого страха, перетягивающего канатом сердце, до рыданий Чоппера от очередных не-смертельных ран. Санджи был сильным — до несходящих синяков по всему телу, до чувства прикрытой спины в драке, до полыхающего в крови ощущения постоянной соревновательной гонки. Санджи был до глупости чувственным и нежным в своей заботе, — и не только к «прекрасным меллорин», нет. Он помнил все их любимые блюда, чётко следил за состоянием членов команды, никогда не оставлял без внимания чужие тревоги, то вовремя принося успокаивающий чай, то устраивая внеплановый праздничный ужин, — просто потому что кто-то на корабле загрустил. Санджи был как это дурацкое солнце, пляшущее в его золотых волосах, — тёплым, но обжигающим, притягательным, но заставляющим глаза болеть от его сияния. И Зоро мог принять свои чувства, ему бы даже хватило отваги признать их во всеуслышание, — и дать отпор всем, кто не был с ними согласен. Только вот Санджи был законченным гетеросексуалом. И — Ророноа был уверен — если бы даже на свете не осталось ни одной женщины, кок всё равно не признал бы его своим партнёром. Что уж было говорить о любви. Поэтому мечник берёг свою любовь, хранил её — как память о Куине, как свою мечту и цель стать величайшим мечником. И она росла, она заполняла сердце, лёгкие, текла вместе с кровью и пропитывала каждый день запахом табака, специй и выпечки, пока наконец не стала его неотъемлемой частью, повелевая ударами сердца и глупым румянцем на кончиках ушей. Она не была слабостью или силой, как говорили люди. Она просто была, — и ничто не могло это исправить. А Санджи у стольких незнакомцев искал понимания, но так и не замечал того, кто уже давно его принял. Что ж, такова была их жизнь. На острове они провели ещё три дня, заселившись в самую дешёвую гостиницу в трущобах, — как будто бы Нами могла позволить им потратить деньги на что-то более приличное. Еда была поганой, в сравнении со стряпнёй кока, а сам блондин извечно пропадал на рынке, пробуя местные блюда и закупая всё новые продукты в долгую дорогу. Зоро не злился, но всё это подспудно раздражало: шум незнакомцев, грязные тарелки, отсутствие пространства для тренировок и какие-то размалёванные девки, вечно лезущие к нему, как только он спускался на общий этаж. Неудивительно, что, стоило какому-то долговязому придурку со шрамом во всю правую половину лица подойти и начать толкать речь из оперы «Ты меня победил и унизил, я пришёл мстить», как внутри поднялась бурлящая жажда хорошей драки, а губы растянулись в оскале. О, как долго он этого ждал. Нами угрожала им не лезть первыми на рожон, чтобы не пришлось смываться раньше времени, но тут ведь всё честно: Зоро и не искал сражения. Сражение само пришло к нему с растрёпанными по лицу волосами и сумасшедшим взглядом. Жаль только, противник оказался слишком слаб. Всего пара ударов клинка о клинок откинули его на улицу и заставили в панике отползать по песчаной дороге, пачкая пафосные брюки и царапая неумелые руки. Скука. Его даже не хотелось убивать. — Это ещё не конец, Ророноа Зоро. Запомни моё имя — меня зовут Абьерто. Когда-то я смогу одолеть тебя, — незнакомец ухмылялся окровавленными губами так же безумно, как все те психи, идущие по голову старшего помощника мугивар. — Все так говорят, — нет, всё же он бесил. Может, стоило-таки прихлопнуть? — Тупое Маримо, Нами-сан же просила не устраивать неприятностей! — из-за угла вылетел Санджи, почему-то насквозь мокрый и раздражённый больше обычного, — и сердце Зоро предательски-привычно пропустило удар. Он выдохнул, усмиряя поднявшуюся в груди радость от чужого присутствия, и убрал Вадо в ножны. — Я ничего не делал. Он первый полез, — мокрая рука перехватила его предплечье, утягивая обратно в гостиницу, и по оголённой коже проскользнула стайка мурашек, щекоча что-то внутри контрастом жара и холода. Ророноа поддался легко — как поддавался чарам кока день за днём, а шрамолицый почему-то липко осклабился им в спины. — Не будь ребёнком! Вернувшись в их общую комнату, кок странно краснел скулами, беззастенчиво стягивая насквозь мокрую одежду и демонстрируя острые позвонки и подтянутые ноги, — и Зоро пылал в ответ, призывая всю многолетнюю сдержанность, чтобы не показать ни одним дрогнувшим на лице мускулом, какие чувства распирают его изнутри и как жадно он впитывает в себя каждую чёрточку чужого хрупко-сильного образа. Не могло же быть, чтобы Санджи смутился его? Или что то прикосновение за руку тоже было для него волнительным? Ну конечно же нет. Два дня спустя, уже посреди морского простора, Зоро уже не был так уверен в своём ответе. Санджи смотрел. Обычно их взгляды сталкивались только вместе со лбами — в очередной стычке на пустом месте или парадоксально вспыхнувшем споре. Но теперь кок смотрел ему в глаза — изучал реакцию, ловил чужие движения, щурился то ли с интересом, то ли с подозрением. И Зоро не понимал, это он вдруг стал внимательнее к чужому поведению, или в Завитушке действительно что-то изменилось. Это раздражало. — Что смотришь, Эро-кок? Подраться хочешь? — мечник чувствовал взгляд даже затылком: волоски вставали дыбом, мурашки спускались по шее, а в груди становилось горячо. Как будто блондин действительно прожигал всю его суть насквозь, до самого запертого на замок сердца. — Да вот размышляю, как ты мило не убил того придурка на острове. Меня послушался, или имя Нами-сан в чувство привело? Ах, вот в чём было дело: кок ревновал. Навигатора, конечно же. Думал, Зоро боится гнева или разочарования Ведьмы. Вполне в духе Санджи — решить, что со стороны старпома это означает какое-то посягательство на девушку. Это даже не было смешно. Как будто из них двоих Нами бы выбрала мечника. — Он просто не стоил того. Блондин фыркнул, вздёрнув завитую бровь, и щёлкнул зажигалкой, тут же окружая себя сигаретным запахом, будто стеной: — Ну да, — почему-то в его голосе сквозило лёгкое недовольство. Зоро проследил за удаляющейся спиной в узком пиджаке и с удивлением осознал, что до драки в этот раз дело не дошло. Даже было обидно. Несколько дней спустя мечник понял: Санджи перестал с ним драться. Ругался, исправно кормил, смотрел своим единственным видным за чёлкой глазом, но на эмоциональном пике всё время раздражённо уходил. Это было неприятно. Мечник считал себя выше детских обид, но губы сами поджимались, стоило Санджи снова просто пройти мимо, даже не требуя подвинуться, а просто аккуратно перешагивая через чужие ноги. Драки давали хоть какую-то иллюзию сближения. Игнорирование же — убивало. Но как будто бы он мог позволить кому-то об этом догадаться. Зоро перестал смотреть тоже. Так прошло несколько дней. Взгляды Завитушки снова так и цеплялись за руки, волосы, шею и катаны Ророноа, но он все еще не подходил первым, лишь хмуро дымя из окна камбуза да глядя прищуренной голубизной. Наступил очередной вечер дежурства Зоро. Тарелка с сэндвичами ждала у лестницы в Гнездо, самого кока нигде не было видно, закат тревожным багрянцем разливался по морю под тихие аплодисменты бьющих о карму волн. Вдруг мечник расслышал голоса. Говорили где-то между мандариновыми деревьями, пряча шёпот в шорохе ветвей, — но Зоро всё равно мог разобрать слова. — Ты не знаешь, что происходит с Маримо? — вопрос кока сразу же ударил куда-то в затылок, и мечник едва не выронил тарелку, выдавая своё присутствие. — Зоро? А что с ним? — Усопп? Это было неожиданно. Его голос взволнованно вздрагивал, было слышно, как на пол посыпались какие-то мелкие инструменты. Наступила пауза, над зеленью поднялась тонкая нить дыма. — Он странный, — Ророноа беззвучно фыркнул на такую характеристику. Не у него здесь завитые брови и эмоциональные качели. — Даже не смотрит на меня, — закончил кок, и вот теперь мечник действительно подавился воздухом. Впрочем, как и снайпер: задушенный кашель громом разнёсся над кораблём. — А ты эт-то… — неуверенно начал Усопп, прорываясь сквозь сбитое дыхание. — Не думал, что ему просто ваших драк не хватает? Ты ж сам его игнорируешь который день. Нами нарадоваться не может, что Мерри целенькая уже больше недели плывёт. Н-не то чтобы я вас к этому призываю! Т-только попробуйте мою Мерри снова крушить! — в голосе снайпера так очевидно сталкивались решимость и трусость, что мечник не мог не улыбнуться. А потом замер: Завитушка всё ещё молчал. Затихли волны, серые сумерки покрыли океан. Наконец послышался вздох. — А я-то думал, я наоборот с ним отношения так налажу… Зоро быстро взобрался на вахту, едва не выронив несчастные бутерброды. Уши почему-то горели. Голос Санджи звучал до умопомрачения разочарованно и искренне. «Чёртов придурошный кок», — он обхватил лежащую здесь же подушку и прижал к груди, пытаясь скрыть стук заходящегося сердца. Может быть… Не всё ещё было потеряно? На следующий день завтрак был неожиданно богатым, почти праздничным: десяток блюд из рыбы, мяса, овощей и фруктов, множество из которых были команде ещё не знакомы. Зевающий мечник наткнулся на кого-то при входе на камбуз и вынужденно замер, опуская сонливый взгляд. Нами стояла, разинув рот, и поражённо смотрела на всё это великолепие. — Санджи-кун, а как же диета, которую ты разрабатывал? Мы же с её учётом закупали провизию… — Ах, Нами-суааан! — кок радостно подлетел ближе, непривычно хватая девушку за ладони и сияя во всё лицо. Сердце Зоро опасно кольнуло, сон мгновенно растворился в морском воздухе. — Мне захотелось сегодня вас всех порадовать! И извиниться перед одной Водорослью за возникшее недопонимание, — он прищурился в сторону Зоро. Кажется, в этот миг тишина наступила не только в столовой — во всём бескрайнем море. Мечник смотрел в эти хитрые глаза напротив и не знал: ему доставать катану, чтобы выбить из кока всё дерьмо, или всё же позволить зеркальной улыбке растечься по своему лицу. Нами между ними тоже застыла, пялясь куда-то в белёсую чёлку. — Ши-ши-ши, ну наконец-то вы ладите! Давайте есть! — расхохотался капитан из-за стола и потянулся за ближайшим блюдом. Все ожили и поспешили к своим тарелкам, только кок шепнул Зоро напоследок: поговорим после завтрака. Сердце попыталось пробить грудную клетку, но мечник выстоял.***
— Чего тебе, Завитушка? — напряжённо спросил он, спустя некоторое время после еды возвращаясь на камбуз и присаживаясь за стол. Помещение оставалось прохладным, несмотря на палящее солнце за окном, блондин крутился у мойки, складывая чистую посуду по полкам. На тонких пальцах вдруг мелькнул белый бинт. — И что за рана? — А, — кок легкомысленно отмахнулся, промакивая ладони полотенцем. — Просто порезался во время готовки. Зоро насторожился. Кок никогда не ранился «просто». У этого всегда была весомая причина, будь то нападение на корабль в этот самый момент или его расшатанное здоровье. А никаких вторженцев этим утром мечник не помнил. Он встал, подходя к накама так, чтобы между ними осталась барная стойка, и хмуро взглянул в чужие глаза. — Что за чёрт? — Санджи от низкого голоса вздрогнул, как-то испуганно стрельнув глазом, но потом выдохнул, выпрямился. От брошенного в сторону фартука навязчиво пахнуло засохшей кровью. — Скажи, Зоро, ты же влюблён в меня? Дерево стойки треснуло под пальцами мечника, пока сердце исправно падало куда-то к покрытому водорослями дну. Это была катастрофа. Катастрофа со спокойным лицом и острым взглядом. — Не бойся ты так, — кок криво улыбнулся и неловко провёл ладонью по волосам, достал и снова убрал зажигалку. Опять взглянул в глаза. — Я много думал: ты же сам… потрясающий. Известнейший охотник на пиратов, правая рука Соломенной шляпы, будущий величайший мечник… — Не жалей меня, дерьмовый кок! — рыком сорвалось, когда Зоро догадался, куда тот ведёт. «Ты же хороший, да, я признаю это только сегодня, ты точно найдёшь кого-то получше, хочешь, я обниму тебя в утешение?» Мечник был готов схватиться за чужую неприкрытую шею. Санджи был добр, — это была его прекрасная черта. Но такую доброту мечник отказывался принимать. И всё же в голубом взгляде напротив расцвёл шок, уже через мгновение обернувшийся яростью. Блондин оттолкнул его в грудь, обошёл стойку и толкнул ещё раз — так, что Зоро врезался спиной в стену. — Жалость?! Чёрт, ну конечно, для тебя так всё просто, тупоголовое Маримо! Любовь, ненависть, жалость! Не может быть такого, что человек не понимает своих чувств, — есть только чёрное и белое! — что-то в этих словах больно укололо. Возможно, это было их парадоксальное отчаяние. Зоро не мог сказать, кто же из них нанёс первый удар, но уже через минуту они комком вылетели на палубу, остервенело осыпая друг друга пинками и синяками. Что-то треснуло. Нами взвизгнула, отодвигая шезлонг подальше, Усопп укрылся за перевернувшимся столиком, Чоппер панически закричал «Врача-а-а-а!», а Луффи довольно захохотал что-то о старых добрых традициях. Но мечник не видел и не слышал этого. Всё его внимание сосредоточилось на взбесившейся Завитушке и её странных словах. Непонятные чувства? Да что могло быть между ними непонятного. Санджи его терпеть не мог! Ревновал Нами к нему!.. Или же нет? Задумавшись, он пропустил удар под колено и почти осел на палубу. Санджи возвышался над ним, сияя праведным гневом и алыми щеками. Румянец..? Кажется, такое тоже недавно было. Тогда, в отеле… Пропустив ещё один удар, Зоро всё же упал, а кок, злобно зыркнув, удалился и громко хлопнул дверью камбуза. Осознание пришло запоздало, под унылое «И всё-ё-ё?» от Луффи и подзатыльник от Ведьмы. Санджи его не отверг. Санджи разозлился только на слова о жалости. И, кажется, даже сделал первый шаг. О чёрт. Возможно, мечник только что сильно облажался. И всё же он глупо улыбался под подозрительными взглядами команды, вставая и отправляясь за своей мишенебровой истеричкой. Пусть Санджи и бесился от этого, но Зоро и правда был таким — прямым и делящим всё на «да» и «нет». И сейчас пора бы было так же прямо решить эту проблему. Уже через минуту в полумраке прохладного помещения и среди запахов специй мечник взял и наглейше поцеловал своего кока, надеясь, что сейчас не получит точным ударом по яйцам. Но Санджи неловко ответил (всё-таки пнув его разок по ноге для профилактики), — и Ророноа поклялся, что это было самое прекрасное чувство на свете.***
Жизнь расцвела. Она сияла утренним солнцем над палубой, когда вся команда, кроме них двоих, ещё спала, убаюканная утренним бризом; она дышала мандариновым ароматом и тонкой струйкой дыма с запахом пряного табака; она касалась рук — неумело, иногда давя слишком сильно, а иногда — едва задевая лёгким ветерком. Жизнь, в которой оказалось, что Санджи он тоже нужен. В это не верилось. — Почему ты вдруг… спросил? — тихо пробормотал Зоро, умостив голову на чужих коленях, пока кок сосредоточенно изучал горизонт. Где-то там море вздыбилось волной, блеснуло чёрным — за ними плыла стая китов? Санджи нечитаемо улыбнулся и опустил взгляд. В глубине голубых глаз переливался сытый восторг. — Я давно об этом думал. Твои взгляды, это напряжение между нами… Понял, наверное, тогда на острове… — О нет. Ты видел, как я пялился в номере, — холодный пот стыда прошил мечника, а задумавшийся Санджи обнажил ровные зубы в улыбке. — Видел, — кивнул он, снова с хитрецой щуря глаза. Сердце мечника пропустило удар. Таким кок не был ещё ни с кем. Никогда эти выражения не видели меллорин, за которыми он бегал. Даже накама были неведомы эти эмоции на бледном лице. И это чертовски грело под рёбрами, заставляя желать только большего. Завитушка поднял взгляд к облакам и продолжил. — И тогда я задумался, что не совсем Нами к тебе ревную. Скорее наоборот… — А я-то думал, ты Ведьму от меня защищаешь! — облегчённый выдох сорвался с губ вместе со смешном, а блондин даже не поправил его, запуская ладонь в ёжик зелёных волос. — Тебе вредно думать, мечник! И любое возражение было прервано быстрым поцелуем. Бабочки, или духи леса, или ещё какие мелкие существа восторженной флотилией наворачивали круги в желудке Ророноа. Наконец кок отпихнул его, встал, утерев губы рукавом («Не смотри так, ты слюнявый!»), и махнул головой в сторону кухни: «Пошли, поможешь». И возражать совсем не хотелось. Следующий день встретил Зоро совершенно новой картиной: на предрассветной палубе Завитушка… отрабатывал приёмы. Это было что-то совершенно нетипичное для утра на Гоинг Мерри. Что уж там, такая сцена в принципе было аномальной для мугивар. Казалось, Санджи никогда не тренировался. Он убирался, готовил, проверял припасы, составлял меню, снова готовил, защищал холодильник от Луффи, но тренировки? У него никогда не было на это времени, — или так они все думали. И за это Зоро ещё больше им восхищался: кок оставался на одном с ним уровне, обходясь лишь их спаррингами и реальными битвами с врагами. Для него, в отличие от мечника, не существовало самой культуры закалки тела. Так что да, Ророноа стоял и удивлённо наблюдал, как кок в лёгких штанах и футболке, которые в последнее время предпочитал строгим костюмам, размахивает ногами, отрабатывает прыжки и даже — совсем странно — боксирует воздух. — О, Зоро! — блондин наконец заметил его, подходя ближе и вытирая лицо от пота прихваченным с перил полотенцем. Мысли мечника тут же уплыли в кроватно-горизонтальную степь, стоило ему проследить взглядом капельку, огибающую напряжённую шею и убегающую за ворот футболки. Он сглотнул и снова поймал коварный взгляд за светлыми ресницами. Жар залил скулы несдержанным румянцем. — Очаровательно! — расхохотался Санджи, ероша его волосы и проходя мимо. — Но прости, мне нужно готовить завтрак. — Я никогда не говорил тебе. Ты великолепно готовишь, — крикнул вслед Зоро, и блондин, не оглядываясь махнул рукой. Только алый рассвет прошёлся по его влажной шее, окрашивая в розовый. Блюда снова были хаотично-праздничными, а кок на удивлённые лица накама только неловко отворачивался, бурча что-то о хорошем настроении. Как бы он ни притворялся ловеласом, его тоже их новая история выбивала из колеи, — и это неминуемо отражалось на готовке. Чёрт, Зоро был очень горд собой.***
Стычка с мелкой пиратской командой случилась пару недель спустя, где-то на середине их маршрута к следующему острову. Сорвиголовы даже без владельца дьявольского фрукта в их рядах решили потягаться силами с мугиварами, — и, разумеется, просчитались. Старпом даже не доставал все три катаны: для такой разминки хватало и одной. Он играючи сражался с наглецом, сунувшимся на Гоинг Мерри, пока Усопп с Чоппером обстреливали вражеский корабль из пушек, а Нами гордо командовала всеми из Гнезда. Это была хорошая возможность попрактиковаться, раз уж с коком они совсем перестали всерьёз драться. Зоро ухмыльнулся, с наслаждением втягивая ноздрями запах железа и пота, и готов был отправить противника в полёт, как позади раздался всплеск. — Чёрт тебя подери, Луффи! — крик Нами привлёк всеобщее внимание. Ну разумеется, капитан, ловя летящее в Мерри ядро, умудрился свалиться за борт. Они слишком расслабились. — Эй, Завитушка, вытащи его, пока не помер! — скомандовал мечник, отражая чужой слабый удар, но Санджи, дерущийся в полуметре, только опасливо стрельнул в волны взглядом. Голубые радужки, обратившиеся к Ророноа, вспыхнули страхом: — Не могу. — Что за бред, кок! — НЕ МОГУ! — повторил тот, пятясь от перил подальше и выпинывая туда же врага. Мечник чертыхнулся, быстро разобрался с пиратом и прыгнул в солёную воду. Разумеется, бой вскоре закончился, когда мугиварам надоело играть в войнушку. Мокрый и злой до чёртиков мечник схватил свою Завитушку за шкирку и утащил в мужскую каюту под удивлёнными взглядами накама. — Что это было? — Санджи вздрогнул, как от пощёчины, а потом выпутался из влажных ладоней и сел в гамак, швыряя в зеленоволосого полотенцем. — На прошлом острове… Помнишь, я вернулся промокшим? — Зоро напряжённо кивнул, видя, что кока слегка потряхивает. — Там был тип… Такой, мерзкий. Со шрамом. Он почти меня утопил. Теперь… — кок зло сжал челюсть, стукнув кулаком по кровати и вызывающе глянув на мечника, — теперь я немного боюсь воды. Можешь смеяться, разрешаю. Зоро не рассмеялся. Зоро долго смотрел в глаза этого сильного человека и наконец вздохнул, садясь рядом и кладя голову на чужое плечо. — Ну, должна же быть и у тебя слабость. — Сказал тот, у кого её нет, — зло фыркнул кок, но чужую макушку не сбросил. — Почему же? Ты моя слабость. И в этом не было ни капли лжи. Ророноа был уверен: если на кону будут стоять его мечты и идеалы с одной стороны, и Санджи — с другой, он, не раздумывая, выберет кока. Такой была любовь будущего величайшего мечника. И её ничем нельзя было сломить. Санджи улыбнулся, в голубых глазах блестела восторженная радость. — Спасибо, — он мягко поцеловал мечника в лоб, проходясь тёплыми пальцами по чужой шее. Только ещё две недели спустя Зоро понял причину такого восторга.***
Будни на корабле тянулись сладкой нугой с запахом соли и горячей древесины. Все занимались своими делами, встречались за завтраками и обедами, Усопп тестировал новые порошки на палубе, а Чоппер — новые лекарства на изредка травмирующихся накама. Было душно — они всё ещё не покинули летнюю зону, и капитан изнывал от жары и скуки, сидя на голове Гоинг Мерри. В полдень их осталось под открытым небом только трое: Санджи с Зоро в тени у кормы да капитан неподалёку. — Са-а-анджи-и-и-и, еды-ы-ы-ы, — заныл Луффи, размахивая удочкой, так, что пара капель свалилась на мечника и сонного кока рядом. Они не скрывали ничего от накама: те и сами всё поняли буквально в тот же вечер. Только малышу Чопперу пришлось объяснить, но он, вспыхнув румянцем, быстро одобрил всё и — вот здесь зардеться пришлось уже всем вокруг — сказал, что обязательно придумает какую-нибудь безвредную скользящую жидкость для них. Кок раздражённо вздохнул, встал и шагнул к пустому ведру для рыбы. — Ты ничего не поймал. Еды не будет! — Я поймал вот это! — Магивара радостно схватил лежащее рядом с ним морское нечто и повернул к Санджи. То ли рыба, то ли ещё какое существо, вылупилось на блондина. Он — на него. Оно — неожиданно открыло рот и с ног до головы облило кока солёной водой, сдуваясь, подобно воздушному шарику. Зоро и Луффи одновременно захохотали, глядя на обалдевшее лицо накама. Санджи стоял в шоке, потемневшие мокрые волосы липли к его лицу, взгляд замер. И тогда кок на заплетающихся ногах бросился бежать в сторону камбуза, но тут же был остановлен резиновой рукой вмиг посерьёзневшего капитана. — Зоро, — угроза в голосе Луффи совершенно не вязалась с происходившим всего минуту назад, и мечник привстал, берясь рукой за катану. — Зови всех. Это не Санджи. Он повернул человека в своих руках лицом к мечнику, и сердце у того упало. В одежде кока, в его ботинках и с его часами на руке перед Зоро сейчас был не Санджи. К счастью или нет, но Ророноа запомнил этот шрам в половину лица. Абьерто. Жаждущий мести придурок с прошлого острова.***
— Что ты сделал с Санджи? — Нами опасно направила нож на связанного посреди камбуза чужака. Здесь были только они с Зоро и Луффи, Чоппер же с Усоппом занимались осмотром корабля. Кок не мог исчезнуть посреди океана. Ему некуда было деться, если не за борт… А о такой возможности думать никто не хотел. Абьерто сально улыбнулся, и уже через долю мгновения у его шеи замерла катана. Зоро был в ярости. Зоро мог убить его на месте, но знал, что этот мудак им ещё нужен живым. — Я повторю свой вопрос, пока этот качок не отрезал тебе голову. Где. Наш. Санджи? — аура вокруг рыжей Ведьмы вызывала бы уважение у Ророноа, если бы он вообще мог о чём-либо сейчас думать. Но он лишь смотрел в эти сыто и нагло смотрящие глаза, на эти изогнутые в мерзкой ухмылке губы и не мог перестать бояться за жизнь взбалмошной Поварёшки. Резьба рукояти врезалась во влажную ладонь, боль хоть немного не позволяла провалиться в панику. Позади хрустнули костяшки, Луффи стал медленно подходить к вторженцу, пахнуло кровью и порохом — опасностью их капитана. — Отвечай на её вопрос. Или спрашивать буду уже я, — от этой угрозы что-то внутри у всех тревожно задрожало, но тут в камбуз влетел задыхающийся Чоппер: — Ден ден муши! Чужая ден ден муши, и на неё кто-то прямо сейчас звонит! Абьерто расхохотался, за что мигом получил сильный удар от Луффи в челюсть, тут же закашливаясь и сплёвывая кровь. И всё же он не прекратил улыбаться. — А вашего кока здесь и не было. Не последний месяц уж точно. Или сколько там прошло с последнего острова? — ухмылка расползлась ещё шире, превращая пирата в пугающее подобие сломанной куклы. Зоро почувствовал, как впервые за долгое время у него подкашиваются ноги. Абьерто перевёл взгляд прямо на него, прямо в его душу и добавил: — Я же говорил, что отомщу, Ророноа Зоро. И мир мечника взорвался десятком осколков. Они забили лёгкие, прорезали щели между рёбер, пронзили сердце. Он чувствовал, как жажда убийства застилает взгляд, но тут на глаза опустилась соломенная шляпа. — Мы разберёмся с ним, Зоро. Как только найдём Санджи. И только эти слова ещё заставляли его цепляться за реальность.***
«Привезите Санджи на наш корабль, или ваш капитан умрёт», — единственное, что расслышал мечник из разговора Луффи по ден ден муши. Эти твари держали кока неподалёку: иначе бы способность дьявольского фрукта Абьерто не сработала. Он был жив. Слава всем богам этого мира, Санджи был нужен им живым. И, стоило настоящему коку вылезти из подлодки и оказаться на палубе в окружении ещё двух бандитов, как Луффи вернул себе шляпу. Кровавая мгла жажды убийства застлала глаза. Два взмаха катан — и чужой корабль начал тонуть под крики остатков его команды. Движение слева: кок бросился на Абьерто и выпнул его за борт вслед за своим конвоем. Пузырьки на воде: фруктовик уходил на дно. Недостаточно. Нужно было убить его. Окончательно уничтожить. Разрубить. Взмах руки. Второй. Третий. Зоро раз за разом направлял режущие удары на пузырящуюся поверхность воды, пока та наконец не окрасилась в красный. Кто-то схватил его за предплечье, останавливая. «Достаточно. Они мертвы, Зоро», — тяжёлый голос капитана прорывался как через толщу воды. А потом всё затихло. И остались только последствия. Санджи, исхудавший, осунувшийся и немытый осел на палубу Гоинг Мерри, тяжело дыша и даже не реагируя на мгновенно материализовавшихся рядом Нами и Чоппера. Рубашка висела на нём грязным комом, на руках остались чёрные синяки от верёвок. На протянутую Луффи руку он лишь виновато опустил голову. Зоро затошнило.***
Всё наконец встало на свои места. Почему сначала не-кок не дрался с ним: Абьерто просто не видел на острове, как они это делают. Почему вдруг переселился из своих строгих рубашек в футболки. Почему панически боялся воды, ссылаясь на инцидент на острове. Почему всегда заливисто смеялся, когда мечник просил что-то. Короткие ногти со скрежетом скользнули по стеклу очередной бутылки. Он бы убил Абьерто ещё раз. Раскромсал на столько кусочков, сколько дней его команда морила Санджи голодом на грёбанной подлодке в семистах метрах под водой. И сколько раз он целовал его, Зоро, под покровом ночи, притворяясь другим. Будь Ророноа ценителем, он бы восхитился чужой выдержке и актёрской игре. Но он лишь ненавидел. Как они все могли быть так слепы? Кок, который тренировался перед завтраком вместо того, чтобы проверять запасы провизии. Кок, который поранил руку во время готовки. Кок, чья еда стала более сумбурной и менее полезной под предлогом праздника и хорошего настроения. Кок… который признался ему в любви. Да, сам Зоро был наибольшим идиотом из всей команды. Как он мог поверить в такую… такую глупость. И как у этого мудака всё складно вышло! Алкоголь резанул по горлу с такой силой, что в уголках глаз выступили слёзы. Да, во всём было виновато чёртово слишком тёплое саке, вся эта соль и горечь — его вина. Ророноа Зоро впервые за долгое время проиграл — и пусть этот удар в спину не оставил физического шрама, мечник чувствовал его каждой клеточкой своей кожи. Хотелось вывернуться из поддавшегося слабости тела, бросить его вместе с глупым сердцем, найти мечущейся душе новое пристанище… Но душа была виновата сама. И как он мог говорить, что любит, если за своим наивным восторгом игнорировал все странности и знаки? Пьяный, пьяный счастьем слабак, а не будущий величайший мечник. Отвращение скрутило плечи судорогой и бутылка полетела прямиком в чёрный океан. Снова пьянеть резко расхотелось. Зоро нетвёрдой походкой отправился обратно в мужскую каюту. Каждый шаг отдавался скрипом досок и завыванием ненастоящего прошлого. Вот здесь в параллельной вселенной они с Санджи сидели после обеда, соприкасаясь плечами. Здесь кок утащил его за апельсиновое дерево и поцеловал. Та залатанная перекладина — след драки, которая закончилась катанием по палубе со смехом и щипками под рёбра. То, чего никогда не существовало в реальности и существовать не могло. Ногти вонзились в ладонь, когда в луче лунного света, проникшем в забитую вещами и накама каюту, блеснули золотые волосы. Кок мирно спал, свернувшись калачиком в своём гамаке, по полу к нему тянулась рука Луффи, а Усопп сжимал во сне рогатку, будто готовый в любой момент отбивать повара у новых похитителей. Волна из нежности, боли, отчаяния, сожаления и облегчения захлестнула мечника, и он поспешил забраться на своё — соседнее от кока — спальное место. Завтрашний день будет таким, как до того проклятого острова. Он себе обещал. А ребята клялись, что ничего не расскажут Завитушке. Когда сопение старпома выровнялось, Санджи судорожно выдохнул, открывая глаза. Сердце рвалось на куски. Он всё знал. Он так сильно всех их подвёл.***
Вопреки привычному раскладу, первым утром встал Чоппер. От взволнованного цокота ножек маленького доктора Санджи мгновенно проснулся. Перед глазами был знакомый деревянный потолок с потёртостями и мелкими трещинами, от одеяла пахло апельсиновым мылом — единственным, которое признавала для стирки Нами-сан, сбоку сопел Зоро, а в углу синхронным оркестром храпели Луффи с Усоппом. Солнце едва царапало верхние балки, золотя их своим теплом. Мерри, милая Гоинг Мерри… Осознание прошлых дней и недель окатило кока будто ледяным душем. Дыхание сбилось, и Санджи резко сел в гамаке, едва его не перевернув. Подлодка, заложенные уши и головные боли, снова удушающее чувство голода — пусть и не смертельного: преступники хотели, чтобы он жил. Вчера накама настояли, чтобы он спал не в лазарете, а в общей спальне. Луффи талдычил, что хочет теперь держать Санджи всегда под боком, но Блэклег догадывался: всё было ради него самого. Ребята заботились о том, чтобы больше он не оставался один. На смену ужасу и отчаянию от собственного бессилия в груди разлилось тепло. Парень осмотрелся и прислушался, пытаясь впитать в себя как можно больше этого рассветного спокойствия, чтобы поверить, что всё закончилось… И наткнулся взглядом на зелёную макушку. Ах, точно, каждое новое утро уже никогда не будет таким, как раньше. Потому что Зоро любил его. И по глупости и слабости Санджи ранил его чувства. Просто из-за того, что оказался не готов к неожиданной атаке сзади. Потому что даже не заподозрил в очаровательной меллорин, сопровождавшей его на острове, мстительного преступника. Потому что не понял: в вылившихся на него посреди переулка помоях было подмешано какое-то ослабляющее зелье. Идиот. Он такой идиот, — и за его грехи теперь будет расплачиваться этот оказавшийся святой невинностью мечник. Дерьмище. Ужасно захотелось закурить. Санджи тихо спрыгнул на пол, но в этот момент солнечные лучи уже достаточно опустились, чтобы зацепить своими краями чужой прямой нос и упёрто сведённые к переносице брови. Ах… И этот человек его любил? Острые изломы черт лица Зоро дышали внутренней силой, тёмные ресницы слегка дрожали, привнося в образ какую-то непривычную нежность, а покрасневшие уголки глаз напоминали о том, что и он может чувствовать так — до глубоких ран на сердце и слёз украдкой. И как он, будущий великий мечник, уже однажды проигравший Михоуку, но не отказавшийся от мечты, мог его любить? А главное — за что? Зоро мог выбрать любую из тех, кто вешался ему на шею на каждом встречном острове, мог посвятить себя великолепной Нами-сан, но почему-то предпочёл… его? Сердце сбилось, глупый искренний Маримо открыл глаза… И сонно улыбнулся, притягивая Санджи ближе за руку и обнимая поперёк тела. — Доброе утро, дурацкий кок. Воздуха больше не было. Эта фраза выжгла весь кислород в комнате и опалила внутренности блондина, заставляя сердце забиться в панике. Он не дышал, по кистям со следами синяков от верёвки бежала бесконтрольная дрожь. — З-зоро… — мечник потёрся щекой о чужой бок, будто сонный кот. Тремор усилился, а сердце разбивалось в куски об острые прутья рёбер. Чёрт возьми, чёрт, чёрт… — З-зоро, я… Маримо замер, неловко уткнувшись носом в чужую футболку. Ещё через мгновение тёмные глаза с ужасом распахнулись, взгляд вперился в руки с синюшными кляксами, и он отпрянул, с оглушающим грохотом выпадая из гамака прямо на деревянный пол. — Зоро, я… — Прости, Сан-… Кок. Я… — хриплый голос срывался, тёмные радужки впитывали в себя весь утренний свет, затягивая в бесконечную дыру сожаления и отчаяния. На долю секунды Зоро ошибся, забылся, остался во вчерашнем дне, — Блэклег знал это. И это всё была его, Санджи, вина. Эти слабые руки, обычно удерживающие две катаны, разрезая ими врагов, будто листки бумаги. Этот потерянный взгляд, который раньше грел всех своей непоколебимой уверенностью. Такой поломанный одинокий мечник. — Прости, я понимаю, ты не виноват. Что я могу сделать, Зоро? — рвущаяся душа дёрнула его навстречу мечнику, упёрла бёдра в натянутый между ними непреодолимой границей гамак, но зеленоволосый отпрянул, спрятал лицо в тенях солнечного утра, — и только зелёные волосы светились кислотным нимбом. — Хочешь, я… — Санджи, — серьёзный голос капитана заставил паникующее сердце замереть вместе с притихшими чайками за окном и даже ударами волн о карму. Кок обернулся, — Луффи стоял прямо за его спиной, опустив тяжёлую ладонь на его плечо. — Капитан, я просто… — Уйди, Санджи. Прямо сейчас. Ах. Чёрт. Сердце сжалось, хотелось отбросить руку, хотелось упасть на колени и просить у Зоро прощения — за невзаимного себя и за того взаимного урода, за глупость, за боль, за отчаяние, за это утро и за будущие дни, так хотелось… Но капитан смотрел из-под соломенной шляпы, и в его глазах отражалась лишь тьма. Санджи, не переодеваясь, вылетел из комнаты и прервал свой бег, только спрятавшись за дверью камбуза и заперев её на замок. — Завитушка не виноват, капитан, — прозвучало в комнате, замирая вместе с пылью в золотых лучах. — Я сам… — Всё хорошо, Зоро. Ты тоже не виноват. И Санджи не обижается. Рваный вдох синхронно раздался в спальне и на кухне, Нами за стенкой устало прикрыла рукой глаза, Усопп под подушкой зажмурился.***
Если бы Санджи попросили описать атмосферу на Гоинг Мерри следующие дни пути по бескрайнему океану, он бы сказал «скрытая боль». Каждый на корабле старался улыбаться и заниматься рутинными делами: Чоппер лечил его, Усопп снова что-то взрывал на палубе в ходе неудачных экспериментов, Луффи шумел и сметал всё мясо, Нами ворчала и раздавала тумаки, Зоро бесконечно тренировался… Но Санджи видел: каждый прятал взгляд, смотрел тревожно ему в затылок или на задремавшего мечника, вёл себя чуть тише, думал чуть дольше, смеялся чуть истеричнее и — главное — неминуемо хотя бы раз в день сжимал челюсти, глядя на других с сожалением. Он сам успел разбить две тарелки из любимого сервиза и прожечь рукав рубашки истлевшей сигаретой, на секунду задумавшись: а не спалить ли вообще всю любимую кухню до тла. Конечно, это было лишь навязчивой идеей. Санджи чувствовал, как совесть сжирает его изнутри. На четвёртый день, когда готовила снова Нами, а Маримо в очередной раз сбежал с ужина, пряча глаза и толком не поев, кок не выдержал. Мягко выставил меллорин за порог, захлопнул дверь за вышедшим последним Усоппом, погасил весь свет и сел за стол. В полумраке сумерек огонёк тлеющей сигареты напоминал одинокого светлячка. Санджи безжалостно уничтожил его, раздавив сигарету о стол. Зоро. Зоро. Зоро-зоро-зоро-зоро-зоро. Санджи просто не мог смотреть на чужую опущенную голову в моменты, когда старпом думал, что никто не видит. Не мог раз за разом складывать в контейнеры недоеденную еду. Не мог по утрам на долю мгновения ловить нежные сонные взгляды, которые в ту же секунду меркли под пеленой реальности. Он пытался, хорошо? Но не только Зоро видел повсюду следы ненастоящего кока. Вся его кухня, его крепость и родное место, — оно всё было пропитано чужаком. Перепутанные специи, какие-то пометки в его, Санджи, кулинарной книге, сдвинутые на несколько дюймов ящики и тарелки. В первый же вечер он в отчаянном порыве, задыхаясь, пытался вернуть всё как было, очистить чуть ли не кислотой, раня драгоценные руки, — но даже сейчас продолжал натыкаться на новые пятна чужого присутствия. И больше не мог к ним прикоснуться, чувствуя грязь. А если бы тот пират решил отравить мугивар? Они так наивно принимали всю еду из его рук, — а вдруг они бы погибли? Санджи вцепился в волосы, царапая ногтями кожу на затылке. Слабак. Слабак, слабак, слабак. Всё, как говорил Дадж. Внутри всё скрутило отвращением, и кок метнулся к раковине, ощущая, что его сейчас вывернет наизнанку. — Санджи, — тихий голос капитана заставил вздрогнуть всем телом. Нет, нет, он сейчас был не готов говорить с Луффи. Только не сейчас. — Еды не будет! — привычные слова сорвались сами, и даже голос почти не подвёл. Блондин сплюнул вязкую слюну и быстро утёр рот, оборачиваясь с прямой осанкой. Но Мугивара не ждал: притянул кока к столу своей резиновой рукой, усадил напротив и сам плюхнулся на тихо скрипнувший стул. Что же, всё не могло обернуться иначе. В критические моменты Луффи был пугающе проницательным. Санджи сглотнул горький ком, пробежался взглядом по тонущей в тенях столешнице, набрал в лёгкие воздуха… — Ты же не бросишь команду? Вздох встал поперёк горла, и блондин вскинул голову. Чёртова проницательность. Но Луффи в этот раз опоздал с нравоучениями: он отбросил эту идею ещё вчера. Нервный смешок всё равно сорвался с искусанных губ, взгляд заблуждал по тонущим в синеве стенам камбуза. — Конечно нет, — глаза напротив растянулись улыбчивыми щёлочками, парнишка тут же расслабился, уже открывая рот для новой реплики, но Санджи этого не видел. Санджи зацепился взглядом за висящую не на своём месте кастрюлю, — и слова вырвались сами собой, сбитым бормотанием и бесконечной горечью. Он чувствовал, как в этот момент что-то внутри окончательно ломается. — У меня нет на это права. Надо же вас кормить, да и старик не простит, если его мечту не исполню. Прости, Луффи, — горькая усмешка растянула губы, он посмотрел капитану в глаза. — Ты же пришёл за едой, ты сегодня на вахте, а у меня ничего не готово… Здесь всё лежит, как он оставил… И я просто… Я не могу взяться за специи и посуду. Я проиграл тому слабаку, проиграл… И подвёл вас. Тебя. И особенно глупого Маримо. — Хватит, — Луффи ударил его сначала этими словами, а потом — ребром ладони по макушке. Боль не отрезвила, он сам был — воплощение боли. И он знал: другие страдали не меньше. Другие корили себя. И он бы хотел забрать это всё на себя, ведь они — они ни в чём не виноваты. Только он. Слёзы брызнули сами, наверняка отвратительно кривя усталое исхудавшее лицо. — Никогда не смей говорить, что не имеешь права, Санджи. Ты здесь, потому что здесь твоё место, потому что мы семья. Но мы все свободны. Мы же пираты! И если ты действительно, сам и по собственной воле захочешь уйти, хорошо. Но до тех пор — ты мой кок. Санджи зарыдал, и резиновые руки обхватили его сразу в несколько объятий, прижимая к тонкому телу. Больно, было так больно. Но он так не хотел больше их подвести. Он лишь просил, чтобы они больше не страдали по его вине и не корили себя. За стенкой Зоро закрыл лицо предплечьем и запрокинул голову. — Какой же плакса. Ноги еле держали, сотрясаясь в такт чужим задыхающимся завываниям. Он так сильно любил этого идиота с гигантским сердцем. На следующий день Усопп пришёл на кухню к шести утра — взъерошенный и с синяками под глазами. И помог Санджи ещё раз убраться и выбросить всё, что напоминало о чужаке. Санджи приготовил на обед щуку в знак благодарности.***
Ещё спустя трое суток они наконец прибыли на следующий остров. Тот, весенний и пляшущий каким-то фестивалем, встретил мугивар грохотом барабанов, запахом уличной еды и ненавязчивой сладостью гиацинтов. Сердца, даже против воли, даже под грузом тревог и тщательно скрываемых ран, невольно запели в ответ на всеобщее радостное безумие, — и Луффи, первым спрыгнув на берег, потащил за собой упирающегося и хмурого Зоро, приказав Усоппу с Нами так же забрать и Санджи развлекаться. Капитан был как всегда непреклонен. Коку было стыдно, что из-за него оленёнок должен был следить за кораблём в одиночку, но Чоппер уверил, что у него ещё много дел по проработке витаминизирующей сыворотки для истощённого организма Санджи. Но попросил принести ему местных сладостей с острова, — и блондин уже не мог отказать. Вымощенные круглыми камушками разных размеров улицы петляли под их ногами, гремя десятками голосов и разномастной музыкой; местные улыбались и смеялись, совали в пустые ладони маленькие шашлычки с закусками и утягивали Усоппа, идущего с краю, в пружинистые танцы, отчего тот опасливо оборачивался на своих накама и неловко краснел, всё же выплясывая что-то задиристо-несуразное. Нами прижималась к правой руке Санджи, переплетя с ним пальцы, будто боялась, что кока могут увести прямо из-под носа, стоит ей только моргнуть. Её теплая кожа ощущалась шёлком с запахом апельсинов, — и кок знал, что ещё недавно он бы продал душу за этот момент. Сейчас же он немного нервно сканировал взглядом макушки в толпе, боясь увидеть изумрудно-зелёную. Зоро бы такая картина не понравилась, пусть бы он всё и понял. Сердце запнулось вместе с фальшивой нотой уличного скрипача, и кок вздрогул, поймав чей-то прямой и острый взгляд, похожий на взмах катаны. Нет, это не был их старпом: просто какой-то старый моряк, зацепившийся вниманием за незнакомые лица и тут же потерявший к ним всякий интерес. Скорее всего, Маримо сейчас где-то в дальнем закоулке острова, в самом «аутентичном» пабе распивает с капитаном саке и, возможно, немного — изливает душу. Под рёбрами снова что-то кольнуло, и Нами ойкнула от того, как сильно кок сжал её ладонь. Мгновенно рассыпавшись в извинениях, Санджи тряхнул головой, пытаясь отогнать мрачные мысли: иначе бы задумка Луффи и не имела смысла, — и, постаравшись растянуть губы в широкую улыбку, выхватил Усоппа из толпы и закружил их с Нами в безумной пляске, широко вздёргивая колени и поддаваясь всеобщему настроению. Он выкашливал из себя смех, страх и вину, подхватив под локти любимых друзей, которые его ни в чём не винили, и смотрел в насыщенно-лазурное небо, клянясь ему защищать их до последнего вдоха. Их — и в особенности тупого Маримо, который — дрожь побежала по пальцам — так сильно и искренне полюбил его. Вечер застал их троих на утёсе, под которым плескались чёрные волны с переливами серебра. Пахло солью, спокойствием и немного — дымом, которым они пропитались у больших и жарких мангалов. Санджи впервые за неделю почувствовал какое-то уверенное спокойствие. Здесь, на этом новом острове, ничто не напоминало об их личной трагедии: не было ни следов чужака с корабля, ни задумчивого капитана, ни то нежных, то разбитых взглядов Зоро. Кок выдохнул. Втянул в себя вечерний бриз и снова уловил нотки растущих где-то гиацинтов, воспевающих вечную весну. За спиной, вдалеке, слышались минорные песни успокаивающихся островитян. Усопп приобнял его, в неловкой поддержке сжимая худое плечо, Нами пристроила голову там же, поднимая глаза на сиреневое чистое небо. Они были здесь и всячески показывали, что они в порядке. Что это никого из них не сломало. Что жизнь — жизнь, полная новых островов, людей, приключений и событий, — она продолжается прямо сейчас. И неважно, что было вчера или будет завтра. Кок прочистил горло, разрушая тишину этим скомканным звуком, и опустил взгляд на сцепленные на коленях пальцы. Была одна навязчивая неоформившаяся мысль, которая скреблась на задворках сознания, мешая отпустить всё прошедшее и позволить себе жить дальше. — Каким… Каким он был с Зоро, этот ненастоящий я? — слова давались с трудом и, казалось, звучали не совсем правильно, но Санджи не знал, как ещё оформить это странное чувство в речь. Друзья напряглись, Нами выпрямилась и серьёзно заглянула ему в глаза. А потом, вдруг будто что-то поняв, грустно улыбнулась: — Таким, как ты. Так же пинал его. Но иногда и скупо хвалил, ероша по волосам. Целовал, чтобы заткнуть. Позволял спать рядом и помогать на кухне. Но, знаешь, — она запнулась на секунду, изучая скалы далеко внизу, — как будто бы на самом деле не любил. Мне так казалось. И получилось, что это и было правдой. В тебе к нему намного больше… чувств. Усопп рядом подавился, неверяще глядя на рыжую широко распахнутыми глазами, а Санджи вдруг горько рассмеялся, даже не пытаясь вытереть заструившиеся по щекам слёзы. Действительно, какой же он дурак. Сердце снова болело, а Нами шептала «прости», гладя его по волосам, пока Усопп крепко сжимал его похолодевшую ладонь.***
Зоро не хотел пить, но капитан и не заставлял. Он привёл мечника не в бар и не в паб, но притащил к местному бойцовскому клубу, выклянчав у хозяина разрешение «потренироваться» там, пока весь город гулял на празднике. Дедок, внешне похожий на Гарпа, сначала долго отказывался, но в итоге пустил юношей, не взяв даже одного белли: «Хороши те, кто алкоголю предпочитают приличную драку». Помещение было светлым и пахло бамбуком, в воздухе вилась лёгкая пыль, но деревянные полы были вычищены до блеска. Сердце мечника сладко потянуло: всё было так похоже на зал кендо, где он занимался в детстве. Чувство странной ностальгии растеклось по рукам, сковывая их волной мурашек. А ведь Куину он тоже не смог уберечь. Дыхание сорвалось, стоило капитану размашисто хлопнуть его по спине, будто выбивая трагичные мысли из самого тела. Луффи не улыбался, но смотрел очень мягко. Такая спокойная сила редко разливалась вокруг обычно шебутного капитана, но оттого этот момент ощущался ещё ценнее. — Мне не нужна жалость, капитан, — сглотнув ком, произнёс старпом и сам удивился, как хрипло прозвучал его голос. Всё те проклятые осколки сердца, пронзившие лёгкие. И как давно он ни с кем не говорил? — И я не планирую тебя жалеть, Зоро. Мы будем драться. Он тренировался все последний дни, лишь бы закрыться от собственных мыслей и чужих взглядов, но всё равно чуть не пропустил первый удар резиновой руки. Блок, блок, снова блок, — и наконец он смог вынуть Вадо и встать в ровную стойку. Воздух вокруг будто стал чище, дышать было легче. Они сдерживались — конечно, ведь помещение ещё должно было дождаться своего хозяина, — но всё же били увесисто, с особым остервенением. Зоро чувствовал, как наконец выплёскивается всё загнившее и рассыпавшееся прахом внутри, как в руках снова появляется сила, как с плечей будто снимают немного груза. — Санджи сильный, — вдруг с улыбкой произнёс Луффи, голой ладонью останавливая его катану. Слова почти сбили с ног, только-только освободившаяся душа рухнула сломанной куклой на деревянный пол, челюсти сжались. Луффи не отступал, приблизился на шаг, глядя прямо в глаза. — Ты его любишь за это, Зоро. Он сильный. Он справится. Его не нужно оберегать. И поэтому это не твоя вина. — Но я не понял! — рыкнул мечник, отбрасывая чужую руку и чувствуя, как из груди водопадом текут сожаления, стыд и обломки гордости. — Я смотрел на него каждый день, я видел перемены, но гордо считал, что это следы моего присутствия, Луффи! — КАК И МЫ ВСЕ, — пощёчина прилетела неожиданно, вызвав звон в ушах. Катана с грохотом похоронного колокола упала на пол. Ророноа осел на колени, будто придавленный капитанской аурой, а Луффи аккуратно опустился напротив, снова улыбаясь — но уже грустно, с сожалением. — Никто этого не понял, Зоро. Даже я, ваш капитан. Так что, мне теперь распустить эту команду? Или мы найдём ван пис вместе, несмотря ни на что? В мальчишеских глазах напротив было то же, что и всегда, — нежелание сдаваться. Жажда выучить этот урок, каким бы болезненным он ни был, и пойти с новыми знаниями дальше. Он же и сам так всегда делал. Так почему сердце продолжало надрывно болеть? Уголки губ Луффи опустились в ответ на эту мысль мечника, и он вдруг крепко его обнял, прижимая к худому телу. — Я в тебя верю. И, наверное, о большем сейчас и нельзя было просить. За бумажными окнами шумело праздничное гуляние, где-то взрывали фейерверки, пахло различной едой и дымом, знакомый смех доносился с далёкой площади. Он никогда не терял своего кока. Просто он сам ненадолго потерялся в его копии. И в этот раз он признавал, что вина совсем не в петляющих улицах.***
Санджи всё знал. Об этом ненароком проговорилась Нами, собирая букет ароматных гиацинтов, пока Зоро разминался под соседним деревом; об этом заикнулся Усопп, угрожающе тыча ему в лицо гаечным ключом в попытках в отсутствие Санджи защитить запасы алкоголя (не то чтобы мечник за ними шёл); об этом грустно бормотал Чоппер, перевязывая на руке старпома ожог от плиты (дурацкая Завитушка так и проводила дни на острове с Нами, а разогреть обед — это тоже своего рода битва). Это была дурацкая игра, где все всё знали, но боялись заявить об этом во всеуслышание. Что же, сердце Зоро и так уже было разбито, а роль правой руки капитана своего рода обязывала решать внутренние конфликты. Он столкнулся с Санджи на том же цветочном поле, где любила гулять Нами. Видимо, кошка-воровка пошла в очередной раз обкрадывать несчастных простофиль, а кок предпочёл в этот день остаться наедине с собой. Тревожный зверь за прутьями рёбер Зоро зарычал на такую глупость: блондина нельзя было так оставлять. Холодный же разум мечника подсказывал, что всё это могло быть плодами женского коварства. В конце концов, Нами каким-то образом всегда знала и видела больше их всех: возможно, наученная жизнью в опасном окружении Арлонга. Санджи сидел на большом валуне, позволяя полам длинной белой рубашки развеваться от ветра, и, роняя лепестки на узкие черные брюки, цветок за цветком плёл венок из ромашек. Он до несуразного идеально вписывался в этот благостный пейзаж, будто был принцем далёкой страны, сбежавшим от дворцовых интриг и выбравшим свободу. В воздухе ощущалась пряность юных растений, а солнце щекотало нос и золотило светлые волосы, слепя глаза. Сердце сбилось с ритма, ухнуло вниз и толкнулось в горло. Чувства снова залили Зоро изнутри, утягивая его сознание в этот бесконечный водоворот, — и с некоторых пор он совершенно не мог больше их сдерживать. Он чувствовал, как сгорает в этом моменте, где больше не может прикоснуться. Он вдруг понял: Санджи он никогда и не касался. И вряд ли это случится хотя бы в одном из вариантов их безумного будущего. — Глупый мечник, хватит стоять там, ты ещё не настолько покрылся мхом, чтобы слиться с местным пейзажем, — едва слышно хмыкнул кок, а потом поднял грустные голубые глаза. В них плескалось море, — возможно, то самое, которое блондин так искал. — Глупый кок, ты… — но колкость совсем не пришла на ум, и Зоро просто разочарованно плюхнулся в изножие валуна, спиной к накама. Тот хмыкнул с удивлением, но ничего не сказал, — лишь травы в искусных руках снова зашелестели. — Ты уже знаешь, но я хочу сказать это правильно, — тихо начал мечник, следуя взглядом за мечущимися в небе птицами. — Я люблю тебя, прости за это. Но обещаю, отныне ты этого даже и не заметишь. Горький смешок разнёсся над головой, и Зоро зажмурил глаза. Вдруг на его макушку опустилось что-то почти невесомое. Он настороженно поднял руку и нащупал десяток преплетённых цветов. — Тебе идёт, — фраза была такой неуместной для их отношений, что мечник рывком обернулся, боясь увидеть на валуне воскресшего Абьерто в облике кока. Но это был сам Санджи, — он грустно улыбался и смотрел так мягко, будто хотел укрыть мечника этим теплом. Лицо невольно перекосило судорогой, хотелось сбросить венок, растоптать, уничтожить этот момент, который никогда не должен был существовать в их реальности. Лицо Санджи по-детски растерянно вытянулось, он спрыгнул на землю, делая шаг к мечнику, но тот сделал два назад. — Прекращай, чёртова Завитушка, — прорычал Зоро, не зная, куда деть занесённую над цветами на голове руку. — Я просто хотел… — Мне не нужна твоя жалость! Я просто хотел, чтобы, раз это вскрылось, всё было правильно! Губы кока гневно затряслись, он отшвырнул оборванные стебли в сторону и явно хотел толкнуть мечника в грудь, но тот опять отступил. — Как для тебя всё просто: назвать это жалостью, даже не выслушав меня самого! Зоро дёрнулся, будто его всё-таки ударили, и краска сошла с лица. Мир посерел, цветочное поле закружилось мутной спиралью, а лицо Завитушки подёрнулось дымкой. Это всё уже было. Мечнику казалось, что его рёбра вдруг сложились вовнутрь, пронзая органы и вспарывая кожу, что сейчас из него польётся если не кровь, то всё то невысказанное, непрочувствованное, неслучившееся. Любить Санджи молча могло быть больно. Полюбить его вслух оказалось несовместимо с жизнью. Всё повторялось. Но ничто не могло повториться в реальности. Он не помнил, как оказался на утёсе, задыхаясь и глядя на бушующее внизу море. Кажется, начинался шторм: пахло солью и ливнем, небо стремительно серело и затягивалось тучами, птицы панически носились у самой земли и верещали что-то о своих страхах. Кажется, Зоро кричал вместе с ними — о своей боли. Но, слава богам, его никто не был способен услышать.***
Первые тяжелые капли пощёчинами ударили по лицу, но кок не поспешил подняться с изумрудной травы. Он лежал здесь так долго, что потерял счёт времени, бессмысленно глядя в меняющее цвет далёкое небо. Как глупо было вчера думать, что всё могло наладиться. Зоро любил его. И Зоро больше не мог любить его так же, как прежде. Непобедимого мечника сразили ударом в самое сердце, — и он старался, правда старался, но всё равно захлёбывался этими чувствами, будто кровью. Комок в горле не дал вздохнуть, в носу и в глазах защипало. Санджи совершенно отвратительно всхлипнул и перевернулся на бок, защищая лицо от начинавшегося ливня. Он не понимал, почему ему самому так больно от чувств этой прямоходящей водоросли. Почему так злит, что эти светлые и наивные знаки внимания явно неопытного мечника достались какому-то мудаку. «В тебе к нему намного больше чувств», — слова Нами разошлись в сознании, подобно эху от грома над головой. Ледяные потоки воды холодили горящие щёки, слезы смешивались с дождевыми каплями, становясь частью бесконечного цикла природы. Он посмотрел на Маримо совсем по-новому, узнав, как тот вёл себя с подделкой. Он каждое утро вспоминал то сонное объятие, которое, конечно, было ошибкой. Он стал замечать. Убранную в мойку тарелку. Опустошённую пепельницу у окна. Тёплый взгляд, греющий спину. Сложенные по стопкам вещи в шкафу. Зоро больше не мог не любить его, но выражался ненавязчиво, боясь оттолкнуть. А сегодня он признался. Сердце снова сжалось, в рот попала дождевая вода. Санджи задыхался ужасным осознанием. Он хотел этой любви от глупого мечника. Возможно, всегда хотел. Хотел каждой частичкой души и тела испытать то, что досталось мстительному подлецу. Хотел дать то же в ответ, как дал сегодня — этот глупый венок, напомнивший ему самого Зоро. В этот момент Санджи ненавидел себя. Резко сев, он уставился на собственные руки. Синяки почти прошли. Пальцы дрожали. С волос по лицу текла вода. В луже рядом отражался безумный взгляд. Он был отвратителен самому себе. Отвратителен за желание во второй раз разбить мечнику сердце. Потому что теперь его неслучившаяся любовь не могла принести ничего хорошего.***
Шторм длился два дня. Весь остров гудел грозой и бурей, бедная Гоинг Мерри раскачивалась на волнах, удерживаемая только швартовными тросами и якорем. Погода оплакивала закончившийся фестиваль и чужие неслучившиеся истории, а Санджи и Зоро оба метались в горячке в каюте парней под бдительным присмотром Чоппера. — Переохлаждение, — констатировал маленький доктор, когда накама один за другим с разницей в десять минут ввалились на корабль, насквозь мокрые и почти бредившие. Усопп сторожил больных, пока другие занимались хозяйством. В спальне пахло лекарствами, травами и спёртым воздухом, пол раскачивался из стороны в сторону, сбрасывая забытые вещи с тумбочек и подушки — с пустых гамаков. Под пальцами шелестела старая бумага, но взгляд отказывался фокусироваться на тексте. А ведь они с Нами были уверены, что всё наладится. Что Санджи поймёт свои чувства, которые были такими очевидными ещё в начале пути, а Зоро — поймёт Санджи. Только эти два идиота явно что-то натворили с сердцами друг друга, раз вернулись с разных концов острова два часа ливня спустя. Волнение с привкусом злости блуждало по языку горечью. Возможно, Усопп понимал желание Санджи закурить в такие моменты. Два дня длился шторм и два дня эти идиоты почти не приходили в себя. И лишь на третий утром в каюте не оказалось никого из них, а за окном слабо светило утреннее солнце. Кок курил на носу коробля, изучая весенний остров. Тот переливался каплями на зелени и цветах, будто драгоценными камнями, и даже выброшенный на берег морской мусор не портил его, — лишь напоминал о превратностях бытия. — Чоппер точно вырубит тебя, если увидит с сигаретой, — послышалось сзади хриплым голосом, и кок даже не вздрогул. Только внутри всё сдавлено натянулось глупым эгоистичным желанием. — Он не увидит, а ты не скажешь, — Санджи обернулся, щелчком выбрасывая окурок, и взглянул на этого дурацкого мечника. Тот был таким мягким в своём сонном обличии. Казалось, только осознав, что кто-то может это присвоить и уничтожить, кок понял, насколько очарован таким Маримо. Таким и сотней других, проявляющихся попеременно то в силе, то в доброй слабости. А особенно тем, который***
Вечерело. Гоинг Мерри разрезала водную гладь под весёлый запев Луффи и Чоппера, а прямо посреди палубы была расстелена скатерть с кучей еды. Было уютно и тепло, плечи окутывал аромат их дома: лак для дерева, апельсины, стряпня кока, море. Зоро сонно размял плечи, сыто потягивая саке прямо из бутылки и с тонкой улыбкой наблюдая, как кок кружит в танце Нами и Усоппа. От троицы волнами расходились смех и искры веселья, топот сотрясал палубу и едва обходил стороной фруктовые закуски. Может быть, жизнь больше не цвела непрерывным счастьем, но наконец грела золотистой искренностью. Зоро и подумать не мог, что в тот злополучный месяц на самом деле так остро чувствовал (само)обман. Сейчас же жизнь не была идеальной: они сталкивались с сильными противниками, иногда проигрывали, мишенебровая истеричка орала на него, казалось, на весь бескрайний океан и иногда осыпала тумаками даже во сне, а он отвечал тем же — но катанами в ножнах. Они дрались до того же умопомрачения, до которого целовались, — и это было совершенным проявлением их отношений. Под завершающие слова пиратской песенки Санджи закружил своих партнёров и отпустил их руки, плюхась на пол рядом с возлюбленным и без сил роняя голову на его плечо. — Они меня умотали. Монстры! — пожаловался кок, на что тут же получил высунутый язык от Нами и брошенную точно в лоб виноградину от Усоппа. Зоро не сдержал смешка, да и сам Завитушка расхохотался, бережно вытирая ягоду и отправляя её в рот. — Отдохни, — пробурчал Зоро, притягивая его в объятия и чувствуя, как внутренний зверь сыто облизывается, стоит ему задеть зубами чужое в миг покрасневшее ухо. — Только сегодня, — с закрытыми глазами улыбнулся Санджи и потянулся за поцелуем. Бабочки в животе? Нет, у мечника содрогалась сама душа от этой неприкрытой нежности. Кок же тихо млел от чувства безопасности и покоя. Над морем разливался сиреневый закат, переваливался через край горизонта и красил море в оттенки синего и лавандового, грел щёки и щекотал струны души. Они оба наконец перестали страдать: один — от недостатка ответной любви, второй — от переизбытка собственной.И солнце на небе сменялось луной, безоговорочно вверяя ей любимую Землю, ведь когда-то давно они поклялись, что не позволят никому из них вновь пострадать. И луна верила всей душой, оберегая минуты отдыха золотого светила.
Санджи дремал на чужом плече, а Зоро оставлял невесомые поцелуи на золотых волосах, размышляя о том, что ему больше не надо защищать всех в одиночку. Кок был таким же сильным и всегда прикрывал ему спину. А он сторожил его сон.