Пленительный аромат

      — В нашем мире множество мифов и легенд. Одни перерастают в красивые сказки, другие же заставляют нас бояться теней. Большинство мифов и легенд построены на фактах, имеющих место быть в прошлом. Да и сейчас они никуда не исчезли, просто нашли научное объяснение, перестав быть сказками. И сегодня мы поговорим о том, что заставляет современных врачей разводить руками и горестно вздыхать. Миф, легенда, страшная сказка… Болезнь, причина которой не ясна, и способов совладать с ней нет и сейчас. Возможно, из-за слишком малого количества объектов для изучения, возможно, из-за того, что долго с подобным сбоем мало кто живёт. Нет, болезнь не убивает. Сама по себе она лишь меняет аромат омеги, делая его более привлекательным, а вот это уже и служит причиной практически всех смертей. «Captivantem odor» — пленительный аромат. Это сбой гормональной системы, способствующий выработке у омеги аромата, который воспринимается абсолютно всеми альфами, как концентрированный запах истинного, перед которым практически невозможно устоять. Так же вы могли слышать другое название. «De odore mortis». Запах смерти.       В аудитории повисла минутная тишина. В голове большинства наверняка был вопрос, как привлекательный для всех аромат может быть злом? Кто-то, возможно, даже думал, что хорошо бы обладать таким сбоем, ведь тогда можно притвориться истинным для кого-угодно, кто тебе понравится. Да, в первую очередь приходят именно такие мысли.       — Профессор, но почему запах смерти? Если ты нравишься всем, это разве плохо? — о наивный Лори, уже четвёртый курс, а ты всё так же глуп. — Я бы хотел быть настолько привлекательным, это же так круто!       — Ты бы не хотел, — холодный голос камнем упал в воздух аудитории. Кто-то поежился, кто-то оглянулся в сторону заднего ряда, выглядывая молчаливую угрюмую фигуру того, кто редко подавал голос. Мою фигуру.       — Мистер Рейнар прав, вы бы не хотели такого аромата. Ведь запах смерти получил такое название за то, что, кажется, даже смерть считает его своим истинным и прибирает к рукам самыми неблаговидными способами. Кто-нибудь скажет, почему носители этого гена редко доживают до старости, а, если быть точным, последний самый взрослый из носителей данного сбоя покончил с собой в возрасте двадцати одного года? — профессор оглядел аудиторию, а я хмыкнул. Данные явно устарели.       — Вы забыли об одном случае в соседнем штате, профессор. Семь лет назад в возрасте пятнадцати лет был зарегистрирован случай пленительного аромата. Впервые за шестьдесят восемь лет. Данных о смерти объекта не внесено, а значит, ему сейчас сколько? Двадцать три года. Но профессор прав, жить с пленительным ароматом настолько херово, что легче удавиться собственными руками. Подавители не действуют, камуфляжи помогают только вне течки, а совладать с давлением феромона не могут даже самые сдержанные альфы. Хуже всего то, что быть готовым к тому, что твой ребёнок будет именно таким невозможно. А ещё хуже, когда дело касается отцов. В один миг ваш сын омега взрослеет, подходит время первой течки, и…       — Нет. Отец ведь не может собственного ребёнка… Это же преступление! — взвизгнул кто-то из особо впечатлительных.       — Запах не оставляет вариантов. Если удаётся пережить груз изнасилования родителем, следующую течку омегу прячут как можно дальше от альф. Порой это получается, но чаще всего нет. Течки в юном возрасте спонтанны и не поддаются графику. Юный омега. Течка. Запах истинного для всех. Большинство ломается именно тогда, когда второй раз подвергается насилию. Третий. Четвёртый. Пятый. Пятнадцатый, — с извращенным наслаждением протянул я, улыбаясь. — Один альфа или толпа. Лори, сколько бы ты раз выдержал? Ты же хочешь привлекать всех, так ответь: сколько раз тебя надо изнасиловать, чтобы бы ты повесился?       — Господин Рейнар! — возмутился профессор. — Нельзя же так… Но вы говорите наиболее понятно и наглядно. Именно так. Запах смерти. Приговор, который мы никак не можем изменить. Не помогают таблетки и уколы, не помогают терапии гормонов, даже метка на железé не меняет положение вещей, — профессор был хмур.       Я почесал затылок, проведя кончиками пальцев по рубцу. Провел ещё раз, почесав другой, и усмехнулся. Не меняет. Абсолютно ничего не меняет. Если бы меняло, всё бы закончилось ещё тогда, не успев начаться. Ноготь впился в самый старый шрам. Но даже он ничего не изменил.       — Всё, что мы можем, спрятать омегу на время течки и провести психотерапию. Уговорить жить после всего, что переживают эти омеги — это немногое, что мы можем. Жестоко. Без вариантов. Без надежды. Запах смерти будет, возможно, когда-нибудь исследован до конца и побеждён, оставшись лишь странным мифом, а пока… Господин Рейнар, за годы вашего обучения мы уже выяснили, что вы открыто признаёте факт насилия в вашу сторону в прошлом, я могу задать вам вопросы, чтобы студенты лучше поняли тему? Если вам неудобно, то..       — Спрашивайте, профессор, — отмахнулся, откидываясь на спинку стула. — Я не буду скрывать того, что альфы не способны думать головой.       — Если бы вы были носителем запаха смерти, вы бы смогли жить с этим? Да, это тяжело — жить даже после единичного случая насилия со стороны альфы, это длинный путь терапии и принятия, это достойно уважения, найти в себе столько сил. Но истинный для всех… Что бы вы могли посоветовать терапевту, который бы столкнулся с подобным? — профессор был искренне заинтересован в моём ответе, и я задумался. Будет ли ещё один такой случай в нашей стране за те годы, что будут практиковать эти самоуверенные студентики? Быть может. Но вероятность того, что кому-то из них попадётся такой случай, ничтожно мала.       Ногти поскребли по рубцам. Жест я зафиксировал поздно, отдёрнув руку. Мой случай, он…       — Единичный, — протянул я, всё ещё размышляя. — Вне всяких сомнений моим одногруппникам придётся хотя бы раз в жизни столкнуться с травмами насилия, — я поднялся и отправился к кафедре. — И вам стоит бояться, что вы окажетесь не готовы к такой терапии. Это будет страшно для вас, тяжело и невыносимо, особенно, если вы омега. Особенно, если впечатлительный комнатный цветочек, как Лори или Фредди, — я улыбнулся миловидным омегам, что вечно ходили парочкой. — Не советую подключать психиатров до последнего, — от воспоминаний о месяце в клинике меня едва не передёрнуло, а во рту стало кисло. — Подавлять сознание гиблое дело, от этого только хуже. Поверьте мне, — усмехнулся. — А насилие в стенах психиатрических клиник не вымысел, а современная реальность. Особенно, когда ты предченый омега. И неизбежно, когда ты пленительный аромат.       — Как бы не привлекал омега, всё равно ведь невозможно полностью лишиться рассудка? Каким же надо быть уродом, чтобы списывать всё на влияние запаха? — альфа в группе всё ещё не верил, что существует нечто настолько сводящее с ума.       — А ты думаешь, устоял бы? — рассмеялся я. — Ты такой же как и все, не стоит кичиться своим самоконтролем.       — Да я никогда бы не…       — Проверить хочешь? — спросил я, доставая из нагрудного кармана рубашки небольшой флакончик. Плотно запечатанный. — Профессор попросил меня подготовить материалы к этой лекции о всех известных случаях пленительного аромата. Я решил, что наглядность не помешает вам, альфам, понять, что вы ничем не отличаетесь от остальных. Да, это флакон с пленительным ароматом. Если быть точнее, это выделения течного омеги с запахом смерти. Сильнейший дурман в мире. Так что, Роб, ты хочешь разочароваться в себе?       — Господин Рейнар, это правда пленительный аромат? Но… Достать его невозможно, он стоит целого состояния, это… Как вам это удалось? — профессор трясущимися руками забрал у меня флакон.       — Только не разбейте, прошу вас, тут три половозрелых альфы и вы тоже, между прочим, альфа. Так вот, терапия в случае данного отклонения не поможет, будьте готовы, ваш клиент всё равно повесится, утопится, вскроется или прыгнет под фуру на скоростном шоссе. Но вы едва ли будете настолько неудачниками, что встретите когда-нибудь второй раз носителя данного отклонения. А вот терапию жертв насилия вам бы лучше подтянуть, большинство из вас хреново разбирается в теме, — заметил я, поглядывая на флакон в руках профессора. Не хотелось бы, чтобы он и вправду бы разбился. — У меня есть доклад на тему известных носителей запаха смерти и способа их умерщвления. Меня особенно зацепили случаи самосожжения, невероятное мужество. Спойлер: поджигали они не столько себя, сколько своих насильников.       — Второй раз? — Лори, кажется, даже начал заикаться.       — Ах да, Лори. Повторю свой вопрос, — я выдернул флакон из рук профессора, и направился к омеге, что бесила меня все эти четыре года. — Сколько раз ты вынесешь, прежде чем повесишься? Ты же сказал, что хочешь такой запах. На. Обмажься. Хватит и пары капель. Давай.       Лори вжался в стул, смотря на флакон, как на ядовитую змею. Его нижняя губа тряслась.       — Студент Рейнар!       — Профессор, я, конечно, ку-ку, но не настолько. Я разбавил феромон максимально, так что здесь концентрация один к семи. Одна капля и успех неминуем. Но один к семи, это ничто. Та концентрация, при которой альфы ещё способны задуматься. Один к шестидесяти девяти десятым уже вырубает им мозг, — я открыл флакон, тут же зажав пальцем горлышко, и перевернул, оставляя на коже пальца небольшой след влаги. — Мечтайте аккуратнее, мечты сбываются, — оскалился я, закрывая флакон и тут же мазанул пальцем по шее Лори, как раз по впадинке между ключицами. — А может и один к пяти… — пошутил я. Конечно же концентрацию подобной мощи я бы не принёс.       — Рейнар! — зло прорычал профессор, а после стало тихо. Аромат достиг альф.       — Один к семи. Этого достаточно, чтобы создать иллюзию пика течки истинного омеги. Да, парни, так бы пах ваш истинный, но помните, что Лори не он. Вы же ещё способны думать? Отлично, тогда присядьте на места и не нервируйте Лори, а то он уже готов в петлю, — я усмехнулся, возвращаясь к кафедре. Профессор проводил меня внимательным взглядом с расширенными зрачками. Я вытер палец влажной салфеткой, припасенный в кармане, и выкинул её в урну. — Через пару минут запах сойдёт на нет.       — Вы, — начал было профессор, но закашлялся, услышав свой хриплый голос. — Простите. Вы пленительный аромат? Но.. как? — вместо тысячи вопросов. Я понял, что он хотел спросить. Как я дожил до сего прекрасного дня.       — Сдохнуть и очистить их совесть? Обойдутся. Прячусь в глухих местах на течки, обливаюсь маскировками и никогда не ношу вещи по два дня. Хуже, когда случаются сбои цикла. А это раз в три-четыре течки. Мне двадцать три, у меня было девятнадцать течек, восемь случаев насилия и три попытки суицида после первых четырёх эпизодов. Как я и говорил, в случае аромата смерти, первое насилие чаще всего со стороны отца. После этого родители развелись, я ощущал свою вину и резал вены. Второй раз случилось по дороге из школы, их было несколько. Я повесился. Месяц в клинике для душевно больных на препаратах, сбой и очередное изнасилование, после которого я вернулся домой. Прошёл год, и меня снова поймали на улице. Я снова вешался. Папу тогда чуть не хватил инфаркт. После я больше не пытался покончить с собой. Ещё пять раз я просто пережил, прекрасно понимая, что они не будут последними. Когда-нибудь я не выдержу, но не сейчас. Моя жизнь — это кошки-мышки с насильниками, а такими для меня являются все альфы. И я не надеюсь, что когда-нибудь что-нибудь изменится.