Colors

— Останься, — Тайлер говорит это без повода, без предпосылок, до того, как Джош высказывает хоть какой-то намёк на какое-то желание уйти отсюда. Время действия: после полуночи. Место действия: маленькая квартира Тайлера, оборудованная больше под музыкальную студию, чем под жилое пространство; о том, что Тайлер здесь ночует, напоминает лишь свёрнутый матрас в углу. Вместо действия: язык Джоша Дана, самый кончик, скользящий сначала по нижней губе, а потом верхней. Джош делает это неосознанно, облизывает пересохшие губы, пока находится с ответом, прежде, чем поднять взгляд на Тайлера и осчастливить его своим решением. Тайлер смотрит спокойно, выжидающе и без всякой улыбки; Джош сидит прямо на полу, скрестив ноги, игнорируя существование табуретки. — Какого оно цвета? — наконец спрашивает Джош, когда поднимает голову. — Это слово. Джош словно изо всех сил пытается удержаться от улыбки; у него не получается. Джош уже решил, Джош знает, что решил — возможно, он думал об этом ещё до того, как Тайлер успел предложить — но он не собирается озвучивать свои планы так быстро. Даже в том случае, если Тайлер тоже уже знает, что Джош решил. Если Тайлер и смущён, и растерян, то лишь на крупинку соли в паре литров воды — недостаточно для того, чтобы это отразилось на его лице, недостаточно для того, чтобы это заметил хоть кто-то. Хоть кто-то, кроме Джоша. — Голубого, — Тайлер говорит это тем же тоном, спокойным, уверенным. Ладони Джоша трут коленки в прорезях его джинсов; он снова собирается с мыслями. Не вспоминает — делает вид, что вспоминает всё, что говорил ему по этому поводу Тайлер. — Это просьба? — наконец, Джош формулирует, и его улыбка проскальзывает отчётливее. — Не требование? Ты уверен? Джош помнит. Возможно, он куда-то это записывает; абсолютно бесполезная информация, по мнению Тайлера. Всё то, как он воспринимает мир: цвета, запахи, звуки, геометрические фигуры. Вся эта муть, вся эта каша в его голове, через которую Тайлеру иногда тяжело продраться, Джош про неё постоянно спрашивает, Джош о ней постоянно интересуется, будто пытается отыскать безопасную тропинку среди деревьев и диких кустарников самых разных оттенков и форм. — Требование темнее, — Тайлеру удаётся удержать серьёзное выражение лица, удаётся сдержать улыбку, но его глаза всё равно смеются. — Насыщенный синий. Отчётливое различие. Отчётливое различие: уловит даже слепой. Отчётливое различие: уловит даже глухой. Джош не слепой и не глухой, он улавливает разницу, иногда он знает даже лучше Тайлера, что там — в его голове. Иногда он делает это: помогает упорядочивать эту муть, делая краски чуть приглушённее, образы — понятнее и приятнее. Иногда он даёт Тайлеру возможность дышать полной грудью. Иногда он лишает Тайлера воздуха вовсе, как сейчас. Джош даже не произносит ни слова; просто подаётся немного вперёд и тянет к нему обе руки. Жест почти умоляющий; вытянутые руки, протянутые, поднятые вверх, Джош тянется к Тайлеру всем своим телом — но не встаёт с пола. Джош подманивает Тайлера к себе, словно это он, Джош, просит Тайлера остаться и никуда не уходить. Мир становится мутным, размытым, весь фокус сосредоточен на Джоше, вся остальная комната превращается в плывущие цветные пятна, когда Тайлер, задерживая дыхание, делает свои пару шагов навстречу и берёт руки Джоша в свои. Они всегда теплее — пальцы Джоша, его ладони — всегда горячие, Джош весь горячий, словно нагретый изнутри невидимым солнцем. Он продолжает спрашивать, пока его большие пальцы гуляют по ладоням Тайлера. — Какого цвета молитва? — спрашивает, и теперь даже не пытается скрыть улыбку, — она расползается по его лицу, она рвётся изнутри, она течёт, она плавит весь остальной мир. Он спрашивает; ему действительно интересно, его действительно это волнует. Он пытается разобраться во всей этой голове Тайлера; составить карту, разрисовать её, придать ей больше объёма. — Бледно-голубая, — отдаёт свои ладони, Тайлер отдаёт муть в своей голове, Тайлер отдаёт всего себя — хочешь, надо — забирай, сколько потребуется. — Настолько бледная, что голубой, скорее, угадывается. Едва заметен, только если присмотреться, только если на контрасте с чистым белым. Джош смотрит так, словно укутывает его взглядом, плотные границы, почти физически ощутимые. Их можно разглядеть: они полупрозрачные, весь остальной мир в расфокусе, выглядит размытым, выглядит нечётким. Выглядит бессмысленным. Джош смотрит на него с этой своей улыбкой, с обожанием, с бесконечной любовью, которая льётся и льётся наружу, переливается перламутровым, окутывает, опутывает. Тайлер чувствует себя абсолютно беспомощным под этим взглядом. Тайлер чувствует себя Богом, когда Джош смотрит на него — так. Вся правда в том, что Джош всегда смотрит на него — так. — Мне пойдёт голубой? — выражение лица Джоша — самую малость задумчивое, больше просто намёк на то, что он действительно задумывается, добавляет после непродолжительной паузы. — Цвет волос, я имею в виду. Он слегка встряхивает головой, отросшие пряди, непослушные, слегка вьющиеся, когда-то насыщенного синего, теперь выцветшие во что-то ближе к зелени, в цвет морской волны. Не просьба и не требование, и даже не молитва. Определить слово, эмоцию, предмет просто по цвету — сложно. Слишком сильная градация оттенков. Слишком много факторов. Тайлер описал бы цвет волос Джоша одним единственным словом: «Стихия». Джош его стихия. Джош его потребность. — Тебе пойдёт абсолютно всё, — на выдохе выдаёт Тайлер. — Голубой, как просьба остаться. Пронзительно тёплый жёлтый, как солнце, как надежда. Розовый, как жвачка, эта, знаешь, Бабблгам, такая детская искренность. Эмоциональность. Вообще все оттенки красного, от яркого алого до тёмного пронзительного красного, как кровь, как похоть, как секс, как желание, как... Тайлер запинается. Ему всегда неловко рассказывать о том, как он воспринимает мир — даже если речь просто о наборе цветов. — Не понимаю, почему ты не рисуешь, — Джош улыбается, он тянет к себе Тайлера, медленно, по чуть-чуть, по миллиметру, уплотняя собой границы между ними двумя и этим миром. Как будто это требуется. Тайлер смеётся, коротко качая головой. — Мне не нравится сама структура бумаги, — это только часть причины, но Джошу хватило бы и этой, было бы достаточно, и всё же Тайлер продолжает после короткой паузы, придвигаясь всё ближе, постепенно, с каждым словом, с каждой секундой, всё ближе; пока не оказывается вплотную, пока его ступни в красных носках не касаются скрещенных ног Джоша. — И ещё я не знаю, что толком делать с красками. В моей голове они смешиваются и переливаются, они живут своей жизнью, самостоятельно. Моего участия даже не требуется. Заниматься музыкой мне нравится больше. Они стоят так близко, что их краски перемешиваются, но эта муть всё ещё остаётся чёткой, приятной глазу, как это всегда бывает с Джошем. Она остаётся структурированной, просто в слегка ином порядке. Джош тянет его правую руку к лицу, коротко касается губами его ладони и снова улыбается. В воздухе пахнет шоколадными конфетами, так всегда бывает, когда Тайлер слишком долго смотрит на его губы. — У меня есть одна идея, которая не включает в себя использование бумаги, — эта лукавая улыбка, этот вопросительный взгляд, это обожание на дне зрачков. У Тайлера сводит низ живота, у Тайлера перехватывает горло. — Что ты имеешь в виду? — в горле пересыхает, этот вопрос всегда имеет песчаную окраску, все оттенки бежевого, которые царапают песчинками глотку, хочется откашляться, хочется сглотнуть. Джош поворачивает голову, мир за их пределами всё ещё в расфокусе, расплывчатыми цветными пятнами. Тайлер прищуривается, силясь понять, на что он смотрит, когда Джош выпускает одну из его ладоней и тянется, ухватывая что-то синее. Точно. Рюкзак. Синий рюкзак под синий цвет волос; цвет волос выцветший, рюкзак тоже старый, видавший виды, потрёпанный, Джош каждый раз смеётся, обращая на это внимание, и говорит, что они сочетаются, как никогда. Тайлер опускается на корточки, Джош укладывает рюкзак себе на скрещенные ноги; заедающая молния позвякивает, когда Джош тянет за язычок. Теперь рассмотреть рюкзак, осознать его, становится проще, он ближе, он в границах их мира, часть Джоша и часть Тайлера. Как и его содержимое. — Что это? Непонимание, неверие, Тайлер переводит взгляд с недр рюкзака на лицо Джоша, на этот внимательный взгляд с искорками в глазах, на эту счастливую улыбку. Вопрос повисает в воздухе, Джош снова делает это: облизывает кончиком языка свои губы. Тоже нервничает. — Вместо бумаги ты мог бы рисовать... на мне, — в голосе Джоша звенит неуверенность, прорывается, так, словно Тайлер может не согласиться, так, словно Тайлер может отказаться — отказать ему. Тайлер медлит с ответом, пока рука Джоша ныряет в рюкзак, доставая один из тюбиков краски и демонстрирует его, вертя в пальцах. Синий, с чёрной надписью: «пальчиковая краска». Тайлер прищуривается; помимо синего тюбика, зажатого между большим и указательным пальцем Джоша, в рюкзаке есть ещё чёрный и белый, красный, жёлтый и зелёный. Все основные цвета, дальше речь идёт только об оттенках, которые достигаются путём смешивания. Там, на дне рюкзака, ещё пара спонжей и небольшая кисточка. — Всё предусмотрел, да? — Тайлер произносит это — немного насмешливо, беззлобно, слишком ласково. Джош пожимает плечами с таким видом, словно у него не было никакого другого выбора, никаких прочих вариантов, кроме этого. — Она синяя, — говорит Джош так, словно это всё объясняет — но это действительно объясняет — для Тайлера. — И белый к ней, чтобы их смешать, я не доставал. Джош говорит с Тайлером на языке Тайлера; это подкупает, от этого ведёт голову, кружит, это заставляет сердце биться чаще, от этого уголки губ невольно тянет вверх. Это немного пугает, потому что такого никогда не было раньше, ни с кем больше. Это похоже на то, как словно бы всё это время Тайлер был мёртв и воскрес только сейчас — или как если бы метался в панике по комнате, всё время натыкаясь на стены и мебель, и успокоился только сейчас, в руках Джоша. Прямо сейчас — Джош его даже не касается. Джош держит его даже тогда, когда не держит, когда слишком далеко, вне зоны видимости, вне доступа, вне досягаемости. Тайлер даже не спрашивает, почему Джош не достал эти краски сразу, как только пришёл; он знает ответ заранее. Не пришлось сразу к слову, Джош выбирал подходящий момент. Надо было добраться до подходящей цветовой гаммы. Тайлер касается его ладони своей, но не касается тюбика с краской, он просто слегка поворачивает ладонь Джоша, разглядывая этот тюбик со всех сторон. Ничего особенного, обычный пластиковый тюбик длиной с ладонь Джоша — белый с синей полосой и чёрной надписью крупными буквами. Сначала мозг Тайлера обрабатывает свойства предмета, иногда полностью игнорируя его суть. — Так что? — Джош спрашивает чуть тише, напряжение прорывается, становится ощутимее, словно в перламутровую краску добавили больше серого. — Твой задумчивый взгляд — это значит «Да»? Как будто Тайлер не говорит ему «Да» — на всё, всегда, каждый ебаный день, каждый ебаный раз. Джош: его синие волосы, выцветшие в зелень, его цветной рукав, где также много синего и зелёного; его колечко в левом крыле носа; его глаза, в которых шкварчит беспокойство, как кипящее масло на раскалённой сковороде. Тайлер попадёт за это в ад, за то, что опять засматривается, залипая, на эти пересохшие губы, за то, что заставляет Джоша нервничать в ожидании ответа — когда же до тебя дойдёт, что это всегда будет «Да»? — Так что? — передразнивает его Тайлер, тянет секунды и давит ухмылку. — Это значит, что ты останешься? Они смотрят друг на друга — играют в гляделки, Тайлер падает, Тайлер тонет, Тайлер плавится и сгорает. Из Джоша эта любовь сочится, он ею истекает, как кровью, из Тайлера эта любовь рвётся наружу, бьётся о рёбра и, в конечном итоге, кажется, проламывает грудную клетку. Джош тоже молчит — только улыбается так, что разламывается не только грудная клетка Тайлера — кажется, эта улыбка перемалывает все до одной кости в его организме, выжигает каждую клетку его тела, заставляет кровь закипать и испаряться. Лихорадка, последняя её стадия. Дальше только смерть. — Иногда вся суть заключается в свойстве, — Джош пожимает плечами; это выглядит как самый беспомощный жест, мол, ничего не могу с собой поделать, такова природа вещей. — Вот она, моя суть. Джош вкладывает тюбик с синей пальчиковой краской на водной основе прямо в ладонь Тайлера, заставляя его сжать пальцы, а потом убирает руку. Его пальцы, его руки, хватаются за белую хлопковую ткань футболки, и у Тайлера снова вышибает весь воздух из лёгких. Сгорает кислород. Отказывает сердце, отказывает каждый орган, один за другим, при виде того, как обнажается Джош. Футболка моментально становится размытым белёсым пятном, едва только Джош стягивает её и откидывает в сторону — подальше. Он улыбается. Он всё ещё улыбается — и эта улыбка однажды убьёт Тайлера, и она же его воскресит. — Это значит, что я — твой, — вот что выдыхает Джош, и его дыхание окрашивается в розовый, насыщеннее у самых губ, стремительно бледнеющее, моментально рассеивающееся, как облачко пара. Тайлер размыкает губы, так, словно пытается собрать всё розовое собственным ртом; со стороны это, наверняка, выглядит глупо и по-дурацки. Тайлер никогда не боялся того, что будет выглядеть как-то не так: с ним всю жизнь что-то не так, не в порядке, он привык к этому. Джош только улыбается, Джош продолжает улыбаться в поцелуй, когда Тайлер накрывает его рот своим. Тайлер чувствует это; горячие руки обвивают его шею, ладонь скользит по спине, задирая футболку, кожа к коже; ладонь вжимается в поясницу. — Ложись, раз уж остаёшься, — Тайлер произносит это с хриплым смешком, давит ладонью на его грудь; и Джош ложится — со стороны это больше похоже на цветное падение, где они падают вместе. Джош обхватывает губами нижнюю губу Тайлера, посасывает, оттягивает; в действиях Джоша так много невысказанного, того, что осталось между строк, того, что плавает раскрашенными буквами вокруг них. Цветные пятна и фантомные запахи — к чему раскрашивать этот мир ещё больше, если он и так цветной? Весь мир Тайлера заключается сейчас здесь, в чётких границах — Джош в фокусе; остальное — размыто. — Если ты правда планируешь на мне рисовать, возможно, будет удобнее, если я буду стоять, — Джош говорит это, предлагает, но не шевелится и уж точно не делает попыток встать. Тайлер всё ещё лежит на нём, и синий раскрытый рюкзак Джоша зажат между их телами. — Лежи, — пальцы Тайлера путаются в волосах Джоша; синий, выцветший в зелень; его личная стихия, другой не надо. — Мы запачкаем тебе ковёр, — Джош не протестует, просто произносит это, как факт: озвучивает последствия, о который Тайлер уже успел подумать. Только что подумал: и ему наплевать. Тайлер переводит взгляд на тюбик, переворачивает его в руке, вертит. Мелкий шрифт, тонкие буквы пляшут на белом фоне. Тайлер дочитывает до нужной строчки и дёргает плечом; жест привычный, жест дёрганый, жест самую малость нервный. — Здесь сказано: смывается водой, — резюмирует Тайлер, приподнимается, поднимается. Пару секунд на размышления — а потом его пальцы ложатся на ремень джинсов Джоша. Это почти привычно: раздевать друг друга, избавлять от лишней одежды, ненужной одежды, расправляться с тем, что следующие минуты — часы — будет только мешать. Чёрный кожаный ремень, блестящая металлическая пряжка. Голубые джинсы, вылинявшие почти до белого — цвета молитвы, с дырами на коленях, которые Джош сделал самостоятельно с пару месяцев назад, здесь же, в этой квартире. Чёрные боксеры и синие носки с дыркой на большом пальце. Тайлер снимает всё, оставляя Джоша почти полностью обнажённым — если не считать дурацкого ожерелья. Крупные бусины, разных цветов и размеров, нанизанные на резинку. Дополнение к образу. Несколько ярких пятен в дополнение — Тайлер седлает бёдра Джоша, опираясь ладонью о его грудь, касается жёлтой прямоугольной бусины подушечкой указательного пальца, продевает палец под резинку, слегка оттягивая её, тянет на себя. Он чувствует это, как цвет Джоша меняется, как сбивается его дыхание, как сердцебиение учащается. К голубому и синему добавляется красный; это процесс — Тайлер за ним не успевает. — Так что, ты собираешься потом мыть ковёр? Тайлер откладывает рюкзак в сторону, недалеко, так, чтобы касаться его щиколоткой, чтобы он оставался в зоне видимости, в фокусе — чтобы не забыть о нём. Он сосредоточенно откручивает колпачок на тюбике с синей краской; белый, рельефный, ребристый, он похож на все колпачки со всевозможными заживляющими мазями, которые в избытке лежали в коробке-аптечке Тайлера в ванной — и которыми он пользовался только тогда, когда надо было обработать царапины и ссадины Джоша. Нивелировать воспалённые, кричащие цвета пахнущими травами мазями цвета горчицы, или прозрачными, или белоснежными, как зубная паста. Тайлер сдёргивает бумажный ограничитель, сосредоточенно выдавливая часть содержимого тюбика Джошу прямо на живот, чуть выше пупка. Краска холодная, точно ниже температуры тела; Джош вздрагивает животом, Тайлер поднимает голову. Их взгляды встречаются, Тайлер вглядывается в его глаза несколько долгих секунд. Синяя лужица краски на животе Джоша так забавно гармонирует с его волосами, но не с ним самим. — Нет, — отрезает Тайлер. — Не собираюсь, — и здесь же, без паузы и без перехода, добавляет, — не дёргайся. Краска достаточно жидкая, хватает совсем немного, чтобы она расплылась по животу Джоша, затекая в пупок. Джош старается не шевелиться, старается дышать глубже, дышать ровнее и реже, но его дыхание становится краснее с каждым выдохом. Тайлер выгребает остальные тюбики с краской, и раскладывает их и спонжики с кисточкой рядом, на пол. Он не очень много знает о теории цвета — что-то читал, что-то смотрел, что-то ещё в детстве рассказывали. Мир вокруг него и без того всегда был слишком цветной и мутный, чтобы его интересовала теория — чтобы касаться этих цветов самому. Это азы. Тюбик с синей Тайлер не закрывает, откладывая пока — Джошу на грудь. Тайлер распаковывает белую краску всё с тем же сосредоточенным выражением лица, делая вид, что не видит, как Джош наблюдает за ним. Джош смотрит на него так, будто Тайлер творит что-то непостижимое, какую-то магию. Джош смотрит на него, как на Творца, как на Бога, Тайлер почти физически ощущает это сам — как у Джоша пересыхает в горле. Его кожа кажется такой раскалённой, горячей, что немного удивляет, как краска не начинает плавиться, закипать, растекаясь сильнее, когда Тайлер добавляет белую прямо в лужицу синей на животе Джоша. Он игнорирует существование спонжей и кисточек, по крайней мере, пока, он мешает краски пальцами, потом ладонью, размазывая по всему животу и груди. Краски смешиваются неравномерно, где-то темнее, где-то почти уходя в белизну, но теперь это больше похоже на суть Джоша — пронзительный голубой, как просьба остаться, как весеннее небо в полдень, высокое, чистое; Тайлер добавляет ещё белого, затем — ещё синего. — Это детские краски, — Джош почему-то говорит об этом только сейчас. — Я взял эти штуки, чтобы было удобнее, но вообще ими правда можно рисовать прямо руками. Говорит так, словно Тайлер уже не сделал это; говорит со своей этой улыбкой, от которой сама душа — плавится, а синий, тёмный, насыщенный синий — обращается в голубой, а затем теплеет, как будто в него капнули красным. Процесс в голове Тайлера идёт быстрее — Тайлер за ним не поспевает. — Ты не планировал, чтобы я тебя трогал? — голос Тайлера звучит почти насмешливо. С губ Джоша срывается смешок; сама эта мысль кажется абсурдной — ему, Тайлеру, им обоим. — Я предусмотрел все возможные варианты, — Джош отвечает в тон ему. Та же тональность — звуковая, цветовая; они сотканы из контрастов, они так идеально подходят друг другу. Тайлер откручивает колпачок жёлтой, выдавливая её прямо из тюбика на плечо Джоша — толстую линию от головки плечевой кости до надключичной впадины — и чуть больше в саму впадину; Джош задирает голову, поворачивает, чтобы Тайлеру было удобнее — как будто он может ему помешать. — Какой ты предусмотрительный, — цедит Тайлер, пока тянется к следующему тюбику. Немного красного в надключичную впадину — смешать с желтым, получить оранжевый. Джош смеётся — оранжевым, как апельсин, смеётся — словно брызгает сок с мякоти. — Ты даже не представляешь... — Джош тянет, осекается, смеётся снова — капли оранжевого смеха попадают Тайлеру на лицо. Ладно, ты отлично знаешь, насколько я предусмотрительный. Тайлер кидает демонстративный взгляд в сторону рюкзака; вопросительно приподнимает брови. Джош тушуется, Джош словно растушевывается, Джош делает вид, что смущается — Джоша, как и самого Тайлера, не смущает вообще ничего. — Боковой кармашек, — уточняет Джош. — Отличный набор: художественные краски для детей и смазка для анального секса, — Тайлер усмехается, беззлобно, коротко, но нашаривает рукой вовсе не рюкзак. — И как на тебя посмотрел продавец за кассой? Кисточка здесь же, рядом, с длинной чёрной ручкой, немного утолщенной к основанию, с жёстким ворсом. — Я закупался в разных местах. Тайлер макает кисточку в лужицу неравномерного оранжевого, яркого, как мандариновая шкурка. — Я же говорю, — новая усмешка, взмах кисточки, Тайлер оттягивает ворс подушечкой большого пальца, чтобы краска брызнула подобно смеху Джоша. — Предусмотрительный. Оранжевые брызги, капли в рандомном порядке на насыщенном голубом — картинка неточная, но наиболее приближенная к тому, что представляется Тайлеру. Он зачерпывает не засохшую ещё краску — ближе к синему, чем к голубому — на указательный палец, тянется, чтобы провести линию на щеке Джоша. — То, что они детские, не значит, что их точно можно совать в рот, — Джош говорит так, словно знает, что Тайлер сделает дальше, что скажет дальше — и что может подумать. — Скорее всего, я не отравлюсь сильно, но я бы не рисковал. Но если захочешь, я придумал кое-что на следующий раз, — брови Тайлера насмешливо взлетают вверх, и Джош продолжает. — Ну, знаешь, шоколадный топпинг. Или клубничный. Или сироп. Бахнуть туда пищевого красителя — и готово. Можно слизывать. Тайлер только качает головой; Джош — ебаный ящик пандоры в самой праздничной упаковке. Тайлер только смеётся: немного красного к синему — далеко до пурпурного, Тайлер поочередно добавляет то синюю, то красную краску, пока его пальцы и ладонь и щека Джоша не становятся похожи на цветное месиво; Джош ластится, трётся щекой о его ладонь, размазывая краску сильнее. Зелёный на плечи, зелёный с синим — на шею; Джош запрокидывает голову, Джош дрожит, Тайлер нарочно елозит бёдрами на его бёдрах, каждый раз задевая его возбужденный член. Джош быстро заводится; достаточно нескольких движений, коротких касаний. Тайлеру достаточно взгляда Джоша — слишком красноречивого, слишком красного. Красный и немного чёрного, чтобы вышло темнее, неровными полосами под глазами. — Тайлер, — Джош зовёт его, Джош произносит его имя, как какую-то молитву; словно возносится в царство Божие. Джош — его стихия, Джош — его религия; Тайлер был бы без амбиций, если бы Джоша хоть когда-нибудь оказалось достаточно. Тайлер тянется, чтобы поцеловать его, крепко, жадно, толкаясь ему в рот языком, слизывая все оттенки красного, пока его ладони продолжают размазывать по телу Джоша ещё не успевшую высохнуть краску. Нужно больше оттенков, но Тайлер слишком занят тем, что вылизывает рот Джоша, проходится языком по кромке его передних зубов, кусает его нижнюю губу и оттягивает и снова кусает — Джош выгибается, из голубого становясь пурпурным. Тайлер не успевает за процессом. Больше зелёного на плечи, всполохи жёлтого, синие прожилки, Тайлер рисует, Тайлер размазывает краску, Тайлера самого размазывает об Джоша; он елозит задницей на его бёдрах. Горячее, нетерпеливое, сбитое дыхание. Тайлер сходит с ума; святой или мученик, или самый последний грешник. Красный с белым — до кричаще-розового — на внутреннюю сторону бёдер; чтобы проделать это, Тайлеру приходится сползти ниже, Тайлеру приходится слезть, коленом разводя ноги Джоша шире. Больше жёлтого на низ живота, ярко-красный — несколько дразнящих движений скользкой ладонью в краске — по напряжённому члену. — Тайлер, — в голосе Джоша снова проскальзывают эти его голубые нотки; сейчас голос Джоша особенно сладкий, как мятный бисквит только из холодильника. Тайлер невольно облизывает губы, зелёный и жёлтый на щиколотки и самую каплю синего — под коленкой. — Повернись, — голос у Тайлера — цвета охры, такой же хриплый, песчаный, треснутый. — Тайлер, пожалуйста... Теперь не до кисточек и не до спонжей; прикосновения Тайлера становятся ярче, насыщеннее, жадные и бесцеремонные ладони трогают Джоша повсюду под предлогом нанесения новых слоёв краски. Как будто Тайлеру, чтобы трогать Джоша, хоть когда-либо был нужен какой-то предлог. Джош срывается до открытого голубого, выбеленного, вылинявшего, как его собственные джинсы, размытым пятном сейчас валяющиеся где-то вне границ их сотканного на двоих мира. Срывается — и всё равно послушно разворачивается всполохами покорного бледно-жёлтого. Тайлер упирается ладонями по бокам от него — на ковре останутся следы, цветные пятна, как же на это похуй, как же поебать, как же сильно они будут радовать взгляд каждый гребаный раз, когда Тайлер случайно или намеренно будет смотреть вниз, себе под ноги. Тайлер лижет — проходится всей поверхностью языка от поясницы вдоль позвоночника к самой шее, горячо и влажно, будто надо сначала эту часть кожи покрыть особым слоем, чтобы краска легла лучше и была нужного оттенка. — Терпи, — Тайлер хрипло выдыхает Джошу на ухо, прихватывает зубами хрящ, тянет. Он ещё не закончил — он ещё даже не начал. Терпи, не спеши, не торопись; выдохи Джоша такие же рваные, как и его выбеленные временем джинсы. Джошу хочется, Джошу не терпится, Джошу неймётся. Тюбики с краской слева и справа, окружают их цветными границами, тюбики открытые, краска с белого уже запачкала ковёр. Тайлер предвкушает; Тайлер никуда не торопится — хотя его собственный член стоит так сильно, что это болезненно. Через боль доходит лучше всего, это как острая приправа, до наворачивающихся на глаза слёз. Влажное, горячее, солоноватое. Спина Джоша в разводах зелёного и красного, ладони Тайлера движутся так медленно, словно они на сеансе массажа. Больше красного к плечам — Тайлер снова мешает оранжевый, Тайлеру мешают цветные пятна, пляшущие перед глазами, и он зажмуривается на несколько секунд, почти полностью ложась на Джоша, утыкаясь носом в его затылок. Несколько глубоких вдохов и выдохов — даже не по квадрату — Тайлеру нужна минута, чтобы прийти в себя, чтобы осознать себя, чтобы упорядочить Джошем муть в голове. Ему просто нужно больше Джоша — если бы ему хоть однажды стало достаточно, он был бы без амбиций, живым трупом, мертвее дохлого. — Я хочу тебя, — Джош выдыхает красным, Тайлер почти видит его мысли — они тоже красные. Джошу пойдут красные волосы, алые и выцветшие в грязный розовый — вот о чём Тайлер думает, когда приподнимается на локтях, когда поднимается снова. Заляпанный ковёр, заляпанная краской футболка Тайлера — как же поебать, Господи, будет даже лучше, если она никогда не отстирается. Тайлер стаскивает её одним рывком, Тайлера плавит от того, насколько приятно горячим, почти покалывающим, как слегка онемевшую конечность, кажется под ним Джош. Ещё несколько прикосновений, несколько завершающих штрихов: больше синего на поясницу, больше красного на бёдра и ягодицы, красный и белый, и ещё немного жёлтого на щиколотки, зелёные линии под коленками и на локти. Пальцы Тайлера в цветных ярких пятнах дрожат, стягивая собственные штаны, вместе с бельём, вместе с носками. Всё лишнее, кроме Джоша — всегда. — Иди сюда, — выдыхает Тайлер; и его выдохи лишь на пару полутонов темнее выдохов Джоша — почти такие же красные. — Иди сюда и дай мне свои руки. Джош не спрашивает — и в этом весь Джош. Он разворачивается обратно, на спину, без вопросов и комментариев, готовый, жаждущий, принимающий всё, что предлагает Тайлер, делающий всё, что он только просит — когда дело касается Тайлера это почти всегда требование насыщенного синего. Джош протягивает руки ладонями вверх и Тайлер щедро выдавливает из тюбика белую краску на его правую ладонь, а затем чёрную краску — на левую. Чёрно-белые отпечатки ладоней; Джош оставляет их, оставляет размазанные линии по бокам и спине Тайлера, пока тот лезет в боковой кармашек рюкзака. Джош предусмотрительный, сейчас его хватает лишь на то, чтобы беспорядочно гладить и трогать Тайлера, тереться о него своим разукрашенным, перемазанным краской телом, целовать шею, прикусывать тонкую кожу за ухом и заставлять Тайлера превращаться в черно-красную гамму. Смазка с резким, химическим, ванильным запахом, Джош дышит ему в ухо шоколадными пралине с ореховой начинкой и красным, Джош кусает его ухо, пока Тайлер выдавливает смазку поверх цветных пятен на пальцы. Это неудобно; плевать на неудобства. Тайлер целует его губы, Тайлер кусает его за подбородок, Тайлер слизывает капли невысохшей краски. Это может быть небезопасно — как же поебать на это. Краска смешивается со вкусом Джоша — и становится красной, когда Тайлер проталкивает сразу два пальца в него. Отпечатки ладоней; белые и черные — на лопатках Тайлера и на его шее, на пояснице и на боках, Джош измазывает его волосы так, что это тянет на седые пряди или признаки святости. — Я сдохну, — выдыхает Джош. — Сдохну, если ты не трахнешь меня прямо сейчас. Пронзительно-синее мешается с красным; все оттенки фиолетового: от нежной сирени до тёмных грозовых облаков. Чистый пурпурный, перед глазами Тайлера пляшут цветные пятна, перед глазами Тайлера красная пелена возбуждения. — Сдохнешь — и я тебя воскрешу. Это тянет на угрозу, пока Тайлер трахает его пальцами, бесцеремонно толкается, вытаскивает полностью и вводит их снова, и ещё, и ещё, заставляя Джоша плавиться, становиться ещё жарче: заставляя его почти скулить Тайлеру в ухо, или в прямо в рот, или заполняя красным границы их карманной вселенной. Размытые цветные пятна, они на контрастах: цветные ладони Тайлера и чёрно-белые Джоша; покрытый разноцветными разводами Джош и запятнанный чёрно-белыми отпечатками Тайлер. Идеально дополняющие друг друга — почти; Тайлер знает, как это исправить. Ещё немного, ещё чуть-чуть. — Я кончу от одних твоих пальцев, — это предупреждение, на грани с алым, это оранжевые всполохи на голубом, это почти выбеленное, как молитва; это выцветший в зелень синий, как потребность. — И я доведу тебя ещё раз, — Тайлер сгибает пальцы внутри; радужные пятна, цветные, так много ярких красок, весь остальной мир остаётся мутным. Иногда ему просто нравится это: изводить Джоша, заставляя его скулить, наблюдая, как меняются его цвета, как один оттенок переходит в другой, переливаясь; пока не начинает греметь гром. Всполохи молний, восхитительно розовых, почти белых, таких ярких; электрические разряды по телу, и Джош выгибается снова. — Тайлер. Он произносит его имя на два слога: скорее выстанывает, хрипло, глухо; Тайлер выжидает, пока его имя из уст Джоша не соберет все цвета, оказываясь чистым белым. Джош взывает к нему, как к личному Богу. Пальцы дрожат; возбуждение, нетерпение, желание — все оттенки красного. Тайлер затыкает Джоша, закрывает его рот своим, пока торопливо смазывает собственный член, судорожно, быстро. — Я здесь, — Тайлер шепчет так же судорожно; в поцелуй, в горячие красные губы Джоша, которые всё ещё на вкус как шоколадные конфеты. — Я здесь, потерпи. Терпи. Синий чёткий отпечаток ладони на бедре; отпечаток зубов Тайлера на выкрашенном в зелёный участке коже на шее, прямо под подбородком; окрашенное алым дыхание, сбивчивое, сорванное. Любовь Тайлера всегда рвёт на части, любовь Джоша окутывает в кокон; они сотканы из контрастов, они так идеально дополняют друг друга — сейчас, когда Тайлер входит в него одним плавным движением, до упора, до выдоха сквозь плотно сжатые зубы, до протяжного стона Джоша, до белых полумесяцев на коже от коротких ногтей. Тайлер любит трахаться с Джошем — без разницы, кто именно кого трахает; похуй, в каких именно позах. Какое это имеет значение, когда сам воздух меняет окраску, какая, нахуй, разница, когда на лице Джоша нарисовано удовольствие — цветными красками поверх цветных красок? Тайлер цепляет зубами колечко в левом крыле носа, Тайлер выбивает из Джоша стон за стоном — плавными движениями, неумолимыми, ускоряющимися; Тайлер вытрахивает из него все мысли, оставляя только те, что красные, и те, что о нём. Всё остальное — лишнее, всё, кроме тебя. Тайлер никогда не спрашивал, не задавался ли Джош вопросом, почему они практически всегда кончают одновременно. Возможно, Джош принимает это, как должное, как принимает сейчас член Тайлера, как принимает все данные ему цвета, выдавая на выходе лишь все оттенки красного — парадоксально вопреки всем законам мироздания. Возможно, Джош знает это и так — а если нет, Тайлер однажды ему расскажет: почти невозможно удержаться на грани, когда видишь, как выражение лица Джоша неуловимо меняется, как его глаза становятся мутными, как он в одном толчке от того, чтобы истечь своей любовью. — Смотри на меня, — это не просьба, это никогда не просьба. Так слова Тайлера встречаются со стоном Джоша; так их взгляды встречаются, врезаются друг в друга. Взрываются. И всё становится пурпурным, и грозовое небо разряжается молниями, и тут же — раскатистым грохотом, и тут же — тёплым, почти горячим, ливнем. Джош его стихия. Джош его потребность. Джош его всё, всё, что ему нужно, всё, чего он когда-либо хотел и хочет. — Знаешь, — Джош говорит это уже после; толком не отдышавшись, всё ещё прижимая к себе Тайлера обеими руками, пока Тайлер всё ещё в нём, пока они всё ещё — одно целое. — Иногда мне кажется, что я потратил на тебя всю свою удачу. Вроде как: я получил тебя, и это самое лучшее, что только могло со мной случиться. Комната всё ещё кажется размытой; цветные мутные пятна, расплывчатые, Джош горячо дышит Тайлеру в шею. Тайлер коротко касается губами его виска, собирая бисеринки пота. — Тогда останься, — Тайлер выдыхает со смешком. — Сегодня. И ещё завтра. И ебаное всегда. Вообще никуда не уходи. И тогда Джош смеётся — оранжевыми всполохами на голубом.