«Если долго всматриваться в бездну, то бездна начнет всматриваться в тебя», — так же где-то говорилось?
Тяжело взглотнув до неприятных ощущений в горле, Роди ухватился за край одеяла и впился в него пальцами, натягивая до середины лица так, что торчали только его большие зеленые глаза. На фоне тревожности, разыгравшейся за последние недели его жизни, такие явления и накручивания постепенно становились для него обыденностью, по всей видимости, этот раз не исключение. А воображение продолжало рисовать густыми красками первозданного ужаса по холсту скрытого в темноте дверного проема коридора, заставляя шевелиться волосы на голове. Так у таинственной фигуры появились и огромные круглые зрачки, что кровожадно впивались в его кожу и будто бы стремились пройти сквозь нее, не то обвиняя в чем-то, не то пытаясь что-то этим молчаливым жестом донести. Такое холодное и статичное, таращится и выжидает. Но что? Что ему надо? В один момент ему даже показалось, что из-за двери медленно начали выползать тонкие палкообразные конечности, тянущиеся в его сторону. Такие острые и мерзкие, словно длинные членистые паучьи ножки, приближались к нему, подобно тому, как хищник следует за добычей, явно имея намерение сделать что-то. И наверняка что-то нехорошее. От такого он поморщился, вздрогнул и вжался в кровать, после чего потряс головой в стороны, зажмурив глаза и полностью укрывшись. Почему все в этом доме кажется каким-то жутковатым — вопрос, что не терял своей актуальности, что бы не случалось и сколько бы времени не проходило. Надо меньше обращать внимание на подобные незначительные вещи. Сознание любит поиграть, иногда не самым приятным образом. Что он как ребенок-то, в самом деле? Такой взрослый, а мозгов совсем нет? Или, может, это некое чувство вины возыграло в нем? И силуэт загадочного гостя прямиком из головы Роди был ему чрезвычайно знаком. Пугающе знаком. Но… Кто это? «Фух, нет, хватит. Что-то меня опять разносит», — подумал он, судорожно дыша под душным и жарким одеялом. Протяжный скрип. Сердце Роди замерло, и все внутри похолодело. Грузное приближение чего-то стало неминуемым. В висках от первобытного страха застучало, а лоб покрылся испариной. Казалось, что кислорода под одеялом уже совсем не оставалось, когда что-то так же молчаливо остановилось перед кроватью, будто заставляя его в полной мере прочувствовать зловещее и неизбежное присутствие рядом с собой. Присутствие кого-то, кто пришел если не за ним, то точно к нему. И оно уж точно знало, что он долго сидеть в своем укрытии не сможет, рано или поздно выйдет наружу и столкнется с ним лицом к лицу. Возможно, даже буквально. Что, если оно беззвучно склонилось к нему и еле слышно дышит, чтобы он не знал о том, что конкретно его ждет, стоит ему сдать позиции? Может, смрадное дыхание самой смерти или взгляд огромных, бездонных глаз… Или что-то совершенно иное, намного хуже, то, что его маленький и хрупкий разум не сможет себе вообразить? Пытаясь схватиться за этот спасательный плот посреди шторма, наивно, по-детски полагая, что покрывало в полной мере скроет и защитит его от этой нависающей угрозы, Роди стиснул зубы и уткнулся в подушку лицом, чтобы окончательно упрятать выдающее его хаотичное дыхание в мягкой поверхности под ним. Резко его последний шанс на спасение был беспощадно схвачен и оттянут вниз, отчего Роди тут же подскочил и заорал во все горло, выставив перед собой кулаки и морально подготовившись яростно отбиваться от всякой бесовщины. Причем, даже не удосужился открыть глаза и повернуться к источнику угрозы. Уж такого исхода он ждал меньше всего. Его кулак мягко прижался к какой-то приятной шелковистой текстуре, отчего Роди недоуменно заморгал и наконец повернул голову. Перед ним он обнаружил в край удивленное лицо Винсента, который кое-как держал маленькую сумочку, что, должно быть, еле успел сохранить у себя в руках от такой выходки. — Это еще что за херня была? — наконец выдавил из себя слегка побледневший Винсент, все еще не теряя былой ошеломленности, — чего так орать? Ты головой приложился, что ли? Когда успел? — Я… Я… — мямлил Роди, еле ворочая языком и обливаясь холодным потом, не то от смущения, не то от не до конца прошедшего ужаса. И правда, что это вообще было? Такого обострения он еще никогда не ловил, хотя не сказать, что оно было совсем безосновательно. Может, вся эта канитель ранее так расшатала его психику, что ему нужно было хорошенько прокричаться? И Винсент мог хотя бы показать как-то, что это он, прежде чем так по-варварски скидывать с него одеяло! — «Я… Я…», — раздраженно передразнил его Шарбонно, отодвинув руку Ламори в сторону и кинув аптечку ему на колени, сердито уселся рядом, — завопил так, будто убивать тебя пришли. Болван. Бери, что тебе нужно, и ложись спать уже. Или тебя все так и тянет бедокурить сегодня? — Да я просто… — резко развернулся к нему с озабоченным видом Роди, ухватив за руку и смотря немигающим ошалевшим взглядом прямо ему в лицо, не в силах нормально сформулировать свою мысль. И формулировать ее как-то… Стыдновато, если говорить откровенно. «Ко мне просто бабайка какая-то приходила страшная, вот я чуть и не обосрался, понимаешь, для меня это как обычный вторник, так что не парься», — звучало именно как то, из-за чего могут выгнать не только из комнаты, но и из дома. — Просто что? Захотел поиграть в городского сумасшедшего? — Винсент сразу понял, что не дождется никакого рационального объяснения подобному поведению, потому закатил глаза и шумно выдохнул через нос, затем продолжил голосом, которым любезный доктор-психиатр разговаривает со своим больным, положив левую руку поверх той, которой его правую сжимали, — Роди, давай ты сейчас успокоишься, а я обработаю все твои «смертельные ранения»? Идет? Ответь, да или нет. — Д-да, — в прострации отозвался Роди и нормально продышался, чтобы привести себя в уравновешенное состояние. — Прекрасно, — Шарбонно забрал сумку с чужих колен и положил ее к себе, пока искал антисептик и марлю, с чем успешно справился, после чего подозрительно зыркнул в сторону Ламори и искренне поинтересовался, — надеюсь, ты сейчас орать не будешь? Я уже достаточно протрезвел для этого дерьма, но на ночь глядя вопли твои слушать сомнительное удовольствие. — Нет, не буду, — подуспокоившись от наличия живого, пускай и не самого нормального, человека рядом с ним, ответил Роди, — и нечего было так подкрадываться! Мог бы и обозначить как-нибудь свое возвращение. — Это еще зачем? Ты тут один находишься, чтоб тебя оповещать? — набрав антисептик на ватную палочку, Винсент принялся методично обрабатывать нанесенные им же увечья под сопровождающее все это дело шипение со стороны «пациента», — то есть это я тут причина всех этих песнопений? — Не совсем, — поморщившись от жжения на своей шее, ответил он, после чего невинно продолжил, — ты не настолько страшный. — «Не настолько страшный»? — переспросил Винсент, после чего мягко вздохнул и тыкнул палочкой прямо в содранную кожу. — Ай! Да за что!? — пискнул Роди, недовольно вытаращившись на ехидный прищур напротив. — Балбес, прежде чем говорить такие двусмысленные фразы, ты хоть подумай пару секунд, что выкатываешь их тому, кто имеет над тобой столько власти в данный момент, — затем спокойно и осторожно продолжил свое дело с призрачной полуулыбкой на лице, — так странно, как непроходимая глупость бывает очаровательна временами. Услышав это, Роди сначала не поверил ушам. Это что… Какие-то приятные слова? Комплимент? Похвала!? Слегка подрумянившись, он застенчиво потер нос и мечтательно посмотрел на потолок. Затем призадумался. Погоди-ка. Что-то здесь не так. Ну, вроде все нормально. Или нет? Роди тщательнее вдумался в слова Винсента и помрачнел в лице, походу, его снова обставили, как ребенка. Непонимающими глазами он смотрел в серьезное лицо Винсента, пытаясь сыскать у него внимание и ответ, но с треском проваливался, и вскоре опять впадал в размышления, то взлетая, то падая духом. Пока он сам себя катал на волнах недоумения в том, как это все воспринимать, его уже подлатали и сложили все обратно. — Все, свободен. Теперь ложись и спи, пока опять чего-нибудь не натворил, — объявил Винсент, поднялся с места и пошел к столу, где выбросил использованную марлю и палочки в ведро и выключил свет. Сидящий в темноте Роди почувствовал, как в скором времени рядом грузно легло чужое тело, подтянув одеяло на свою сторону. — Э, спасибо, — бросил он и рефлекторно прилег рядом, утянув маленький доступный кусочек так бескорыстно защищавшего его ранее одеяла. — Всегда пожалуйста, — отозвался безмятежный голос под боком. Да уж, а сейчас-то стало еще теплее под таким покрывальцем, несмотря на то, что Роди оно прикрывало лишь на половину, позволяя воздуху свободно колесить по его торсу, пока спина наслаждалась королевскими условиями. Но несмотря на все неудобства, это ощущение живого присутствия сразу и полноценно привело Роди обратно в реальность момента. Рядом раздавалось мягкое и негромкое дыхание, шорох простыней и легкое скрипение и покачивание матраса от движений. И дождь будто бы начал стихать. Полежав тихо некоторое время, вслушиваясь в окружающие его звуки, Роди перевернулся на другой бок и всматривался в бугорок под одеялом рядом с ним. В нем проснулась острая нужда обзавестись подушкой на ночь поудобнее и побольше. К тому же, если уж кому-то не посчастливилось делить кровать с ним, этот кто-то обязательно будет захвачен. На всю ночь. Осознанно или не очень — это как повезет. — Винсент? — неуверенно и робко позвал он, брови его слегка опустились, а губы задрожали от нетерпения, — Винс? Ты не спишь? — Нет. Чего тебе опять? — сонливо и угрюмо проурчал он, поерзав. — Можно я тебя обниму? — неожиданно прямо для себя спросил Роди, потянув руку в сторону спины и легонько коснувшись ее пальцами. Винсент не ответил на этот вопрос, но от прикосновения не вздрогнул и не увернулся. Наверное, это можно считать за согласие? Пододвинувшись поближе и вжавшись всем телом в Винсента, он обвил его руками. Лицо Роди уткнулось в его лопатки, вдыхая этот терпкий запах прокуренной одежды и мыла. Не поражающее воображение сочетание, но это было совсем не важно. Обнимать его было вполне себе приятно и привычно, ведь он по своим параметрам не слишком уж и большой, и если бы не здоровенный рост, то наверняка бы утонул в его руках. Что хотелось бы Роди для полного счастья, но увы. А так — грех жаловаться. Ощущать подле кого-то, что хоть и молчаливо, но принимает тебя, было достаточно, чтобы удовлетворить его, развеять эти смешанные чувства по поводу себя и своей жизни. Он часто грешил тем, что хотел раствориться в другом человеке. Поэтому такая нежданная близость после череды неудач и моральных самоистязаний казалась настолько блаженной, что любые неприятности превращались в ничто. Лишь бы было кого прижать к себе покрепче и чувствовать, что в этом мире ты не один. Не брошен, не забыт, не отвергнут. Сколь не были жестоки и тяжелы события, что привели к такому исходу, они теряли свою значимость, стоило ему только получить то, в чем он так отчаянно нуждался. Чего он был лишен так долго по его меркам. И как бы его самоуважение не страдало, как бы сильно не надрывался голос разума, жажда быть желанным всегда стояла выше всего. Ради нее можно было стерпеть многое, давиться останками гордости и независимости, лишь бы вновь испытать эту эйфорию. И биться за одеяло не надо. Окруженный томящим и нежным теплом Роди сжал Винсента покрепче и закрыл глаза. Дрема легко завладела им, стоило ему так хорошо для себя устроиться. Приглушенные звуки доходили до его ушей урывками, реальность улетучивалась, тело расслаблялось. Слушая сопящие звуки и чувствуя цепкие руки вокруг своего торса, Винсент пространно смотрел перед собой тяжелым взглядом и крепко стиснул челюсть. Затем хмыкнул и коротко выдохнул через нос. Очередная несдержанная усмешка. Вот только в чью сторону она была направлена — вопрос, на который он и сам не мог бы дать однозначный ответ. Роди, так беззаботно и скоропостижно уснувший, оказался в собственном сне. Кругом царила прекрасная солнечная погода, пели птицы, приятный мягкий ветер ласкал лицо и бережно гладил его растрепанные рыжеватые волосы. Он сидел на скамейке в местном небольшом парке, наслаждаясь неспешной протяжностью времяпрепровождения и незыблемым спокойствием, которое всегда неизменно приходило к нему в таких местах. Как никак, это ведь то самое место, те самые обстоятельства вплоть до мелочей, при которых однажды произошло важное и знаменательное для него событие. Сидел он, безусловно, не с пустыми руками. В них чудесным образом образовалась старенькая, потрепанная временем гитара, которую он в поте лица начал приводить в чувства, ведь она совсем не хотела играть, как ей подобает. — Извините, а можно рядышком с вами присесть? — неожиданно прозвучал звонкий девичий голос где-то по близости, что вывел Роди из фиксации на «ремонтных работах». — А, э, д-да. Да, конечно, — протараторил он и сдвинулся на самый край, прижав инструмент к себе и смущенно уставился на дорожку из серой плитки. Французы — народ не самый дружелюбный, поэтому такая просьба, да еще к нему и от девушки, его немного удивила, но не сказать, что в неприятном ключе. — Вы так старательно пытаетесь ее настроить, — с искренней озабоченностью сказала незнакомка, повернувшись в его сторону, — может, вам помощь нужна? Я просто немного разбираюсь... Но я не навязываюсь, не подумайте, можете отказаться. — А вы знаете, как мне можно помочь? — удивленно воскликнул Роди и нашел в себе смелость посмотреть на нее, — ну... Я только за, если честно, совсем не могу понять, что не так. — Тогда не могли бы вы мне дать взглянуть? — смотря на него сияющими янтарем в солнечных лучах глазами, любезно улыбнулась девушка и вытянула вперед руки. — Ох, к-конечно, вот, — застенчиво ответил Роди и протянул ей слегка подрагивающими руками инструмент. Быть ослепленным такой неотразимой доброжелательностью и очарованием он явно не ожидал, оттого и жар невольно подкатил к его щекам, украшая их розоватым румянцем. Русоволосая девушка в ярком летнем сарафане, насупившись и внимательно вглядываясь в гитару, начала заниматься настройкой. Со временем все эти приложенные усилия превратили трещащие и отвратительные звуки струн в ритмичные и четкие. Довольная своей работой, она облегченно вздохнула, возвращая гитару владельцу, и улыбка вновь озарила ее симпатичное лицо. — Заняло больше времени, чем я предполагала, но, кажется, получилось! Прямо таки живее всех живых гитарка. Радость-то какая, — залепетала она, положив руки себе на колени и откинувшись на спинку скамьи, — саму все упорно учили, как играть на ней, все нервы истратили, ха-ха, а у меня так и не сложилось ничего, просто не сильно интересно было. Зато до сих пор помню, как с ней возиться. Забавно, не правда ли? — Это... Потрясно! Я так долго копался, а вы взяли и в два счета все решили, — с неподдельным восхищением воскликнул Роди, пробуя воскресшую из мертвых гитару, — правда, с-спасибо огромное! Не представляю, сколько бы еще убил на это время, если бы вы не вмешались. — Ничего, это все пустяки, — прикрыла глаза она и скромно махнула рукой, — всегда приятно кому-нибудь с чем-то подсобить! Особенно, в такой чудесный и солнечный день. — Ага, и не говорите... Ламори смотрел на сидящую подле него незнакомку с детским упованием. Приятное выражение округлого лица с мягкими чертами, чудесные длинные волосы, блестящие и переливающиеся бликами в теплых лучах, красное платье в маленький горошек ниже колен, белый ободок, не дающий прическе выбиться из нужного состояния, и самое примечательное — челка, скрывающая лоб. Чаще всего она казалась Роди немного нелепой и несуразной на других девушках, но в этот раз все было иначе. Она шла ей, полностью дополняя ее образ. Такая ухоженная, добродушная и отзывчивая девушка, просто само воплощение идеала. — А можно узнать ваше имя, мадемуазель? — полностью очарованный ею, робко спросил Ламори и сцепил руки в замок перед гитарой. — Конечно, можно. Ожидая услышать прекрасное имя не менее прекрасной девушки, Роди затаил дыхание. Но никто так ничего и не сказал. Образовалась странная пауза между ними, отчего он с растерянным видом неуклюже развернулся к ней и с тревогой посмотрел на уставившуюся на него незнакомку, что все так же лучезарно улыбалась ему. — Так, и... И как же вас зовут? Она сидела неподвижно и стеклянными глазами смотрела куда-то вдаль. Звуки окружающей среды затихли. Казалось, будто бы мир вокруг застыл, превратившись в свою искусственную копию. Откуда-то подул холодный ветер, заставив невольно сжаться и дрогнуть. — Просто спроси у того, кто сейчас стоит за тобой. Роди замер, как статуя. Когда все успело так перемениться? Куда делась эта прежняя невесомость и непринужденность? Такого же точно быть не должно. Еще и эта спокойная, механическая интонация, делающая доброжелательный и ласковый голос чужим и враждебным, заставила его побледнеть, а ладони задрожать и покрываться липким потом. Чужеродность неестественной обстановки он всегда ненавидел больше всего, потому что ни в чем нельзя было сыскать прежнего уюта и чувства безопасности, ведь все, что казалось знакомым и понятным, превращалось в нечто, отвергаемое на подсознательном уровне под клеймом «неправильное означает опасное». Люди всегда боятся незнакомых им вещей, но когда в них обращаются те, что считались ранее хорошо изученными, витиеватые корни страха укреплялись в телах на особом уровне. Стоит столкнуться с подобным раз — и от реакции безграничного ужаса и бессилия невозможно избавиться. — Почему не поворачиваешься? Ну же, спроси его. Краски реальности постепенно начали меркнуть. Небо затянулось иссиня-черными тучами, резко стало темно и зябко, будто ночью. Листва деревьев статично стояла, не отклоняясь от своего положения ни на миллиметр, озаряемая бледным мигающим светом дальнего фонаря. Мертвая тишина нарушалась только частым биением сердца, что так отчаянно пыталось вырваться из груди. Роди хотел было отступить назад, подальше от той, что все так же смирно сидела рядом с ним, словно неживая, таращась пустыми глазами и выдавливая жуткую, искусственную улыбку, но то, что она сказала про некого кого-то за его спиной заставило трижды подумать перед тем, как вообще сдвинуться с места. Он только и мог, что беспомощно прижимать к себе гитару и молить про себя, чтобы этот бредовый кошмар закончился. Ощущение того, что любое движение может привести к чему-то необратимому, крепко засело у него в голове, не позволяя действовать не то что опрометчиво, а вообще что-либо делать. — Он же все знает. Знает, что сделал. Спроси его. Он знает мое имя. Знает. Знает очень хорошо. — Замолчи, — прошипел Роди, слушая монотонный и бесконечно повторяющий одни и те же фразы голос и вжимаясь плечом в спинку скамьи, как неожиданно почувствовал кожей, насколько трухлыми и прогнившими были составляющие ее доски, — что ты вообще несешь? Шутки у тебя такие идиотские, что ли? Катись к черту тогда! Убирайся! Это ни разу не смешно! Ее лицо вмиг помрачнело, а уголки губ опустились. Глаза потеряли былой блеск, став мутными и черными, кожа выбелилась, а волосы неопрятно растрепались. От жизнерадостного обличия не осталось и следа, когда она наклонила голову вбок под неестественным углом и вновь посмотрела за спину Роди, после чего заговорчески произнесла сухими, растрескавшимися губами: — Тогда почему ты боишься повернуться? — Потому что не хочу, ясно тебе? — огрызнулся Роди, панически дыша и смотря на мертвецки побледневшую девушку напротив, но это беспокоило его меньше, чем то, о чем и как она говорила, — чего ты добиваешься этим? Почему не оставишь меня в покое!? — Как я могу тебя оставить? Иначе он и тебя заберет, Роди. Ты же не хочешь, чтобы тебя забрали? — Подожди... — дрожащим голосом тихо сказал он, все внутренние органы его опустились, — откуда знаешь мое имя? Куда и кто меня заберет? Ты о чем вообще? Она не ответила, туманным взглядом пялилась все в ту же точку с непроницаемым выражением лица. И Роди наконец почувствовал, что позади него действительно кто-то стоял. Все так же неподвижно, не дыша, не издавая ни единого шороха. И несмотря на это, он точно знал, что там кто-то есть. Как бы не старался скрыть свою сущность, все равно ее можно было ощущать вместе с трясущимися поджилками собственного тела. Освещенная сломанным и то и дело затухающим фонарем скамья превратилась в подобие капкана. Зажатый с двух сторон Роди не мог никуда себя деть. У него не было выхода. Не было пути отступления. Один лишний шаг — ему оторвет ногу. Если не хуже. Задыхаясь, он обнимал гитару и жмурился, надеялся, что стоит ему посчитать до десяти, до ста, да хоть до миллиона, и этот кошмар рано или поздно закончится. Весь этот дьявольский дуэт исчезнет, вернется тот светлый и приятный денек, где было хорошо и спокойно. Солнце своим сиянием уничтожит все то, что сейчас наводит на него это липкое ощущение собственной ничтожности и невозможности что-либо изменить. Но желания Роди имели одно подлое и постоянное свойство — не сбываться, как бы громко он не плакал и не просил, умолял бога, дьявола, вселенную, кого угодно прийти и даровать ему необходимое спасение, это никогда не происходило. Ледяная конечность схватила его за волосы, впившись когтями в скальп и царапая, рассекая его, со всей силы стащила Роди и поволокла по раздробленной плитке прямиком в непроглядную тьму под молчаливый и пространный взгляд незнакомки, которая становилась все дальше и дальше. Он визжал от ужаса и разрывающей боли, чувствуя, как его голову медленно вскрывает нечто чрезвычайно острое, как что-то сталкивается и бьет по его голове с влажным хлюпанием, не в состоянии ничего с этим сделать. Стоило ему оказать сопротивление, маша руками и ногами, хватаясь за шершавую и грубую конечность в попытках отодвинуть ее прочь, надрывать горло до болезненности, просто-напросто вырываться и пытаться уберечь свою тушку, как его перехватили и сжали череп настолько сокрушающе, что он мог слышать оглушающий хруст и треск собственных костей. У него больше не было сил сопротивляться, лишь только хрипеть и захлебываться своей кровью, издавая булькающие звуки. Тело обмякло, в глазах, что и так видели мало, поплыло еще сильнее, стало невозможно ни на чем сфокусироваться. Кажется, сейчас они остановились. Дыхание Роди ослабевало с каждой проходящей секундой, так что этот кто-то, возможно, решил поменять свои планы. Или же он достиг желаемого результата. Кроме него, никто этого узнать не может. Подняв Роди над землей, нечто, которое он так и не увидел целиком, да и не увидит, потому что такой исход не является предметом интереса никого из них, взяло его двумя конечностями и поднесло к себе поближе. Полумертвый Роди неожиданно оживился, как его замыленный взгляд случайно встретился с огромными бездонными глазами напротив, преисполненными каким-то безмерным вожделением и ненормальным обожанием. Последняя вспышка жизни. Желание бороться со злом, которому, как казалось, не было конца. Кажется, это было именно то, что так восхитило премерзкое существо, заставляло чувствовать его что-то будоражащее, сродни тому, что питает творец, когда к нему после долгого застоя приходит вдохновение. Роди надрывался изо всех сил, выл, рычал, кричал, заглушаемый собственной кровью, что брызгала из его рта, стекала, размазывалась по подбородку, старался ударить, но был слишком ослаблен для этого, отчего рука даже не поднималась, а просто бессильно моталась внизу, и каждая попытка брыкаться ногами не увенчивалась успехом. Нельзя умирать. Но как можно повлиять на это, когда ты — маленькое беспомощное создание, мешок мяса и костей, который легко растерзать? Как рыба, выброшенная на сушу во время отлива и вынужденная лишь молчаливо глотать воздух ртом, не в силах дышать, пока к ней присматривается голодный хищник. Зловонное дыхание смерти ударило ему в заполненный запахом железа нос. Необъятная пасть с тысячами рядов мелких острых зубов открылась, желая поглотить его, даже не соизволив убить перед этим. Какая удручающая жестокость. И какое невыносимое жгучее желание.Неужели это его судьба — стать чьим-то кормовым куском мяса?
Подскочив с места, Роди громко и лихорадочно вздохнул и невольно отшвырнул одеяло на пол. В ушах звенело, в горле пересохло, а состояние было разбитым и до невозможности уставшим. Весь мокрый, как курица, он сполз на край кровати и сложился пополам, держась за волосы. «Блядь, что за дерьмо», — приговаривал он, пока голова его гудела настолько сильно, что пульсировало в висках, а ноги и руки бесконтрольно дрожали. Просторная комната была освещена мягким белым светом из окна. Светло! Это что, утро? В нормальном мире? Безо всяких нюансов и сюрпризов? — Нахрен такие сны, господи прости, — легонько шлепнув себя по щекам для приведения в чувства, он медленно заполз обратно и по ходу поднял одеяло, но было почему-то так невыносимо душно, что ложиться под него ему хотелось меньше всего. Повернув голову в другую сторону, к окну, он заметил, что рядом с ним уже никого нет. Тяжело вздохнув, он осматривал комнату на предмет часов, тихонько бормоча: — И этот убежал уже... Мы так поздно легли, он еще и не спит днями, а все равно умудрился встать раньше меня? Факт того, что конкретно сегодня у него выходной, облегчал ему жизнь. Вот только у Винсента-то не выходной. Но в такую рань он уж точно не работает, а это значит, что этот жук бродит сейчас где-то по дому. Уж вряд ли он любитель гулять по утрам. От нежелания повторно увидеть в своих сновидениях кровопролитные и дикие сцены, Роди не стал досыпать, потому от нечего делать оставалось только тащиться искать Винсента. Поднявшись и спустив ноги с кровати, Ламори резко ощутил все последствия прошедшей ночи, выгнулся и закусил губу, многострадальчески закрыв глаза. Шея, спина и плечи дико ныли при любом неловком движении. Прошипев, он встал и неряшливой походкой направился прочь. Непрогревшийся пол заставлял перебирать босыми ногами быстрее, поэтому Роди, проверив ванную и дернув закрытую комнату, функции которой он в полной мере не понимал, быстро оказался на кухне. Помятый и растрепанный, в одних трусах, Роди смотрел из дверного прохода на такого же помятого и растрепанного Винсента, который хотя бы был прилично одет, в отличие от него. Но их внешний вид был друг с другом прекрасно уравнен, так как что один, что другой выглядели не особо. Шарбонно бродил по кухне, словно призрак, немного подковыливая. По всей видимости, пытался что-то сделать. Глядя на эту непривычную картину, Ламори невольно гаденько ухмыльнулся. «Вот так тебе и надо! Всю спину мне подрал, теперь страдай», — злорадствовал подсознательно он, пока случайно не столкнулся с мрачным взглядом черных глаз, которые сверлили его с некоторого расстояния. О нет, кто-то явно не в настроении. — Чего смеешься. — Я? Смеюсь? Ты что, — дернулся и нелепо отмахнулся он, уводя взгляд в сторону, — тебе показалось. Готовишь что-то? Винсент недоверчиво и презрительно сщурился, после чего отвернулся, оперся о столешницу руками и протяжно вздохнул: — Почти. Потерял кофейные зерна, не могу найти. — Давай помогу, — доблестно вызвался Роди, смело войдя во владения шеф-повара и начав бесцеремонно рыться в ящиках и шкафчиках, — а ты смотрел там, где ты обычно все это оставляешь? — Естественно. Я что, похож на идиота? — потерев переносицу, пробормотал он, после чего пошел в противоположную сторону продолжать поиски. — Да мало ли, может, забыл, — пожал плечами Роди, после чего случайно приметил нездоровый, зеленовато-белый цвет лица и какой-то расфокусированный взгляд своего собрата по несчастью, — а с тобой все нормально? Выглядишь, ну... Так себе, без обид. — Нет, не нормально. Сам все видишь, так чего спрашивать? — устало проговорил Винсент, после чего в очередной раз облокотился на ближайшую опору, дабы поддержать себя. — У тебя что, похмелье? — с каким-то пренебрежением ответил Ламори, после чего отошел от подвесного шкафчика и направился к раковине, — ну и что ты тут бродишь тогда? Тебе бы отлежаться, а не бегать по кухне с утра пораньше. Ты вообще хоть секунду за всю ночь проспал, а? — Ты меня сейчас отчитываешь? — грозно уточнил Винсент, скрестив руки на груди и нахмурившись. — А, не-не-не, ни в коем случае, — парировал неловким смешком Роди, залезший уже под раковину в надежде найти хоть что-нибудь там, — просто говорю. Помимо водопроводных труб, там стояло мусорное ведро, в которое безбожно были выкинуты практически целые блюда. Пораженный в самое сердце Ламори был глубоко травмирован таким иррациональным использованием еды. А еще больше болела его душа, которая всегда любила поесть. Как так можно? Печально и удивленно смотря прямиком на «мусор», неожиданно его взгляд выцепил что-то блестящее за всей этой грудой впустую потраченной еды. Наклонив голову вбок, Роди старался разглядеть получше, что там такое сверкает, но в край охрипший голос прервал его: — Долго же ты возишься. На кой черт мне ставить кофе под раковину? — спросил он, после чего строгим тоном наказал, — если что, из мусорки есть нельзя. Что бы там не лежало. — Эй, я ж не собака какая-нибудь, — с нескрываемым возмущением в голосе сказал Роди, поднявшись с пола, пока для себя решил вернуться и узнать, что это там такое, позже, — ты везде посмотрел? Наверное, он просто закончился, а ты и не заметил? «Глядя на твое состояние, с легкостью можно понять, что башка у тебя совсем не варит», — подметил Ламори, испытующе оглядывая кухонные окрестности и прислонившегося к гарнитуре задумчивого Винсента. — Не могу поверить, что скажу это, но ты можешь быть прав, — прислонив к подбородку руку, протянул Шарбонно, после чего демонстративно выдохнул, — неважно, тогда просто схожу за ним. Винсент невозмутимо похромал в сторону коридора, но провожая этого доходягу взглядом, Роди непроизвольно пожалел его и прикрикнул: — Винс, может, я лучше схожу? Отплачу за «радушный прием», так сказать, — улыбнулся, сам понимая, что выбрал не совсем подходящее выражение, и лукаво потер нос. — Так магазины еще не открыты, — ответил далеко звучащий голос, — куда ты там собрался? — Я в курсе. Мне бы домой зайти, как раз будет достаточно времени, чтобы со всем разделаться, — прокричал вновь Роди, — и где моя одежда? Она вообще просохла? — Я принесу. — Я сам могу взять! Только скажи, где. Ни в ванной, ни в твоей комнате, ни в гостиной..... Да даже на кухне нет ее! Что у тебя там за секретные комнаты для сушилок? Не много ли чести? — с искренним интересом вопрошал Роди, все еще стоя посреди кухни. Ответа не последовало. Что за черт? К чему такая скрытность, если это просто одежда? Еще и его одежда? Но внутренне он почему-то побоялся пойти и посмотреть, раз здесь какие-то мутные делишки проворачиваются. А может, мутных делишек и нет никаких, просто Винсент не хочет, чтобы он куда-либо лез. Особенно, после того, как Роди в наглую обшарил его офис днями ранее... Или же он просто не услышал, потому что отошел слишком далеко? Спустя недолгое время Винсент возник в дверном проеме с аккуратно сложенной одеждой. Вроде, с такого ракурса с ней все было в порядке. — О, спасибочки, — взял Роди свои вещи в руки и одобрительно кивнул, растягивая губы в натянутой улыбке. — «Пожалуйсточки», — снисходительно бросил Винсент, подняв бровь и плечом упершись в проем, — стесняюсь спросить, а ты собираешься просто все напялить и выдвигаться? — Ну да, а что-то не так? Или мне типа в трусах надо по улице бегать? — Я про состояние твоей одежды. Гладить ее не будешь? — А что с ней случилось-то? Думаю, она вполне нормально выглядит, чего время тратить? — Ясно. Очень в твоем духе, переубеждать не стану, — прикрыл лицо рукой Винсент, — если так горишь желанием «вернуть должок», то можешь сам сходить и купить. Только не бери растворимый. — Я понял, ты сам говорил про зерна. Тогда я вернусь где-то после десяти, ладно? Винсент тяжело посмотрел на него сквозь ресницы, наотмашь сделал подобие прощального жеста ладонью и направился в глубины коридора. Роди, наконец забравший все, что официально удерживало его здесь, почувствовал какое-то неописуемое чувство облегчения. Он даже немного взбодрился! Посетив ванную комнату, умывшись и приведя свои взъерошенные волосы в какой-никакой порядок, он оделся в свою рабочую униформу. Белая рубашка была помята, но это было не самое страшное. Она не скрывала его «боевое ранение», которое было нанесено Винсентом прошлой ночью, в полной мере демонстрируя приклеенную к шее марлю. Ощущая от нее какую-то безысходность, Роди хмыкнул, отбросил мысли о прошедших активностях, чтобы не вызывать никаких казусов в теле и раздора в своих мыслях, да и отправился наружу, куда хотелось как никогда прежде. Свежий утренний воздух наполнил легкие, а солнце обогрело лицо, которое Роди охотно подставил под его бережные лучи. Кругом сыро, огромные лужи сверкали белыми брызгами всякий раз, стоило пройти мимо. Такая славная картина! Почти как в том сне. Но он же не во сне, поэтому какая разница? Наоборот, нужно отбросить дурные воспоминания и позволить себе заглушить их настоящим, что сейчас было к нему невраждебно настроено. Тем не менее, некоторые серьезные планы на сегодня были. Купить кофе — было не только жестом сострадания и платой за «доброту», но и шансом вновь допытать Винсента и пошариться по округе. Роди казалось все чрезмерно подозрительным. Но он не понимал, что конкретно наводит на такие мысли. Как будто бы все и ничего одновременно. Чувство чего-то неладного преследовало его, чрезвычайно редко покидая. Ему еще и показалось, что Шарбонно к нему был довольно благосклонен, за исключением того эпизода, который привел к спонтанному сексу. Хотя его «благосклонность» понятие растяжимое, не входящее в рамки обычных людей со здоровым поведением, так что это, может, было не совсем актом презрения в сторону Роди, а скорее отчаянной попыткой удержать и взять свое силой. И эта мысль развязывала ему руки. Будто бы он имел какое-никакое право вмешаться, хоть и боялся это слишком открыто делать. Но он действительно перестал отступать и даже стал наглеть. «Вот мне на старость лет заняться нечем...» — подумалось ему, как он вышагивал по аллеям с высаженными вдоль них деревьями с пышной кроной, что то и дело шелестели от слабого ветерка. «Сам же захотел какую-то правду, что уж тут поделать», — не останавливался Роди, пока не выявил для себя абсолютно новую проблему. Прихватив себя за место, куда была наложена марля, он стоял посреди дороги, пока редкие случайные прохожие награждали его застывшую фигуру недоуменным и презрительным взглядом. Если подумать посерьезнее и поглубже, то ради чего, собственно, он этим всем занимается? Или еще хуже — ради кого?