Хромая кошка

Он не мог не слышать голоса в бараке. Это проронялось вскользь, часто исподтишка, когда солдат уводил его за суконную шкирку к гауптштурмфюреру, как нерадивую кошку. Блохастую. Куцую, отощавшую. С обезображеной трещоткой ребер и порванным ухом – какую только из жалости поднесут к рукам сердобольные мальчики или мальчики с обидами на весь божий свет. Иногда ему было сложно понять, на чем заканчивается и начинается Кох. Он сам кончался на извываниях. На постоянных границах – сотканных чужими руками, своими мыслями, стеснениями. Не чертить поясницей круги, не давать поводов иступленно рассматривать свой рот. Начнешь коротко выстанывать, он расценит это как приглашение протолкнуться пальцами в губы. Дети страшны в гневе. Страшнее их только мальчики, не переросшие в мужчин. Ему давно не тошно от косых взглядов. Эти взгляды преследуют его в стенах теплой кухни, кабинете с дубовым столом, креслом и окном, выходящими в тот мир, где он не поранил палец, а едва не слег от пневмонии. Они укрощают ему непомерную гордость в местах, где ему хотелось бы кусаться. Спину скребут иглы, нездорово частит сердце. Кох дует ему на место пореза, фантомное ощущение ненужной, запечатленной нежности в квадрате немых стен зло скручивает ему нутро в узлы. Хорошо тебе. Сыт, отогрет. Как самая настоящая породистая кошка. Страшнее их только мальчики, не переросшие в мужчин. Подбирающие хромую кошку, находящие в ее слабости возмездие своей, сыскавших в их компании и порок и свою благодетель. Вера такого мальчика хрупка и сокрушительна. Любовь такого хозяина бесмысленна и беспощадна. Они приводят хромую кошку в дом, как их источник света – до тех пор, пока она послушно изображает хромоту для него и под него.